Ассасин Его Святейшества - Тим Северин

Глаза грека чутко сузились. Уже в который раз я подивился быстроте его мысли.

– В таком случае Арн не так сметлив, как мне казалось. У кагана такой кувшин уже есть. Даже, может статься, не один, а целых два.

– Два?

– У аваров большая любовь ко всему па€рному, – сказал посланник. – Это мы в Константинополе усвоили уже давно. И подарки им посылаем непременно в парах: то пару белых лошадей, то пару девушек-близняшек, что танцуют и поют, ну и так далее.

Он прервался и направил на меня взгляд своих проницательных глаз:

– Я так полагаю, монеты, которые ты вез, – золотые солиды?

Я кивнул.

– Где же, интересно, архиепископ Арн мог их раздобыть? – якобы с недоумением спросил Никифор. – Прав ли я, полагая, что речь идет об аварском кладе и что именно по этой причине при тебе была зарисовка Хринга?

Он меня, можно сказать, поймал. Врасплох. Мое замешательство дало ему ответ.

– Если дело и впрямь дойдет до дознания, – заговорщически подмигнул грек, – то советую не упоминать людям кагана, откуда взялись те монеты.

Он искоса глянул на Фаранак.

– Знаешь, как она потеряла своего мужа?

Я помотал головой.

– При взятии Хринга, – сказал мой новый знакомый.

С этими словами он подошел к двери и удалился, оставив меня стоять в полумраке и полной растерянности.

Само собой, после этого я был как на иголках. И немудрено: ведь в любую минуту меня могли схватить и поволочь к кагановым истязателям на дознание! А потому несколько дней спустя, завидев деловито шагающего к лачуге стражника, я испытал тошнотную мутную слабость. В это время я сидел на низенькой кровле лачуги, куда взобрался, чтобы ее подлатать, так как с весенней оттепелью там обнаружилась течь. Посмотрев на стражника сверху, я узнал в нем старшего дозорного, что четыре месяца назад взял нас с Беортриком в полон.

– Спускайся! – скомандовал он, глядя наверх. – Ты нужен!

Я ощутил, как по спине у меня скатывается холодная струйка пота. Если меня начнут допрашивать о моей миссии в Аварии, то при дознании логичней всего присутствие именно этого воина как свидетеля.

Когда я спустился на землю, он велел мне идти с ним, но при этом не сказал куда.

Мне хватило запаса аварских слов, чтобы объяснить, что очаг у Фаранак почти совсем угас, так что надо бы вначале подзапасти ей дров и хвороста.

– Некогда, – отмахнулся дозорный и двинулся прочь, не оглядываясь. Пришлось поспевать следом.

Мне представлялось, что целью визита Никифора было упредить меня, что предстоят допросы насчет золотых монет. Я отчаянно раздумывал, как мне построить рассказ при дознании. Уповать оставалось, пожалуй, лишь на то, что авары дадут мне проглядеть конфискованные ими записи, и тогда я разыщу ту копию метки золотых дел мастера, оставленной на сосуде с воином, – тот рунический символ, который я перерисовал в Риме. Тогда я смогу предъявить его как свидетельство, что в Аварию я прибыл единственно с целью разыскать того мастера, а солиды вез как материал для переплавки. На самом же деле единственной моей надеждой было то, что аварские дознаватели вызовут на допрос еще и Беортрика, а он выскажется в мою защиту. Но и это казалось маловероятным. Вероломный саксонец уже отверг в присутствии кагана свою осведомленность насчет цели моей миссии и теперь менять свои показания не будет ни за что. С мстительным и злым удовольствием я подумал: если Беортрик решит бросить меня один на один с моей участью, то за его предательство я отплачу тем же и расскажу аварам, что он принимал участие в той резне при взятии Хринга.

Авар, пришедший за мной, шагал размашисто и быстро. Утро выдалось тусклым и безрадостным, с хмурой свинцовой синью низкого неба. Воздух уже утратил свою зимнюю жесткость, и по бокам от тропы дотаивали острые хребты грязно-серых сугробов. Казалось, отовсюду сочится вода: на тропе ступить было некуда от мутных глинистых луж – или огибай, или шлепай прямо по ним. Вокруг слышалась людская речь, причем не только на аварском, но и на других наречиях, которых я не распознавал. Как видно, зимняя столица каганата была домом не только местным, но и заезжим кочевым племенам и народам. Так мы дошли до площадки перед срубом кагана, но, к моему удивлению, не остановились, а двинулись безостановочно дальше. Так далеко от лачуги Фаранак я еще не забирался, а потому понятия не имел, куда именно мы держим путь. Вскоре деревянные строения сменились раскидистым лабиринтом шатров, кибиток и хижин. По дороге мы миновали пустые стойла и загоны для скота, где земля была взбита в слякотную жижу. Видимо, авары уже частично выгнали свои табуны и стада на весенние пастбища.

Наконец, мы подошли к отгороженному участку на краю городища. Здесь аккуратными рядами стояли двухколесные арбы, груженные оснасткой, памятной мне еще по участию в походе короля Карла. Это были части камнеметных орудий и тяжелых стрелометов. Иными словами, мы пришли на орудийный двор.

Здесь работали артели людей, занятых ремонтом, и здесь же мой сопроводитель передал меня под чье-то начало. С несказанным облегчением я понял, что приведен не на дознание, а всего лишь в помощь при ежегодном ремонте боевых орудий аваров. Это подтвердилось, когда со мной заговорил на франкском долговязый, нескладного вида человек, к которому я был приставлен подручным.

– Гляди-ка, сразу несколько гнезд на натяжном валу лопнуло, – посетовал он, досадливо оглядывая крутильный механизм онагра[12]. – Дождевая вода вон залилась, подмерзла, дерево возьми и тресни. Говорил я им: ставите машины на зимовку – первым делом запечатывайте гнезда.

«Им» – это, видно, аварам. Сам говоривший на авара не походил, и я спросил, откуда он родом.

– Из Ломбардии, – ответил тот. – В плен попал во время первой аварской войны. Десять лет без малого прошло. Обратно в свои края, возможно, уже и не попаду. Да и ладно. Здесь к наладчикам относятся с должным почтением.

– Я вот тоже пленник, – заметил я, – но не могу сказать, что мне это так уж нравится.

– А это смотря как ты себя проявишь. Авары от каждого иноземца ждут, что он умно владеет своим ремеслом. Видно, потому и тебя сюда определили. – Ломбардец кивком указал на людей, копошащихся вокруг орудий. – Кого здесь только нет! Гепиды, греки, славяне, франки… Есть среди них рабы, есть и вольные. Некоторые вон обзавелись семьями и уже сами себя считают аварами.

Он озабоченно поцокал языком: обнаружилось еще одно гнездо, поврежденное морозом.

– Придется все это разобрать.

– Боюсь, проку от меня тебе будет негусто, – признался я. – Опыта у меня в этом деле нет.

– Ничего, нахватаешься.

Мы взялись разбирать онагр, и, надо сказать, впервые со дня моего пленения я получал удовольствие от того, что делаю. Была некая отрада в нехитрой возне, использовании клиньев и рычагов для спасения механизма, сбережения его от дальнейшей порчи. К тому же мой напарник был словоохотлив, а имея за спиной десяток лет жизни среди аваров, мог ответить кое на какие вопросы, вызывавшие у меня недоумение. Например, я спросил его об обряде с кружащимся колдуном.

– Это действо проводится у них ежегодно, в день зимнего солнцестояния, – просветил меня мой товарищ по плену. – Кам – так они называют своего заклинателя духов – наделяет кагана силой на весь грядущий год и вручает ему символ власти.

– Ты о золоченом черепе?

– О нем самом. Он у них передается из поколения в поколение. В незапамятные времена авары одолели некий народ, который был их злейшим врагом, обезглавили их верховного вождя, а череп его превратили в питейную чашу. Ну а начальник над войском аваров был в тот день избран первым каганом. И нынче тот, кому достается череп, признается на грядущий год вождем всех аваров.

Теперь понятно, отчего была так довольна старая Фаранак: ее племянник повторно утвердился каганом. Это же заставило меня задуматься, не является ли тот изображенный на сосуде победоносец, к седлу которого приторочена отсеченная голова, как раз тем самым первым каганом.

– А кто избирает кагана на грядущий год? – спросил я.

Ломбардец пожал плечами:

– Все наверняка согласовано загодя. Кам лишь провозглашает правителя. Авары веруют, что вся сила сущего ниспосылается каким-то там духом на небесах. А колдун во время обряда якобы к нему взывает и направляет ту силу в череп. Ну а череп вручает избранному правителю. Правитель пьет из черепа на пирах. Обычай довольно гнусный.

Лично я во время пира черепа в руках кагана не видел. О чем и сказал собеседнику.

– Верно, – согласно кивнул он. – Золоченый череп он достает на пирах, где собираются вместе все вожди племен, тарханы. И Кайям им показывает, кто над всеми глава.

Мне вспомнился тот авар с жабьим ртом, пожиравший взглядом, полным ненависти, вновь испеченного кагана с золотым черепом в руках. Этот человек был, похоже, соперником теперешнего правителя.