Элвис Пресли. Последний поезд в Мемфис - Питер Гуральник

огромный выбор пластинок на 78 оборотов — не только новинок, но и старых ритм–энд–блюзовых записей. Еще здесь была пара–тройка кабинок для прослушивания, и, если покупателей было немного, можно было торчать часами и просто слушать музыку. Именно здесь Элвис дал ей прослушать оригинальную запись той песни, которую он пел ей все время, — «Tomorrow Night» Лонни Джонсона. Он пел ее хорошо, но Элвис — лучше. И именно в магазинчике «Чарли» услышала она все те вещи, которые так нравилось петь Элвису, и, когда порой он забывал слова, она их ему подсказывала — память у нее была получше.

Он явно был знаком с некоторыми парнями, захаживавшими сюда, но он никогда ее им не представлял. Он рассказал ей о пластинке, которую записал несколько месяцев назад в маленькой студии на Юнион, но никогда ей её не ставил. И умолчал о том, что Чарли некоторое время держал эту пластинку в запасе для автомата и даже внес ее — под именем Элвиса — в список вещей, проигрывавшихся музыкальным автоматом. Изредка они действительно покупали здесь пластинки — у обоих дома были проигрыватели, и у Элвиса была своя скромная, но ценная для него коллекция. Иногда он приносил пластинки из своей коллекции к ней домой, и они вместе их слушали.

Она все больше понимала, как он любит музыку. Весна сменилась летом, и он пел и пел для нее — уже не стесняясь, как вначале. Она не знала, пел ли он для нее или ради того, чтобы петь, но, когда он пел, лицо его преображалось — оно светилось каким–то особым светом, словно в душу его снисходил наконец–то покой. У себя дома он все время бренчал на пианино — он мгновенно, стоило ему раз или два услышать какую–то вещь, подбирал мелодию. Ничего особенного, никаких таких выкрутасов — только мелодия. А иногда он садился за пианино и играл и пел церковные гимны. Порой к нему присоединялась Глэдис, Вернон никогда не пел, да и Дикси помалкивала — она не была уверена в своем голосе: они с Верноном составляли «группу поддержки». «Мы с ним делились всем, мы говорили обо всем — он мне рассказывал такие вещи, которые, я уверена, он не доверял никому. Но он никогда не говорил о своих планах. Может быть, он таил свои амбиции даже от себя, может быть, он чувствовал, насколько они невероятны. Он даже не заикался о том, что мечтает стать настоящим музыкантом, вот почему он казался мне обыкновенным парнем, который играет на гитаре и просто любит музыку».

Правда, он поведал ей о том, что хотел бы петь в Songfellows, но ведь это был всего лишь любительский квартет при церкви. И в какой–то из весенних дней он признался, что прослушивался в группу, но его не взяли, — он был очень разочарован, хотя, как он сказал Дикси, не взяли его потому, что парень, на место которого он прослушивался, в результате решил остаться в группе. Но он и сам не поверил, что причина была именно в этом. «Они сказали, что я не умею петь», — признался он отцу. Джимми Хэмилл, сын священника, сказал: «Элвис, почему бы тебе не оставить эту затею?» Ему было обидно, вспоминает Дикси, однако он не собирался зацикливаться на этом отказе.

Как выяснилось, они оба посещали ежемесячные представления «Ночные песни» в «Эллисе» — их спонсировали «Братья Блэквуд», и это было еще одной счастливой точкой соприкосновения между ними. Им обоим нравились и Speer Family, и Le–Fevres из Атланты, вместе со всеми они восхищались тем, как Уолли Фаулер исполнял «Gospel Boogie», их приводили в трепет Sunshine Boys — у них был потрясающий бас Джей Ди Самнер, тот самый, что раньше пел в квартете Stamp’s Sunny South. И у «Стэйтесмен», и у «Блэквуд» были контракты с фирмой RCA Victor, а весной 1954 года «Братья Блэквуд» отправились в Нью–Йорк на телешоу «Артур Годфри ищет таланты» — и весь Мемфис наблюдал, как их земляки победили! Элвис и Дикси никогда не ходили за кулисы в «Эллисе» — они не решались, но во время перерывов они вместе со всеми толпились в фойе, куда группы выносили специальные столики, на которых продавались их пластинки и сборники песен, там можно было и поговорить с музыкантами. Конечно же, они знали Джеймса Блэквуда — они часто видели его в церкви — и глубоко уважали его группу за профессионализм и достоинство, с которым они все держались: темные костюмы, великолепная дикция, тщательно проработанные гармонии. Но больше всех им все–таки нравились «Стэйтесмен»… «Ты только послушай, что он творит!» — говаривал Элвис Дикси, когда Джейк брал высокие ноты, и толпа вопила в ответ и снова и снова вызывала их на бис. А что до Большого Вождя, так это надо было видеть: стоило ему выйти на сцену, как публика взрывалась ревом восторга, поклонники готовы были разорвать его на клочки. Пастор Хэмилл не одобрял подобного поведения — в конце концов, он вообще не одобрял квартетов, несмотря на то, что в квартете пел и его сын, да и «Братья Блэквуд» частенько выступали в его церкви. Истинному христианину чуждо низкопоклонство, истинный христианин не выкаблучивается на сцене и не трясет коленями и не пляшет, истинный христианин живет верой, а не славой, — но Элвис и Дикси об этом не думали. «Мы были без ума от них, мы боготворили Джейка Хесса до фанатизма и любили их как самых своих близких родственников».

Они даже съездили на радиостанцию WMPS — там в вечерней передаче участвовал Боб Нил. Дикси прежде никогда не бывала на радиостудии, а Элвис чувствовал себя там как дома: нашел им места в переднем ряду, коротко кивнул головой Джеймсу Блэквуду и тут же отвел взгляд, как будто больше им и говорить было не о чем (вообще–то никаких контактов с ним у Элвиса и не было). Как всегда, Элвис не мог усидеть на месте, все что–то суетился, барабанил пальцами по спинке стула, притоптывал. Такое его поведение очень сердило маму Дикси, Дикси его все время защищала, но, если по правде, ей и самой это не очень–то нравилось. Она полагала, что ничего особенного в таких манерах нет, что это просто мальчишество, что со временем он «перерастет», однако на публике она его немножечко стеснялась. На передаче им понравилось. В те моменты, когда Боб прерывал выступление на рекламу, Джеймс или кто–нибудь еще из Блэквудов подкрадывался