Последний командарм. Судьба дважды Героя Советского Союза маршала Кирилла Семёновича Москаленко в рассказах, документах, книгах, воспоминаниях и письмах - Николай Владимирович Переяслов

раз говорили со мной? Так. А сейчас? Так. Хорошо! Тогда что же вы волнуетесь? Ах, вам не видно! Так и противнику ведь тоже не видно. Пурга одна и та же. Одна на всех!

Через какое-то время ещё один разговор с Пархоменко:

– Ну зачем же вы наступаете в лоб? Мы же на этом участке не делали прорыва, просто поддержали вас сильным артналётом – вдруг получится, подавим! А раз не подавили, значит, надо маневрировать, обходить этот участок. Вам не видно? Чего же вам не видно? Пехоты вам не видно? А её вообще редко видно.

Сразу вслед за этим сердитый разговор с начальником штаба одного из корпусов:

– Кто залёг? Где залёг? Это вы, начальник штаба, залегли и не делаете того, что от вас требуется. Не хотите понять, что люди могут умереть из-за таких дураков, как мы с вами, если мы и дальше будем с вами так действовать. Они прибыли сражаться за Родину, а умрут из-за дураков! Вы, Потапов, всегда преувеличиваете силы противника, а вот танкисты из головного батальона докладывают, что пехота идет мимо них. А вы считаете, что там ещё нет пехоты?

Является новый офицер связи. Этот докладывает тихо, точно, аккуратно.

Выслушав его, Москаленко снова берёт трубку.

– Так и доложйте, что не знаете, и попросйте у меня срок, за который вы всё узнаете, и не лгите! Я же вас не буду ругать, раз вы действительно не знаете. Но вы должны узнать и доложить, как оно есть на самом деле, и помните, что за ложь мы всегда дорого расплачиваемся!

Петров вставляет реплику:

– Видимо, пехота продолжает непрерывно идти, а штабы, как обычно, путают и вводят нас в заблуждение.

Приходит донесение – с одного из направлений докладывают, что дороги так сильно заметены, что колёсные машины не идут. Петров вновь посылает офицера связи искать не командиров, не штаб, а прямо вперёд, по дороге, так далеко, насколько сможет, узнать реальную обстановку. Видимо, это заведено у него – посылать офицеров прямо вперёд, докуда доберутся, чтобы увидели своими глазами, конкретно, как дела, нигде не задерживаясь на пути и минуя штабы.

Тем временем Москаленко снова раз за разом упорно в каждом телефонном разговоре нажимает на своих подчинённых, требуя от них правдивости докладов.

Снова телефонный разговор о пехоте:

– Нельзя идти вперёд на трупах, надо идти вперёд на уме и на огне. Прикройтесь одним батальоном, а остальными силами обходите.

Эти несколько разговоров Москаленко подряд с одним и тем же командиром дивизии кажутся мне очень характерными для нынешнего периода войны. Когда я был в сорок втором году под Сталинградом во время сентябрьского наступления, и у Москаленко, и на командных пунктах у других командиров, не помню таких разговоров с нажимом на огонь, технику.

Сейчас считают, что пехота может по-настоящему успешно продвинуться через укреплённую полосу только тогда, когда противник в основном подавлен артиллерийским огнём. А в те времена зачастую и подавить было нечем, немного постреляв, шли напролом. Теперь для всех разговоров характерна эта забота о пехоте. О том, чтобы любыми средствами подавить огневую мощь противника.

Москаленко за это утро несколько раз повторял по телефону, что от пехоты нельзя требовать, чтобы она шла, не использовав перед этим до конца все огневые средства для подавления противника.

Новый офицер связи. На нём шинель до такой степени мокрая, что, видимо, метель постепенно превращается в дождь. Москаленко снова и снова, возвращаясь всё к той же теме, звонит по телефонам, напирает на то, чтобы шли вперёд не правее или левее участка прорыва, а входили бы именно в пробитые ворота и лишь потом загибали, сминая оборону противника.

– А слева у вас никакого успеха и не может быть, – говорит он в телефон, – потому что слева вы и не прорывали. Надо огибать и выходить им в тыл…

Звуки нашего огня уходят всё дальше. Лишь изредка слышатся разрывы немецких снарядов. По телефону доносят, что в Малых Голосовицах подорвалось четыре наших танка.

Жуткая мокрая пурга всё усиливается и усиливается.

Петров впервые за всё время говорит с нескрываемым раздражением, до этого он выглядел спокойным:

– Прохвосты прогнозчики!

Звонок от Гречко. Гречко докладывает Петрову, что его части вышли на Вислу.

У Москаленко с левого фланга докладывают, что немцы мешают продвижению.

– Где они зацепились?

– Вдоль шоссе.

– Надо их раздолбить артиллерией там, на шоссе, к чёртовой матери, а то они наделают вам ещё больше неприятностей.

Петров приказывает позвонить в корпус, в который он намерен выехать.

– Пусть поставят на перекрёстках дорог маяков.

Через полчаса, наскоро перекусив, уезжаем от Москаленко. На первом «виллисе» Петров, на втором Мехлис. Петров берёт меня в свой «виллис». «Виллис» открытый, даже без тента.

Я сижу сзади, между автоматчиком и постоянным спутником Петрова, толстым сорокалетним лейтенантом Кучеренко…»

Фрагменты, отмеченные мною по ходу приводимого выше рассказа Симонова полужирным текстом, показывают, насколько культурным, порядочным и сдержанным в обращении с младшими офицерскими чинами и солдатами был Кирилл Семёнович Москаленко, который даже если и укорял кого-то за их ошибки, так делал это «спокойно, не повышая голоса», «почти не крича», «с усмешкой», «ни разу не матерясь» и даже «с улыбкой». Как отмечается в одной из служебных характеристик Москаленко, в первые годы его военной карьеры он был несколько раз уличён в чрезмерном употреблении спиртных напитков, что было отмечено за ним в 1928 и 1932 годах, но с этим грехом он достаточно быстро расстался. Оставался у него, правда, ещё один некрасивый недостаток, выражавшийся в использовании довольно грубых и даже матерных выражений во время некоторых резких разговоров, но для этого, надо сказать, случались и вправду некоторые весомые основания…

Кирилл Семёнович Москаленко и сам не чурался браться за перо, чтобы написать статью о той или иной ситуации в наших войсках или же о ком-нибудь из популярных советских полководцев. Как, например, о знаменитом командующем 1-й Конной армии Семёне Будённом, в память о котором он писал к выходу посвящённого ему фотоальбома:

«Верный сын Советской Родины, Маршал Советского Союза, трижды Герой Советского Союза Семён Михайлович Будённый, чьё имя овеяно былинной славой… Сын иногороднего крестьянина-батрака Донской области, Будённый рано познал тяжесть подневольного труда. Призванный в царскую армию в 1903 году, он участвовал в русско-японской войне, затем в первой мировой войне. Как храбрый воин-кавалерист был награждён четырьмя Георгиевскими крестами и четырьмя медалями. После февральской революции 1917 года Будённого избрали в дивизионный солдатский комитет. В Минске он познакомился с М. В. Фрунзе, работавшим тогда