Огненная судьба. Повесть о Сергее Лазо - Николай Кузьмин

Глубокий анализ обстановки, предвидение дальнейших событий, четкие и конкретные распоряжения… Впоследствии Сергей Лазо как наяву вспомнил свои впечатления, когда он впервые увидел и услышал вождя революции.

Владивостокский Совет возглавлял Константин Суханов. В Москву полетела ответная телеграмма:

«Товарищи, вашу записку мы получили. Считаем, что положение безусловно серьезное, но не безнадежное, так как, видимо, существуют громадные разногласия в действиях, особенно Америки и Японии. Правда, Япония всеми силами старается ускорить события в свою пользу — первое — приход судов во Владивосток без согласия союзников, второе — высадка вооруженных сил также без согласия местных союзных консулов, но союзники дают японцам почетный выход, приводят свои суда, высаживая свой десант, пока английский, в противном случае должен быть открытый конфликт, от чего они воздерживаются… Открытой оккупации имеются разногласия среди японского купечества Владивостока, что существует в самой Японии. Повторяем, наши соображения подтверждаются пятидневной затяжкой неполучения инструкции правительств консулами по поводу десанта. Будем производить работу, иллюзии не питаем, вашу фразу „не задавайтесь неосуществимыми целями“ просим разъяснить, вызывает разногласия…»

Человеку военному быть свидетелем такой полемики невыносимо. Главное свершилось: захватчики на нашем берегу. А если уж войска высадились, то подобру-поздорову они не уйдут. Со стороны великого океана на всю громадную страну потянуло пороховым запахом, знакомым каждому фронтовику.

В тот день, когда японская солдатня топала по владивостокским улицам, государственный секретарь США Лансинг послал своему послу в России успокоительную телеграмму: все действия японской военщины полностью согласованы с американским правительством.

В довершение к разбойничьим нападениям извне в самой России вспыхнул мятеж белочехов. Их воинские эшелоны протянулись через всю страну от Волги до Тихого океана, повсюду восстанавливая старые порядки.

Война, таким образом, нашла Сергея Лазо далеко от линии фронта. Он стал свидетелем того, как веками дремавшая Сибирь озарилась невиданно кровавым заревом.

Сибирский крестьянин никогда не знал помещичьего гнета. Мириться с диким произволом, с насилием Колчака, Семенова, Калмыкова и прочих атаманов и атаманчиков он не захотел. В таежных деревнях издавна существовал охотничий промысел. В редкой избе не висело на стене ружья. Даже женщины, собираясь на сенокос и опасаясь нападения хунхузов,[3] опоясывали себя патронташами и вешали на плечи дробовики. Поэтому так велика была стихийная сила красных отрядов, громивших прекрасно организованные и вооруженные войска белогвардейцев.

Свергнув власть Советов во всех крупных городах от Сызрани до Владивостока, враги революции столкнулись с яростью народной. В Сибири полыхали фронты Даурский, Забайкальский, Уссурийский, Гродековский. Разрозненные, плохо вооруженные отряды красногвардейцев и революционно настроенных солдат в ходе боев формировались в крупные соединения и выдвигали из своей среды талантливых командиров.

Прапорщик Лазо в феврале восемнадцатого принял командование Забайкальским фронтом. Его войска сражались на территории, равной Италии. Противником Лазо был атаман Семенов, бешено завидовавший Колчаку. С самого начала он сделал ставку на японцев. Но японцы до поры до времени осторожничали, не рискуя демонстрировать открытую поддержку откровенного бандита. Семенов злился, проклиная дипломатию и природное коварство «желтых обезьян». Он подозревал, что на крутом повороте судьбы может оказаться без поддержки. Свою злобу он вымещал на жителях захваченных с налету деревень. В его блиндированном поезде имелся специальный вагон, в котором помещалась пытошная камера. Еще в двух вагонах он возил запас награбленного золота и свой гарем.

Спустя три дня после высадки японских войск во Владивостоке атаман Семенов ночью, воровски, перешел из Маньчжурии границу и, легко сбивая рабочие заслоны, двинулся вдоль железной дороги на Читу. В приграничных станицах его с молебнами встречали попы и кулачье. Армия Семенова росла. Атаман швырял в толпу пачки награбленных папирос, хвастаясь, что это подарки ему от японской императрицы.

Красногвардейские отряды с боями отходили назад. Удалось взорвать железнодорожный мост через бурную реку Онон. Это задержало продвижение Семенова. Читинский Совет объявил в городе осадное положение. Во все концы полетели телеграммы о помощи.

Военный совет Забайкальского фронта спешно формировал свежие части. Новый командующий Сергей Лазо получил последнюю военную сводку: белоказаки заняли станцию Оловянная. В солдатских обмотках, в длинной измызганной шинели, перетянутой ремнем, Лазо прибыл на станцию Адриановна, где находился штаб фронта. Никакого оружия на нем не было, только через плечо на ремешке висел полевой бинокль.

Несмотря на угрожающее положение, паники в штабе не ощущалось. Первым делом командующему показали воззвание Семенова: «Считаю долгом совести предупредить, что с движением моим по Забайкалью буду предавать смертной казни всех тех, кто будет оказывать противодействие моему отряду». За атаманом, едва он перешел границу, потянулся густой кровавый след. В отряде Семенова подвизался знаменитый хунхуз Ли Хун-чен со своими головорезами, китайские солдаты-дезертиры и около восьми сотен монгольских бандитов, надеявшихся хорошо пограбить на русской земле.

С одного взгляда на карту Лазо понял смертельную опасность для Читы. Семеновские части занимали фронт от станции Даурия до маньчжурской границы. Надежным тылом им служила территория Маньчжурии. Белоказаки рассчитывали на полный успех и не хотели допустить, чтобы спасся хоть один из защитников города. Пути отступления будут мгновенно перерезаны. Нетрудно представить, какой погром учинят они в рабочих кварталах города.

Положение обороняющихся осложнялось хронической нехваткой снарядов и патронов. Сражаться приходилось в основном штыком. В железнодорожных мастерских спешно заканчивалось снаряжение двух примитивных бронепоездов. Но в основном все надежды связывались с подкреплениями из Владивостока, Благовещенска, Иркутска, Томска и других городов.

Чита, став прифронтовым городом, жила в тревожном напряжении. Жестокий враг, семеновцы, находился совсем рядом, в Оловянной. Однако, заняв Оловянную, банды атамана ударились в разгул: наступила пасха. Неожиданная передышка в боях оказалась на руку обороняющимся. Вышли на линию бронепоезда, сколачивались отряды интернационалистов из пленных австрийцев и венгров. Рабочие железнодорожных мастерских поголовно записывались в Красную гвардию. Пришлось бросать жребий: кому оставаться, а кому идти на фронт.