Парадокс одиночества. Глобальное исследование нарастающей разобщенности человечества и ее последствий - Норина Герц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава шестая
Наши экраны, наши я
Шотландский эрудит Дэвид Брюстер был одним из самых выдающихся ученых в эпоху Английского Регентства. Бывший вундеркинд из Эдинбургского университета, он всю жизнь увлекался оптическими устройствами и сконструировал свой первый телескоп в возрасте десяти лет. Евангелист всем сердцем, он сначала сделал карьеру в Шотландской церкви, но обнаружил, что публичные выступления слишком тяжелые; однажды он потерял сознание на званом обеде, когда его пригласили произнести молитву. Вместо этого он обратился к другому виду евангелизации: евангелизму для науки. В 1817 году Брюстер – к тому времени член Королевского общества и обладатель престижной медали Копли за вклад в области оптики – запатентовал «философскую игрушку», в которой использовались угловые зеркала и маленькие кусочки цветного стекла для создания красивых симметричных форм. Он надеялся, что это устройство позволит людям развлекаться, одновременно наблюдая за чудесами науки.
Изобретение Брюстера, калейдоскоп – от греческого kalos (красивый) и eidos (вид) – превзошло его самые смелые мечты. Почти в одночасье Британию охватила «калейдоскопомания».
«У всех возрастов есть свои калейдоскопы – у молодых, у старых; у всех профессий, всех занятий; всех наций, всех правительств, всех сект, всех партий»,
– восклицала «Литературная панорама и Национальный реестр» в 1819 году. Сара Кольридж, дочь-подросток поэта Сэмюэля Тейлора Кольриджа, была среди многих любителей этого инструмента. После того как посетитель привез с собой из Лондона эту «очень любопытную игрушку», она с энтузиазмом сказала своей подруге и жительнице Озерного края Доре Вордсворт: «Смотришь в полую трубку и видишь на конце маленькие кусочки стекла всевозможных красивых форм. Эти формы меняются так часто, как ты встряхиваешь трубку. И если ты будешь трясти хоть сто лет, ты все равно никогда больше не увидишь то же самое».
«Калейдоскопомания» быстро распространилась на европейский континент и за его пределы. Брюстер подсчитал, что в течение трех месяцев в Лондоне и Париже было продано 200 000 штук, и «большие партии из них были отправлены за границу, особенно в Ост-Индию». Вскоре американские журналы были заполнены статьями о новом чудесном изобретении. «Эта красивая маленькая игрушка с ее чудесными чарами света и цвета распространилась по Европе и Америке с фурором, в который сейчас трудно поверить», – вспоминала дочь Брюстера Маргарет Гордон.
Однако для Брюстера массовая популярность калейдоскопа – то, что сегодня мы бы назвали «вирусным успехом», – была горько-сладким опытом. Ранняя жертва пиратства, он едва заработал на этом изобретении. Как только он стал партнером лондонских производителей, рынок заполонили дешевые подделки. Более того, его невинная игрушка вскоре стала вызывать критику за то, что безжалостно удерживала внимание людей. Комментируя всепоглощающий характер этой причуды, «Литературная панорама и Национальный реестр» с насмешкой заметили, что «каждый мальчишка на улице изучает свой калейдоскоп, хотя и бьется головой о стену». Изображение того времени под названием La Kaleidoscomanie où les Amateurs de bijoux Anglais (Калейдоскопомания или английские любители драгоценностей) подхватывает эту тему, изображая людей, приклеенных к своим калейдоскопам, настолько увлеченных, что они даже не замечают, как за их спутниками ухаживают за их спинами.
Критики видели в калейдоскопе выражение культуры массового потребления, которая могла слишком легко отвлечь самыми блестящими новыми безделушками и сенсациями.
Как сказал Перси Биши Шелли в 1818 году, когда его друг и биограф Томас Джефферсон Хогг прислал ему инструкции по изготовлению калейдоскопа: «Ваш калейдоскоп распространился, как чума в Ливорно. Я слышал, что все население предалось калейдоскопизму».
Перенесемся на два века вперед, и я уверена, вы знаете, к чему я веду. Революция, которую Стив Джобс запустил в 2007 году, выпустив iPhone, означает, что у большинства из нас теперь в карманах есть современный калейдоскоп. Такой, который намного мощнее и используется гораздо более одержимо, чем популярная игрушка Дэвида Брюстера.
Калейдоскопомания на стероидах
Двести двадцать один. Это количество раз, которое мы проверяем свои телефоны в среднем каждый день. В сумме это составляет примерно три часа и пятнадцать минут среднего ежедневного использования, почти 1200 часов в год. Около половины подростков сейчас онлайн «почти постоянно». Треть взрослых по всему миру проверяют свои телефоны в течение пяти минут после пробуждения. Многие из нас (мы знаем, кто именно) так же поступают, если просыпаются посреди ночи.
Цифровое отвлечение стало настолько серьезным, что в Сиднее, Тель-Авиве и Сеуле, городах с особенно высоким уровнем использования смартфонов, градостроители предприняли решительные шаги для обеспечения общественной безопасности. На тротуарах установлены светофоры «Стой/Иди», чтобы пешеходы могли видеть, безопасно ли переходить дорогу, не отрывая глаз от своих экранов. На одной из дорог в Сеуле даже установлены лазеры на переходах, которые вызывают уведомление на смартфоне «зомби-пешехода», предупреждая его о том, что он вот-вот попадет на автомобильную дорогу. Это новшество, несомненно, вдохновлено тем фактом, что за пять лет испытаний светофоров «Стой/Иди» в Южной Корее количество травм среди пешеходов снизилось на 20 %, а количество смертельных исходов – на 40 %. Кажется, что для некоторых из нас бесконечные потоки контента на наших смартфонах более привлекательны, чем гарантия того, что нас не собьет машина.
Конечно, я не первая, кто обращает внимание на количество времени, которое мы проводим в своих телефонах. И это не просто поверхностное рассуждение, атака луддитов на эти маленькие компьютеры в наших карманах. Вопросы, которые я задаю, весьма специфичны: насколько важны эти устройства для кризиса одиночества двадцать первого века? И что отличает эту инновацию в коммуникации двадцать первого века от тех, что были раньше?
В конце концов
каждое крупное достижение в области коммуникационных технологий, от печатного станка Гутенберга до смартфона, изменило то, как мы взаимодействуем друг с другом, и не всегда было хорошо воспринято.
В Древней Греции Сократ предупреждал, что процесс письма «вызывает забвение в умах тех, кто научится им пользоваться, потому что они не будут тренировать свою память». В пятнадцатом веке бенедиктинский аббат и эрудит Иоганнес Тритемиус ругал монахов за то, что они отказались от ручного копирования в пользу печатного станка Гутенберга, полагая, что точность и знание в результате исчезнут (однако свое собственное осуждение он напечатал – это был единственный способ заставить кого-нибудь прочитать это). При этом в 1907 году автор The New York Times сетовал на то, что «повсеместное использование телефона вместо того, чтобы поощрять любезность и учтивость, является средством быстрого
