Ассасин Его Святейшества - Тим Северин

Маясь раздумьем, что это за человек, я оглядел оба ряда гостей: ведь сия залетная птица, должно быть, припорхнула сюда со своей стайкой. Разочарованность моя лишь усилилась, когда среди аварской знати я заметил двоих явных чужеземцев. Оба были смуглокожими, в плащах из белой шерсти с алой оторочкой, а на плече у каждого виднелись броши с каменьями. Один, постарше, был с коротко подстриженной шевелюрой проседью, а второй, помоложе, с такими же опрятными кудрями, что и посланник по соседству с каганом. Мне показалось – как потом выяснилось, ошибочно, – что они были из римской аристократии.

Внимание мое возвратилось к той троице во главе стола. Каган в эту минуту тянулся взять что-то со стола. Вот он поднял этот предмет, и сердце мое гулко стукнуло. В сладком, как бы предсмертном отчаянье я увидел, что в руке он держит золотой кувшин. Даже на расстоянии можно было определить, что по форме он точь-в-точь, как тот сосуд, похищенный в Падерборне. Расстояние мешало мне разглядеть, украшен ли он изображением конного триумфатора, но что-то подсказывало мне: вот оно. Ум мой поплыл. Я попытался представить, какими путями мог золотой сосуд попасть обратно в Аварию. Безусловно, это не могло быть простым совпадением – дескать, какой-то вор сбыл эту вещь дельцу, а тот вместо того, чтобы переплавить ее в слиток, взял и перепродал сосуд тем же аварам. Мелькнула мысль о том, что кувшин был украден по заказу. Но если это так, то кто-то должен был знать, что мы с номенклатором тайно изъяли эту вещь у папского распорядителя Альбина, а затем я доставил ее в Падерборн.

Куда ни глянь, сплошные недомолвки…

Я озадаченно оглядел роскошество золотой и серебряной утвари, выставленной на стол, дабы впечатлить посланника. Поглядеть здесь действительно было на что: кубки, блюда, свыше дюжины чаш разных форм и размеров – в основном простые, без изысков и украшений. А вот на ближнем ко мне краю стола стояла небольшая чашка удивительного исполнения. Размером с согнутую ладонь, пузатенькая, она стояла на четырех ножках, и с одной стороны ремесленник придал ей вид бычьей головы – да-да, с рыльцем и рожками! Озирая стол, я заметил еще одну такую же. Получается, пара. И тут до меня дошло, что и золотой сосуд в руках кагана тоже, возможно, был частью пары, а в Падерборне был похищен его близнец.

Тычок в ребра заставил меня опомниться. Мой сопроводитель добивался, чтобы я смотрел впрямую на кагана. Аварский правитель указывал на меня пальцем и вместе с тем что-то говорил сидящему рядом малышу-посланнику. Тот вежливо кивал, и его манерность меня впечатляла. Судя по всему, он понимал язык аваров. Они обменивались фразами еще несколько минут, и по ходу этого разговора посланник несколько раз поглядел на меня с абсолютно отрешенным лицом. Ну а я стоял, где стоял, ожидая, что меня подзовут.

Однако этого не произошло. По окончании разговора каган небрежно махнул в мою сторону рукой: мол, увести. Сопроводитель, не мешкая, вывел меня на улицу. От отчаяния и горькой, уничижительной иронии к самому себе я готов был расплакаться. Кто ты есть, думал я, и кем ты стал теперь? При этом я нутром чуял, что виденный мною золотой сосуд был парой тому, что уплыл из Падерборна. И если бы я мог каким-то образом завладеть им и доставить его архиепископу Арну, то моя миссия оказалась бы выполненной. Но что такое мечты в сравнении с действительностью? Призрачный туман. Может статься, что свободы мне не видать вовек. И жизнь свою я закончу прислужником у аваров, отвергнутый и забытый окружающим миром. Невыносимая тошнота безвременья снедала меня.

Когда наутро я выходил из лачуги с пустой бадьей, настроение мое было по-прежнему сумрачным. К несказанному удивлению, снаружи на улице меня дожидался тот коротышка-посланник. Одет он был столь же прихотливо, как и на вчерашнем пиру, только теперь на нем был плащ с лисьим воротником и парчовый берет с оторочкой. Стоял посланник без сопровождения.

– Если у тебя есть пара свободных минут, мы могли бы перемолвиться словом, – сказал он на отменном франкском, нежно и чуточку загадочно улыбаясь.

На секунду я оцепенел, но быстро собрался с мыслями.

– Уж чего, а времени у меня предостаточно, – ответил я с гордым безразличием, а сам поспешил открыть перед ним дверь.

Войдя, он учтиво поклонился Фаранак, глянувшей на него подозрительно и вместе с тем с любопытством. Мне хватило начатков аварского, чтобы понять смысл его слов:

– Почтенная госпожа, буду благодарен, если ты позволишь мне поговорить с твоим слугой.

Сомнительно, чтобы старуха по своей глухоте его расслышала. Он же в ответ лишь с надменной резкостью втянул ноздрями воздух и, повернувшись ко мне, сказал:

– Имя мое Никифор. Я посланник Ее величества императрицы Ирины к Кайяму, кагану аваров. – Сделав паузу, он насмешливо и внимательно оглядел убогую комнатушку. – Каган Кайям утверждает, что Его величество король Карл послал тебя сюда чинить беды.

– Каган Кайям заблуждается, – резко ответил я.

Мне было любопытно, для чего этот человек все-таки явился. Ирине, императрице Константинополя и повелительнице греков, до моей скромной персоны вряд ли есть дело, а разочарований с меня хватит.

– Каган убежден в обратном, – с вежливым достоинством осадил меня Никифор. – Он говорит, что ты был застигнут с большим количеством золота и картами аварских укреплений. Он считает, что деньги предназначались для оплаты восстания, а то и для найма возможного убийцы.

– Жизни кагана я не угрожал ничем, – сказал я, не пытаясь скрывать недоверия к этому коротышке-греку. – Судя по тому, что он никому не позволяет носить при себе оружия, врагов у него достаточно и без меня. Так что множить их число я не собирался.

Посланник с примирительной улыбкой развел руками:

– Прошу понять меня правильно. Прошлой ночью каган мне заявлял, что не прочь подвергнуть тебя пыткам. Так он надеется установить, к кому именно из аварских вождей ты думал обратиться с теми деньгами. Я-то думал, что смогу его переубедить.

Во мне, сковывая дыхание, взрастал душный страх.

– Король меня никуда не посылал. Указания мне давал Арн, – рассказал я гостю.

– Архиепископ Зальцбургский?

Я кивнул, в очередной раз впечатленный осведомленностью греческого посланника.

– И что же добряк архиепископ приказал тебе сделать с этими деньгами? – нежно вопросил он. – Чтобы воздействовать на кагана, мое объяснение должно быть убедительным.

Что же в самом деле ему ответить? Я знал, что архиепископ Арн намеревался как-то выставить этот сосуд против папского распорядителя Альбина, но, как и почему, мне было невдомек. По каким-то причинам за обладание тем сосудом гибли люди.

– Все те деньги были золотыми монетами. Их предполагалось переплавить для изготовления столовой утвари. Как я и сказал кагану, выполнить такие изделия под силу лишь аварским мастерам, – повторил я свою легенду, хотя, отвечая, заранее знал, что объяснение мое слабо и расплывчато.

Неверие в глазах Никифора мелькнуло лишь на миг – в следующую секунду он уже владел собой.

– А зачем она ему, та столовая утварь? – чуть насмешливо улыбнулся он. – Ну не в алтарь же? Я слышал, что нрава архиепископ довольно бесхитростного, но ведь не настолько, чтобы обращаться с заказом к ремесленнику, да еще языческому?

– А может, он хотел преподнести кагану подарок? – заартачился я. – Арн, как известно, отвечает за обращение аваров в христианство. Может, он таким образом изыскивает возможность установить с каганом добрососедство?

Прозвучало это опять же неестественно, но мною двигало ощущение, что чем меньше вести речь о сосуде с воином, тем лучше.

Между тем Никифор не отставал:

– А как должна была выглядеть та утварь?

– Чаша или кувшин, с образом конного воина. Который тащит за волосы пленного врага.

Глаза грека чутко сузились. Уже в который раз я подивился быстроте его мысли.

– В таком случае Арн не так сметлив, как мне казалось. У кагана такой кувшин уже есть. Даже, может статься, не один, а целых два.

– Два?

– У аваров большая любовь ко всему па€рному, – сказал посланник. – Это мы в Константинополе усвоили уже давно. И подарки им посылаем непременно в парах: то пару белых лошадей, то пару девушек-близняшек, что танцуют и поют, ну и так далее.

Он прервался и направил на меня взгляд своих проницательных глаз:

– Я так полагаю, монеты, которые ты вез, – золотые солиды?

Я кивнул.

– Где же, интересно, архиепископ Арн мог их раздобыть? – якобы с недоумением спросил Никифор. – Прав ли я, полагая, что речь идет об аварском кладе и что именно по этой причине при тебе была зарисовка Хринга?

Он меня, можно сказать, поймал. Врасплох. Мое замешательство дало ему ответ.

– Если дело и впрямь дойдет до дознания, – заговорщически подмигнул грек, – то советую не упоминать людям кагана, откуда взялись те монеты.