Завтра ты умрешь - Анна Малышева

– Сегодня я тоже выпью. Знаешь, когда я увидел тебя за воротами, у меня возникло ощущение, что начинается новый этап в моей жизни.

Марина опустила бокал, едва пригубив коньяк. Банницкий прохаживался по комнате с бокалом в руке, делая на ходу маленькие глотки, его речь становилась все более возбужденной и отрывистой:

– Да, я обязательно продам этот дом. Хотел сделать из него семейный очаг, а выстроил сумасшедший дом… Тюрьму! Я никогда не смогу тут жить, мне будет казаться, что она все еще там… Наверху.

Он остановился, сжимая в руке опустевший бокал, его голос зазвучал глухо и подавленно:

– Иногда мне кажется, что я слышу ее шаги в мансарде. В этом доме всем слышатся какие-то шаги, мне прислуга жаловалась. Знаешь, здесь можно поверить в сказки о замурованных в стены трупах, которые оживают и выходят пугать нынешних владельцев… Но я сомневаюсь, что здесь кого-то замуровали, за исключением самой Ксении…

В камине оглушительно выстрелило разгорающееся полено, и оба одновременно вздрогнули, Марина даже слегка вскрикнула. Банницкий подбежал к ней и, поставив бокал на каминную полку, обнял женщину:

– Я дурак, пугаю тебя. Не слушай! Я всю эту неделю чувствую, что сам схожу с ума… Меня это просто раздавило, сломало хребет… Почему, я себя спрашиваю? Между нами все кончилось пять лет назад, тогда почему мне СЕЙЧАС так плохо? – Банницкий отпустил Марину и снова заметался по комнате. Увидев бутылку, схватил ее и сделал большой глоток прямо из горлышка. Вытер мокрые губы и заговорил уже заметно медленнее: – Знаешь, я никогда в жизни никому не жаловался, не признавался в своих страхах, а их у меня много… Ты единственная, перед кем мне не стыдно быть слабым. Марина, я пять лет думал, что живу в аду, но ошибся! Ад начался только теперь.

Она со страхом слушала его, и это был уже другой страх – не боязнь быть покинутой, не ревность к умершей сопернице, не то напряжение, которое охватило ее в этом пустом молчаливом доме. В этот миг Марина почему-то боялась самого Банницкого. Это было невероятно, нелепо – но именно так. Она никогда не видела у любовника такого тяжелого, сумрачного взгляда, не слышала, чтобы он говорил подобные вещи – в самом деле, словно в бреду. Она боялась его, потому что переставала понимать. А он продолжал, не замечая ее испуганного взгляда:

– Я в ловушке, Марина, пойми, в ловушке! Мне ее никогда не забыть! Я потерял ее два раза – пять лет назад и вот только что. Это были две разные женщины, они, можно сказать, даже не были друг с другом знакомы. Я стараюсь убедить себя, что погибла сумасшедшая Ксения последних пяти лет… А вспоминаю ту, прежнюю! Если бы ты знала, какая она была…

«Боже, как мне уехать? – в отчаянии думала женщина, переводя взгляд на огонь, с новой силой разгоревшийся в камине. – Идиотка. Ну конечно, я нужна здесь, ему же не с кем поговорить. Напросилась? Вот и слушай! Ты еще долго будешь это выслушивать, даже после того, как ему станет легче. Он же сказал – я единственная, перед кем он не стыдится быть слабым. Это комплимент, это победа, и я должна радоваться… Ну да, должна. Только вот как это сделать, если хочется плакать?»

– Время лечит. – Эта банальная фраза была единственной, которая пришла ей на ум, и она почему-то произвела необыкновенный эффект. Банницкий замер, не донеся бутылку до рта – он как раз готовился сделать второй глоток. Его глаза резко сощурились, зло потемнели – в этот миг он сделался удивительно похож на свою сестру. Марина не могла этого знать, но чужое лицо, вдруг проступившее сквозь привычные, любимые черты, напугало ее так, что женщина вскочила.

– Прости, если… – забормотала она, но закончить фразу не успела – Банницкий размахнулся и швырнул бутылку. В первый миг Марине показалось, что он целил в нее, и она инстинктивно пригнулась. Но бутылка полетела прямиком в камин. Раздался резкий стеклянный хруст, и огонь, залитый коньяком, вспыхнул с такой силой, что стоявшая у камина женщина отскочила в полной уверенности, что на ней загорелось платье.

– Миша, что ты…

– Время лечит?! – прошептал он, приближаясь к ней, и его кривая улыбка, обнажившая зубы с одной стороны, была воистину страшна. – В самом деле? И со скольки до скольки оно принимает?

– Миша, пожалуйста… – Женщина попятилась, споткнулась о медвежью шкуру и упала. Пытаясь сесть, схватилась за что-то круглое, большое, пальцы натолкнулись на длинные острые зубы… Марина в ужасе обнаружила, что опирается на медвежью голову, мертво и яростно скалящуюся на нее. Она вскочила, забыв об ушибленном бедре, разорванных колготках и слетевшей туфле. Ее охватила слепая паника, детская, безрассудная. Бежать, во что бы то ни стало, немедленно прочь из этого дома, который, как видно, сводит своих обитателей с ума!

– Лучше молчи. – Она видела, как его трясет с ног до головы, как при сильном ознобе. Лицо Банницкого сделалось совершенно неузнаваемым. – Молчи, раз ничего не понимаешь, только не говори глупостей, ненавижу, не выношу…

– Ты пьян! – Женщина уже отступила к самой двери на террасу и вслепую нашаривала у себя за спиной дверную ручку. – Я приеду завтра или когда захочешь, ты сам позвонишь и скажешь. Сейчас я тут не нужна. Извини, что свалилась на голову… Сама виновата…

Ей удалось-таки нашарить ручку, она повернула ее, но дверь не подалась. Марину внезапно прошиб липкий холодный пот. Она в панике повернулась к стеклянной двери. «Разбей стекло и беги!» – советовал отравленный шоком мозг. Ей некстати вспомнились знаменитые сцены из «Сияния» Стенли Кубрика, где обезумевший герой Джека Николсона гоняется с топором за смертельно напуганной женой по пустынным комнатам отеля-призрака. «Отель “Оверлук”! – пронеслось у нее в голове. – Отель из “Сияния”! Вот что сразу напомнил мне этот дом!»

Она была готова в самом деле выбить стекло, хоть голыми кулаками, когда в гостиной раздался громкий, малоприятный женский голос, звучавший одновременно изумленно и весело:

– Ого, Марина?! А я слышу внизу голоса, думаю, с кем это он… Бог ты мой, Миша, ты напился?!

На нижней ступеньке винтовой лестнице, безмятежно дымя сигаретой, стояла полная женщина лет пятидесяти. Гостья немедленно узнала и ее пуританскую мужскую стрижку, и пронзительный взгляд глубоко посаженных маленьких глаз. Когда они познакомились в Англии, сестра Михаила ей не понравилась, зато теперь Марина бросилась к ней с восторгом. Та радушно обняла ее, поцеловала в щеку и через ее голову обратилась к брату, застывшему у камина:

– Ты в самом деле пьян? Марин, ведь он напился второй раз в жизни! Первый был на его собственной свадьбе. Миш, у тебя прямо взгляд стал бараний! Сколько ты выпил, хотелось бы знать? Марина, сколько?

– Говори тише, у меня голова болит! – Банницкий, внезапно поникнув, приложил ладонь к виску и поморщился. – В самом деле, что это я…

– Наверное, хряпнул с непривычки полбутылки? – предположила сестра. Марина молча кивнула ей в ответ. – А ты что такая бледная?

– Я ее напугал, – глухо ответил Банницкий, все еще морщась от боли. – Марин, прости, и забудь все, что я наговорил. Я сам уже все забыл. Не понимаю, что на меня нашло… Я вообще не пью.

– Я все понимаю, – тихо ответила женщина. Она видела, что Михаил стал прежним, то, что пугало ее до тошноты, до истерики, – ушло, пропало, будто спряталось в каком-то глубоком подвале… Да, спряталось, но все же оставалось там и в любой момент могло выскочить опять. Она уже не могла смотреть на любовника прежними глазами, и ей по-прежнему страстно хотелось отсюда уехать.

– Надежда Юрьевна. – Она с трудом припомнила имя женщины, по-родственному держащей ее за плечи. – Мне надо вызвать такси и поторапливаться – ведь я работу бросила. Даже не помню, выключила я компьютер?

– Погоди, да ты же у него работаешь? – Надежда кивнула в сторону брата, слушавшего их разговор сидя в кресле с закрытыми глазами. Банницкий был очень бледен, его лицо застыло – он явно боролся с дурнотой. – Он тебя простит. Оставайся, я как раз хотела, чтобы ты приехала!

– Спасибо, – нервно засмеялась она, с опаской поглядывая на любовника. – Но тут дети. Им совсем ни к чему со мной знакомиться…

– Этим детям совсем ни к чему во всем потакать – вот что я тебе скажу! – внушительно заметила Надежда. – А тебе ни к чему меня обманывать, делать вид, что спешишь в банк, – это к концу рабочего дня! Когда ты туда попадешь, сама подумай? Скажи лучше – вы поссорились?

– Да нет, я просто глупо себя вел, – тихо проговорил Банницкий, еле поворачивая голову. – Надя, попроси кого-нибудь принести льда. И хорошо бы крепкого чаю с лимоном…

Сестра разом оставила насмешливый тон, услышав его больной голос. Подойдя к брату, она заглянула ему в лицо, пощупала лоб и решительно протянула руку:

– А ну, пойдем в туалет. Сейчас будет то же, что на свадьбе. – Повернувшись к Марине, женщина доверительно добавила: – Он тогда все платье невесте облевал!