Нашествие хронокеров - Александр Соловьёв

Я побежал к машине, на ходу прикидывая, сколько времени потрачу на дорогу туда и обратно.

Запихнув статуэтку в пиджак, я завел мотор, и машина с ревом сорвалась с места.

Мне пришлось ехать в объезд, чтобы случайно не угодить в ров. Тем не менее, на перекрестках я сбавлял скорость, и внимательно вглядывался в дорогу.

Пока я продирался через неширокие, загроможденные машинами, спальные районы, луна поднялась еще выше, и в городе стало светлее, чем в вечерние сумерки.

Через полчаса я уже ехал по Зубовскому бульвару, вглядываясь в зубчатые руины домов. Когда я подкатил к Пречистенке, то с трудом узнал ее, настолько здесь все изменилось. Осмотрев место, я вновь сел в машину и двинулся в соседний переулок.

Доехав до места, где дорога была превращена в цепь барханов, я вышел и побежал. Кое-где мне приходилось перебираться через насыпи, я падал, иногда даже полз на животе, а затем, забравшись на вершину, съезжал вниз, зарываясь носом в пыль. Я старался лишь подальше держаться от полуразрушенных стен, где возможна еще активность пятен или сохранились временные поля.

Я не сразу сообразил, что добрался до перекрестка, где стоял дом Миры. Башня исчезла, дома напротив превратились в застывшие волны песка, и я узнал место по воротам, которые сам повалил трактором.

Через пару минут я подбежал к нужному дому. Теперь от него осталось полтора этажа. Куча песка стала выше, я с разбегу бросился на нее и пополз к стене. Достигнув ее, я прикоснулся к ней рукой, но не замер, помня о закономерности перемещения во времени, а продолжал ворочаться на месте, отчего подо мной стало образовываться углубление.

Уже через несколько секунд я испытал симптомы временного перехода. На этот раз ощущение было еще более приятным. Я сладко вздохнул и расслабился.

Свобода и покой овладели телом. Едва различимые внутренние потоки стали его разворачивать, и я провалился в невесомость. Вместе с этим пришла та странная тоска, которую я уже испытывал не раз. Она была похожа на затянувшийся предвестник катарсиса, тот самый, который испытываешь во время музыкальной партии, когда уже начинаешь понимать, что вот-вот хлынут слезы и ждешь, пока трагическое чувство поднимется от сердца вверх, разопрет горло и затем надавит на слезные железы.

В этот раз я таки разрыдался.

Я не знал, произошло ли перемещение, – у меня не было аппарата, чтобы определить это, – я бежал обратно, смахивая с лица слезы и пыль и протирая очки. Мои мысли снова возвращались к Мире и коричневому пиджаку Руслана, по-домашнему брошенному на кровать, и я не знал, на что их переключить.

Когда я пробегал мимо того места, где раньше стоял дом Миры, то подумал о своих сегодняшних открытиях, и мне показалось, что есть какое-то безумие в этих моих одиночных дневных патрулированиях, экспериментах, купаниях в саунах и переодеваниях в бутиках.

Как долго я мог позволить себе это все тянуть? Оккупированная зона постепенно становилась шире. Не достигнет ли она таким образом критической величины, когда процесс станет необратим?

И что меня беспокоит больше: отношение ко мне Миры или судьба человечества?

Я не знаю способа проникнуть в сердце девушки и завоевать его, но у меня почти готов план уничтожения хронокеров, для чего мне нужны люди и снаряжение.

О чем же я думаю? Почему не отправляюсь в тот пласт, где обитают сотни и тысячи россиян, среди которых, безусловно, отыщутся десятки добровольцев, готовых помочь мне в моих исследованиях?

Тяжело дыша, я добежал до машины и прыгнул на сиденье.

Назад я мчался, почти не сбавляя скорости.

Машина – судя по логотипу на руле, это был «опель» – подпрыгивала на бровках и сбивала урны, когда я заезжал на тротуары. Мне все время хотелось сократить расстояние, и я дважды срезал дорогу. В конце концов, я перепутал переулок и заблудился. Свернув вправо, я решил ехать вперед, пока не упрусь в реку.

Минут через десять блеснула вода, отражая белый глаз луны.

Я выехал на набережную, узнал местность и поддал газу.

«Поплавок» был заметен издалека, и по контурам я без труда догадался, что этот дом не станет больше ни для кого приютом.

Еще метров за двести до «Поплавка» я нажал на сигнал – сам не знаю зачем.

Я гнал «опель» во всю мощь мотора и через несколько секунд затормозил у здания, едва не нарушив незримую границу безопасности.

Окна были темны, электростанция молчала. Ни внутри, ни снаружи никого не было.

Не выскакивая из машины, я еще несколько раз посигналил и, подождав с минуту, принял решение немедленно ехать в магазин радиотоваров, где мы с Мирой брали рации.

Спустя несколько минут я уже настраивал одну из них: к счастью я запомнил частоту.

– Рома! – кричал я. – Где вы? Ответь! Прием!

Но где-то в эфире потрескивал костерок, и никто не хотел отвечать на мой вопрос.

И тогда я снова бросился за руль и вернулся к ресторану.

Крыши уже не было, а стены медленно сползали вниз.

Я вышел из машины, обошел «Поплавок», несколько раз негромко крикнул, огляделся.

Пару зданий за рекой также имели видимые разрушения.

Я задрал лицо и проорал проклятия.

Была прохладная лунная ночь. Небо усыпали звезды, и среди них была одна потухшая, сожранная тварями-хронокерами перед тем, как они прилетели на Землю.

Я пришел в себя в машине. В горле застряли спазмы. Пытаясь их проглотить, я строил новые планы.

Мог ли я промахнуться, когда перемещался из одного уровня в другой? Разве путь из пласта А в пласт В должен непреложно являться путем в тот же пласт В из пласта С, пусть они даже и совмещены в пространстве?

Необходимо это узнать.

Для начала мне нужен аппарат.

Я жал на газ, а в воображении передо мной представала разрушенная лаборатория. Я гнал от себя эти мысли, но они все равно возвращались.

Было часа три ночи, когда я подъехал к воротам института. Они были распахнуты с тех пор, как я открыл их в одном из измерений. Только войдя на территорию, я смог перевести дыхание.

Разрушений не было.

Я вошел в лабораторию, взял аппарат, погрузил его в машину и поехал на Садовое. Где бы я сейчас не находился, я могу без труда увидеть уровень, в котором остались мои компаньоны, используя в качестве исходной точки пласт реальной Москвы. Уровень Миры, как я для себя его назвал, опережает во времени реальную Москву на 0,00000025 секунды. Но, даже, если я увижу этот уровень в мониторе, то не смогу передать в него ни единого слова.

Я вспомнил о своих игрушечных зайчиках-барабанщиках и начал сопоставлять эту идею с находками Руслана, а потом поймал себя на том, что во мне появилась странная тяга вновь испытать ощущение сладковатой тоски, которое возникает при переходе из одного пласта в другой. Путешествовать по временам, имея при себе хроновизор, гораздо перспективнее, чем с мотком веревки.

Теперь, когда ничто меня не привязывает к определенному месту, мне не остается ничего другого, как броситься с головой в исследования, забыв обо всем.

Не надо больше беспокоиться ни о чистоте одежды, ни о запахе, ни о растительности на лице. Не надо ни перед кем отчитываться в проделанной работе. Не надо ссориться с Мирой…

И вновь вспомнился проклятый пиджак.

Я сам виноват. Нашел и отмыл этого чертового Руслана. Если бы я не делал этого, то был бы сейчас с Мирой. Теперь она бесконечно далеко от меня. Я потерял ее в миллиардах отражений.

Итак, есть только один способ умерить боль: немедленно заняться экспериментами.

Размышляя, я выехал на Садовое, остановился и, вытащив аппарат, начал его устанавливать. Из стоявшей неподалеку машины вынул аккумулятор, подсоединил к нему хроновизор и включил ускоренное сканирование.

Через пятнадцать минут я уже свободно мог рассматривать людей в военной форме, охраняющих резервацию.

Затем я взглянул на шкалу и меня прошиб пот: пласт, в котором я пребывал, находился в нескольких сотнях делений от условной границы «зоны основного заселения». Реальная Москва была смещена в положительную сторону почти на 0,00000015 секунды. Это значило, что «уровень Миры» располагался далеко за пределами видимой шкалы!

Я был в будущем реальной Москвы, но в прошлом Миры.

Сев обратно в машину, я откинул спинку сидения и закрыл глаза. Остаток ночи я провел в полудреме.

Когда рассвело, я вышел и походил немного по округе. Зашел в супермаркет, взял бутылку «Пепси» и упаковку печенья и на ходу стал перекусывать.

Меня определенно тянуло повторить переход во времени, и я расценил это как начинающуюся наркотическую зависимость. Быть может, во время перемещения в организме вырабатывался какой-нибудь гормон, наподобие эндорфина, и ввергал центральную нервную систему в особого рода транс. Во всяком случае, какие-то химические изменения во мне явно происходили.

Я вернулся назад, катя перед собой продуктовую тележку. Установив в нее аппарат, двинулся по улице в поиске подходящего места.