Письма (1857) - Федор Достоевский

Теперь заключение. Знаю очень хорошо, Артемий Иванович, что Вы всё это считаете почти невозможным; я помню, что Вы в Семипалатинске смотрели на меня с улыбкою. Но выслушайте меня: во-первых, я вовсе не выставляю себя каким-то раздавателем мест и никогда не возьму на себя такой нестерпимо дурацкой роли. Я человек маленький и знаю свое место. Но я отчасти знаю окружающую меня действительность и знаю, чем можно воспользоваться для своей выгоды и для выгоды друзей моих. За Вас же я действую как Ваш друг, искренно, от всего сердца желающий Вам счастья. Вы же сами, хотя и смотрели на меня недоверчиво, когда я говорил Вам об этом в Семипалатинске, но, однако же, не воспрещали мне стараться. Наконец, я действую вполне в Вашу пользу, то есть действую от своего лица, а не от Вашего, Вас не выставляю за просителя, уважение к Вам наблюдаю, даже имени Вашего не произнесу, где не надо. К тому же наперед высматриваю людей и дело. Я сам знаю отлично, что всё это может кончиться пустяками и ничем, то есть не удасться. Но если только бог поможет, то я не пущусь действовать, прежде чем не представлю Вам наияснейших доказательств верности и благонадежности дела. Тогда сами же Вы будете решать окончательно. Вы в своей судьбе властелин, а не кто другой, и чуть что покажется Вам неясным или шатким, то Вы можете это совершенно отвергнуть. Насчет же переезда из Сибири - это дело чисто внешнее, совершенно возможное и зависит только от денег. Но ведь денежные дела улаживаются различным образом. Наконец, говорю это всё Вам без опасения: я знаю, с кем говорю; Вы человек благоразумный, положительный и не увлечетесь легкомысленными надеждами, не погонитесь за журавлем, когда синица в руках, не будете терять верного на неверное. Так я Вам советую: именно смотрите на мои мечты и надежды, как на бредни, а между тем позвольте мне постараться и поискать. Ну, бог даст удачу, - тем лучше, зачем же терять? Да и смеяться Вы над моей горячкой не можете. Вы благороднейший человек и поймете, что я действую совершенно бескорыстно и единственно по дружбе к Вам, потому что люблю Вас и всех Ваших искренно. Если мои мечты смешны, то я сам первый буду смеяться; но совесть моя будет спокойна, потому что я знаю, что взволновать и расстроить Вас я не могу; Вы человек благоразумный и не дадите веры ничему, покамест не представят Вам чего-нибудь положительного. Да и другим образом я Вам повредить ничем не могу. И наконец, это еще отдаленно, не скоро, даже в случае успеха. Но довольно об этом. Потом еще поговорим; много еще надо переговорить. Я Вам скоро буду опять писать, и не дожидаясь Вашего ответа; жду только, чтоб дела мои уладились; как уладятся, непременно уведомлю. Может быть, еще раньше напишу. Прошу обратно и Вас писать по-дружески, по-братски. И вот Вам дружеская инструкция: в первом же письме Вашем уведомить нас, во-первых, об Аягузе, о Ваших знакомых и вообще о житье подробнее: какие люди, какие лица. Во-вторых, как у Вас по службе, говоря вообще? В-третьих, подробнее обо всем Вашем семействе, и в особенности о Зинаиде Артемьевне и Лизавете Никитишне: что они делают, чем занимаются, помнят ли нас? Скажите им, что я целую им ручки и прошу не сердиться, что до сих пор не прислал им писем и теперь не шлю. В очень скором времени пришлю им письма особо. Я ведь помню мое обещание. Напишите, как здоровье Прасковьи Максимовны и помнит ли она о нас? А Марья Дмитриевна даже иногда плачет, вспоминая о Вас. Ей-богу. Она Вам, кажется, и письмо приготовила. Напишите, наконец, о всех семипалатинских и аягузских, если там есть нас знающие; уведомьте о Михаиле Ивановиче Протасове - дорогом человеке. Если он уже в России, то быть не может, чтобы мы с ним как-нибудь не столкнулись. Что Вы читаете? Есть ли книги? Мы тоже в ожидании живем довольно скучно. Покамест не переехали в Петербург, не покупаем даже самых необходимых вещей. Знакомство веду я один, Марья Дмитриевна не хочет, потому что принимать у нас негде. Да и знакомых-то три-четыре дома. Знаком со многими, а хожу к немногим, к тем, к кому приятно ходить. Тверь как город до невероятности скучный. Удобств мало. Дороговизна ужасная. Обустроен очень хорошо, но скучно. Театр ничтожный. Тарантас мой не могу до сих пор продать; давали 30 рублей серебром, между тем хвалят и говорят, что в другом месте вдвое дороже дадут, да здесь не нужно из-за железной дороги. Хотя станция железной дороги и за три версты от города, но свист машин от разных поездов слышится день и ночь. Мы несколько раз были на станции. Там хорошо. Но вот уж и письмо кончено. Прощайте, дорогой Артемий Иванович. До свидания, не ленитесь писать и помните нас. А мы Вас не забудем. Обнимаю Вас. Прасковье Максимовне мой искренний поклон, девицам целую ручки. Скоро еще напишу. А покамест пребываю Ваш весь, как и всегда,

Ф. Достоевский.

Р. S. Поблагодарите Василия за письмо. Мой поклон ему. Что сталось с Нововейскими? На днях напишу Михаилу Александровичу.

165. M. M. ДОСТОЕВСКОМУ

29 октября 1859. Тверь

Тверь, 29 октября 59.

Спешу написать тебе только два слова, голубчик мой. Буквально нет времени. Здесь С. Д. Яновский, и я иду теперь к нему, в гостиницу; да на почту еще надо зайти деньги получить. Благодарю тебя за деньги. Но к делу: не топите меня живого! Нет возможности (я убедился в этом) кончить раньше 1-ю часть, то есть не на 12-й главе. Ради Христа, спаси меня. Проси, умоляй. Покажи мое письмо Анд<рею> Александровичу. Некрасов и тот сразу решил, что остановиться не на 12-й главе значит сразу манкировать весь эффект. Если остановиться на другой главе, то, значит, не иначе как заключить главою " Ваше превосходительство", так что глава "Мизинчиков" будет начинать 2-ю часть. Но вспомни, посуди сам: возможно ли это? 12-я глава - единственная, где можно кончить. Эффект пропадает. Можно ли до такой степени идти против себя, быть себе же врагом, портить то, что у себя же в журнале печатано? Проси, умоляй, настаивай, ради бога! Да отвечай скорее, как решилось. До твоего ответа я буду в лихорадке.

Ах, голубчик, как бы ты разодолжил меня, если б в корректуре своею рукою повычеркал вон в 1-й главе хоть половину того, что я приписал туда, когда ты был в Москве. Плохо я сделал этой переправкой. Глава невыносимо скучна и длинна, да еще 1-я.

Прощай. Я немного хвораю (не беспокойся, геморроем). Яновский сегодня уезжает. Когда будешь читать письмо это, он уже будет в Петербурге.

Твой Д<остоевский>.

Р. S. О моей просьбе ничего не слышно. Нет ответа. Получил письмо от Врангеля.

166. А. Е. ВРАНГЕЛЮ

31 октября 1859. Тверь

Тверь 31 октября 59.

Благодарю Вас от всей души, добрый друг мой, за все Ваши старания об мне. Поблагодарите за меня тоже Эдуарда Ивановича. Я бы ему сам написал; но всё думаю, что, может быть, скоро буду в Петербурге и тогда уж лично буду у него. А между тем, несмотря на мои надежды, я не знаю, что и придумать. Решительно, как повешенный между небом и землею. Вы знаете, что я написал прямо к государю и что письмо мое отослано здешним губернатором гр. Барановым Адлербергу, который передаст его государю императору лично. Вот уж 12 дней как пошло письмо. Не знаю и не слыхал ничего: было ли оно показано государю императору? Если б было показано, то, может быть, сейчас же был бы и ответ; по крайней мере, гр. Адлерберг мне написал бы что-нибудь о результате подачи письма гр. Баранову, нашему губернатору; а гр. Баранов мне бы сейчас сообщил. Но ничего нет покамест. Теряюсь в догадках. Думаю (что, впрочем, очень вероятно), не отослал ли его император<ское> величество мое письмо князю Долгорукому, чтоб спросить его: не существует ли против моей просьбы каких-нибудь особенных препятствий? (Так, мне кажется, и должно идти дело; это формальный ход.) Но так как против меня решительно не может быть никаких особых препятствий (это я знаю наверно) и так как князь уже обещал Эд<уарду> Ив<анови>чу обратить внимание на мое дело, - то, мне кажется, он бы не мог задержать его. Неужели станут делать у гр. Баранова как у губернатора г. Твери обо мне справки, то есть о моем поведении? Не думаю. Ведь гр. Адлерберг подаст письмо от имени гр. Баранова. Чего же больше? (значит, гр. Баранов находит меня достойным, если сам за меня хлопочет). К тому же, если б были официальные справки, гр. Бар<анов>, я думаю, уведомил бы меня об этом и я бы знал. Друг мой, я знаю, Вы меня любите и мне не откажете. Попросил бы я Вас, но не знаю, о чем и просить. Вот в чем дело: хорошо было бы справиться, но у кого? Беспокоить Эд<уарда> Ив<ановича>? Спросить через кого-нибудь (не слишком оглашая дела) у Адлерберга? справиться у Долгорукова? - Решительно не знаю, как и придумать. Если услышите что-нибудь, сообщите, ради бога, умоляю Вас, добрейший Александр Егорович. Жду не дождусь. Живу точно на станции. Даром теряю время и проигрываю по делам. А у меня дела по продаже моих сочинений, то есть денежные; следовательно, для меня важные. Я ведь этим только и живу. Но, впрочем, еще не теряю надежды. Бог и государь милостивы...