Мои встречи с Анной Франк. Откровения выжившей в концлагере - Нанетт Блиц-Кёниг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После нашей свадьбы мы вернулись в Голландию, чтобы устроить вечеринку с несколькими родственниками и друзьями, которых я там оставила. Кроме того, мне хотелось снова увидеть опекунов. К тому же мне нужно было обратиться в Центральный банк за документами, необходимыми для эмиграции. Их я смогла получить только за день до отъезда, всего за несколько минут до закрытия банка. Я была так измучена всем, что случилось со мной в банке и вообще в Голландии, что, получив бумаги, дала себе обещание никогда не возвращаться в эту страну.
Итак, мы с Джоном уехали в Бразилию, горя желанием начать новую жизнь в новой стране. Я направлялась в страну на другом конце света, без Вестерборка, без Берген-Бельзена и всех тех горьких воспоминаний, которые у меня остались.
Забегая вперед, скажу, что не сдержала своего обещания, все-таки вернулась в Голландию. Произошло это через восемь лет после моего отъезда. Мой опекун очень расстраивался из-за нашей разлуки все эти годы. «Я ничего тебе не сделал, – говорил он мне, – что бы ты не приезжала навестить меня». Он был прав. Я не относилась к нему с должным вниманием, уважением, хотя мы регулярно писали друг другу. Кроме того, даже в новой стране я не смогла похоронить прошлое. Ужасы, через которые мне пришлось пройти, оставили неизлечимые раны. Я никогда не смогу забыть того, что со мной произошло: эта глубокая боль была неизбывным чувством. Я навсегда буду ощущать отсутствие своей семьи, а та, которую я создала позже, не позволит мне смести пепел Холокоста. Война стала частью моей жизни, я никогда не смогу оставить ее позади.
10. Все начать сначала
Да, жизнь в послевоенной Европе была нелегкой. Весь континент опустошен битвами и с трудом пытался снова подняться. Миллионы людей погибли, те, кто выжил, не могли вернуться к прежней жизни.
Джон и я пытались построить новую жизнь вдали от всех былых потерь. Меня опустошил Холокост, Джон потерял обоих родителей из-за рака. Хоть мы оставили европейскую жизнь, наши призраки все равно оставались с нами. И хотя я знала, что никогда не смогу до конца от них избавиться, начать свою жизнь снова где-то в другом месте было облегчением.
Мы жили в Сан-Паулу, Бразилия. Мой муж работал в крупной компании. С отъездом из Англии я, естественно, оставила работу в банке. Моим новым приоритетом стала семья, которую мы создавали вместе с Джоном. Я не торопилась возвращаться к работе. Да и не могла. Наша первая дочь, Элизабет Хелен, родилась в июне 1954 года.
При рождении первого ребенка совершенно нормально чувствовать себя растерянной, беспомощной перед этим новым миром детства, который открывается перед вами. Мне бы хотелось, чтобы моя мама была рядом со мной в это время, чтобы дать мне свой совет и помочь мне войти в материнство. Но этого быть не могло, пришлось учиться всему самой.
Жить в Бразилии было непросто. Мы втроем жили на зарплату Джона, а инфляция росла. Поэтому, когда Джону предложили должность в многонациональной компании в Нью-Йорке, он согласился без колебаний. В декабре 1956 года мы переехали в Соединенные Штаты. Наша вторая дочь, Джудит Марион, родилась там в сентябре 1957 года. К сожалению, из-за работы Джона нам снова пришлось переехать. В январе 1959 года мы отправились в Аргентину, где прожили пять месяцев.
Жить в Аргентине оказалось не легче, чем в Бразилии. Незадолго до нашего приезда в страну, в 1955 году, президент Хуан Доминго Перон был свергнут в результате государственного переворота. Он нашел убежище в Парагвае, потом уехал в Испанию.
Аргентина стала нестабильной страной. Я уже знала, что может сделать с людьми политика. Моя собственная история стала прямым тому подтверждением.
В мае 1959 года мы вернулись в Сан-Паулу. Решили больше не уезжать из Бразилии, поселиться там навсегда. Джон работал, в 1962 году родился наш сын, Мартин Джозеф.
Я привыкла говорить по-португальски. Помню, когда мои дети только что пошли в школу, они стали смеяться над моим акцентом. Говорили мне, чтобы я не разговаривала с их новыми друзьями. Тогда я начала читать газету и подчеркивать незнакомые мне слова. Затем спрашивала их, что они означают. Конечно, это были сложные слова, дети их не знали. Но это отняло у них желание смеяться над моим акцентом.
После рождения детей я окончательно стала домохозяйкой. Нужно было позаботиться и о муже, и о детях. При этом я со страхом ждала, когда мои дети поймут, что в нашей семье не хватает целого поколения.
Как я и предчувствовала, неизбежное случилось. «Почему у нас нет бабушек и дедушек, как у других детей?» – начали спрашивать малыши. Я попыталась объяснить необъяснимое, но, похоже, это их не удовлетворило. Я опасалась рассказывать нашу семейную историю, чтоб не травмировать их, ведь они были всего лишь детьми.
Тетка моего мужа, как и мои тетушки в Англии, всячески баловала детей и подарками, и прочими мелочами, но они не были бабушками. Когда нам довелось провести каникулы в Англии, они опять начали спрашивать меня, где бабушка и дедушка. Я опять ничего не могла ответить. Мои тети и дядя решили не рассказывать им о концентрационных лагерях и наших потерях.
Мои дети узнали о Холокосте, когда подросли. Начали читать рассказы об этом. В школе их этому не учили – как будто Холокоста никогда не существовало, как будто это никогда не было частью истории.
Они ходили не в еврейскую школу, а в английскую. Мы с Джоном с самого начала хотели, чтобы они стали двуязычными. Это стало испытанием для наших детей и для всей нашей семьи, но польза от этого опыта была несомненной.
Мой муж много разъезжал из-за своей работы, часто не бывал дома. Именно я в основном занималась образованием и воспитанием детей. Помню, его компания предложила ему работу в Гонконге, Китай, но он отказался. Муж хотел дать детям ощущение стабильности и тоже участвовать в их воспитании, а не находиться в постоянных разъездах. Вместо этого он нашел руководящую должность в Сан-Паулу, которую занимал следующие шестнадцать лет.
У Джона было хорошее положение в компании, но денег нам все-таки
