Великое зло - М. Роуз

– Можно? – Жас указала на ткацкий станок. – Никогда не видела.

– Конечно! Позвольте, я вам покажу.

– Вы умеете ткать?

Ева кивнула.

Жас ничуть не удивилась. Арфа и станок вполне дополняли друг друга.

– Скромничает, – сказала Минерва. – Мою сестру хорошо знают здесь, на острове. Ее работы широко известны. Даже выставлялись в Лондоне.

– Ничего странного, – отозвалась Жас, завороженно любуясь переплетением нитей. – Это великолепно. Как будто море воплотилось в ткани.

Ева просияла.

– Спасибо. Создавать красивые вещи – такое счастье.

Ее глаза затуманились, улыбка сползла с лица.

– Нужно больше. Гораздо больше.

Девушку поразил внезапный перепад настроения собеседницы. Так резко… Она поторопилась добавить:

– Дом тоже великолепен. И его окрестности. Здесь живет прошлое.

И печаль, хотела добавить она. Посмотрела на Еву – и промолчала.

Но ведь и вправду печаль. Она разлита повсюду. В кобальте ткани на станке. В цвете ковров и обивке стен. Синий – цвет печали. Дом утопал в синеве. Она просачивалась с витражей и отбрасывала на пол тени. Казалось, дом погружен в скорбь. Жас подсознательно ощущала это с того момента, как вошла. Как только услышала звуки арфы.

– Да, прошлое всегда с нами, – согласилась Минерва. – Оно давит. Эта земля слишком долго была заселена. Веками. Монастырь такой старый… Кто только не обитал в этих стенах. Разные души. И многие призраками бродят тут до сих пор. Их не прогнать.

Она засмеялась.

Минерва упомянула призраков. И Тео.

Ева быстро пояснила:

– Конечно, речь не о привидениях. Не о настоящих привидениях.

Она явно спешила увести разговор от реплики сестры.

– Привидения здесь не водятся, только в фигуральном смысле. Шагу не шагнуть – везде следы чужих жизней, чужих страстей… Их портреты. Их книги. Мебель. Предметы искусства. Семейная черта – мы не любим ни от чего избавляться.

Стол был сервирован к обеду тонким лиможским фарфором: растительный орнамент, зеленое и золотое на фиолетовом фоне. Столовому серебру, Жас не сомневалась в этом, исполнилось не меньше сотни лет.

Ева держалась за хозяйку и успевала за всем следить; еду подавала молодая рыжеволосая женщина, Клэр, в белой блузке и черных брюках. Именно ее упоминал Тео в своем письме-приглашении.

Жареный цыпленок хрустел аппетитной корочкой; тушеные овощи радовали изысканным вкусом. В хрустальных бокалах играло бургундское. Тихо звучал Шопен.

Жас уперлась взглядом в настенную фреску. Греческие вакханалии, пир в полях Элизия. Она опознала Гермеса, Афину, Афродиту и Аполлона. Художник изобразил их в стиле прерафаэлитов: слишком высокие, немыслимо красивые, с отсутствующим выражением на прекрасных лицах. Это притягивало.

– Какая чудесная фреска, – сказала Жас.

Тео пояснил:

– В семье много художников. Это – работа моей бабушки.

– Еще до сумасшествия, – заметила Ева. – Изумительная женщина. Блестящая. Правда, немножко тронутая.

Минерва укоризненно посмотрела на сестру. Жас предположила, что такой бытовой «диагноз» ей не понравился.

Ева сказала, защищаясь:

– Ну, это ведь правда?

– У нее было раздвоение личности, ты же знаешь.

– Она была чокнутая, – настаивала Ева. – И не только она. За нашей семейкой это водится.

– С этим я не спорю. Мне просто не нравится слово «тронутая».

Ева хмыкнула.

– Перевести на латынь?

– Кстати, о семьях. – Минерва повернулась к Жас. – Любопытно, как наше детство проявляется в зрелости. Моей сестре и мне по-прежнему одиннадцать и тринадцать. А у вас есть братья-сестры?

– Брат, младше меня на два года. И у нас с Робби точно так же. Спорим о тех же вещах, что и в детстве. Даже аргументы используем те же.

Ева вздохнула.

– Утомляет, знаете ли. Когда так долго живешь вместе…

– Так вы с Тео давние друзья, – произнесла Минерва, очевидно меняя тему. – Насколько давние?

Жас заколебалась: что можно рассказывать? Она искоса взглянула на Тео, пытаясь найти подсказку в выражении его лица. Но оно было бесстрастно.

– Мы познакомились, когда мне исполнилось четырнадцать.

– В Швейцарии? – уточнила Минерва.

Жас понимала, что от ее ответа зависит многое. Если Жас ничего не знает о клинике, то о прошлом Тео ей ничего не расскажут. А если знает, то такого намека окажется достаточно.

– Да, в Бликсер Рат.

Ева подалась вперед. Она внимательно слушала.

Жас не могла определить, сочувствие или беспокойство вызвал у нее тот факт, что за обеденным столом оказалась еще одна «тронутая».

– Долго вы там пробыли?

– Чуть больше года.

– Не стоит о Швейцарии, – оборвал Тео; в его голосе звучало напряжение. – Это было давно и неправда. Жас, расскажи тетушкам, чем ты занимаешься. Я уверен, им будет интересно.

Почему Тео не желает, чтобы она вспоминала клинику? Надо будет потом его спросить. Сейчас же Жас послушно начала рассказывать про свой цикл «В поисках мифов».

Минерва уточнила:

– Так вы здесь по работе?

– Да. Если удастся найти какие-нибудь следы друидов, это будет большой удачей. Мы ведь почти ничего о них не знаем.

Жас ждала, что Тео присоединится к беседе; он умел увлекательно рассказывать. Но заговорила Ева:

– После обеда мы покажем вам дом. Здесь многое может заинтересовать человека, изучающего мифы. У нас есть экспонаты, относящиеся к Древнему Египту, к Античности… И к кельтам.

– Дедушка полагал, что в прежней жизни он был кельтом, – сказала Минерва.

Ева вздрогнула и вжалась в спинку стула.

– Наша замечательная семейка…

– В прежней жизни? – переспросила Жас.

– О, спиритизм и идеи реинкарнации – одно из семейных увлечений. С давних пор. Мой предок был крупной фигурой в их среде, – пояснил Тео. – Пьер Гаспар, тогда фамилия звучала еще на французский лад. Тот, кто построил этот дом. Ты разве не знала?

– Откуда бы?

– Ну, он руководил организацией, которая в те времена называлась клуб «Феникс». Он, а позднее его сын. Я полагал, Малахай Самюэльс рассказывал тебе об этом. Клуб «Феникс» – предшественник фонда «Феникс».

– Это я знаю, но про участие твоей семьи – нет.

– Малахай точно в курсе. Мы много разговаривали об этом в Бликсер Рат. Фактически именно так я и оказался в Швейцарии. Другие семьи поддерживали контакты с Оксфордом, а мы – с этой клиникой.

– С Оксфордом тоже, – заметила Минерва, поворачиваясь к Жас. – Мой бывший муж был наставником Малахая Самюэльса, когда тот учился в Оксфорде.

Жас смутилась. Почему Малахай никогда даже не упоминал об этом? Он часто рассказывал о том, как мужчинам и женщинам, основавшим «Феникс» в середине XIX века, приходилось собираться тайно. Почему же он даже не заикнулся о том, что среди этих людей был один из первых Гаспаров?