Злые дети - Грунюшкин Дмитрий Сергеевич

Потому что эти люди не были наемниками, не были идейными последователями. Они все были его Детьми. Он знал их всю жизнь. Всю их жизнь. Он научил их всему, что они знают. Он мог предугадывать все их действия. Более того – управлять их действиями.

Если бы только не проблема с вышедшим из-под контроля агентом по кличке Механик! Но это исключительный случай, и это его личная ошибка. Одна-единственная ошибка за много лет. Остальные его люди проблем не создавали.

Они были его армией и его семьей одновременно.

Поэтому он не испытывал злости по отношению к Агенту. В конце концов, никаких особых бед пока не случилось.

– Это было очень простое задание, – повторил Седой, сокрушенно качнув головой.

Неудовольствие – вот самое страшное наказание для его людей. Они боялись не того, что Седой может с ними сделать. Они боялись его расстроить.

– Этот человек… – Седой пошевелил пальцами в воздухе, будто бы вспоминая имя, хотя он никогда ничего не забывал. – Его нужно было просто взять под плотный контроль. Перекрыть ему воздух. Его не надо ломать, его надо просто… стреножить! Он не должен иметь возможность делать что-то, чего мы не предвидим и не контролируем. Понимаешь?

– Да, – из темноты донесся даже не голос, а шевеление воздуха.

– А он пока совершает действия, которые не укладываются ни в какие рамки! Он действует полностью непредсказуемо! Понимаешь?

– Да.

– И если он непредсказуем, то он не только бесполезен для нас. Он для нас становится опасен! Понимаешь?

– Да.

Чтобы человек действовал эффективно, он должен иметь положительный заряд. Это аксиома, которую не знают тупые командиры. Они запугивают своих людей, гнут их. Они думают, что из-за страха получить палкой по спине человек может сделать невозможное. Это не так. Это знают даже дрессировщики собак. Собаку можно заставить бояться что-то сделать не так. Но страх или боль никогда не заставят ее делать ТАК. Не брать – можно научить кнутом. Брать – можно научить только пряником.

Седой широко улыбнулся. В его годы люди не любят так улыбаться. Зубы обычно не очень хорошо выглядят. У Седого с зубами все было в порядке. У большинства людей машина стоит меньше, чем вложено в зубы Седого.

– Ты знаешь, что делать. Этого жеребца надо стреножить. Не ломать ему ноги, не запугивать. Просто он должен быть ограничен в возможностях. Он должен искать. Но так, чтобы мы могли видеть, что он ищет и куда движется. И чтобы он не мог сделать ничего, чего бы не могли увидеть. Как ты это сделаешь – твоя проблема. Полномочий у тебя для этого достаточно. Ты меня понимаешь?

– Да… – прошелестело из тени.

Едва заметным движением кисти Седой отпустил Агента. В тишине звук удаляющихся торопливых шагов звучал, как капель в огромной жестяной трубе. Взвыла и захлопнулась входная дверь. Седой усмехнулся.

– Ты чем-то недоволен, Роман? – обратился он к тому, кто сидел у стены.

Хмыканье Седой скорее угадал, чем услышал.

– Зачем тебе нужен этот следак? Это потенциальная угроза. Его надо ликвидировать.

Седой покачал головой.

– Знаешь, Роман, я имею насчет тебя далеко идущие планы. Но ты постоянно заставляешь меня сомневаться в моем выборе.

– Почему? – Голос Романа был совершенно ровным. Разве что капелька любопытства просочилась сквозь стенку невозмутимости.

– Ты слишком склонен к простым решениям. Ты недальновиден. Ты идешь к цели как танк по директрисе. Ни одного лишнего движения рычагами. А все, что стоит на твоем пути, должно быть раздавлено.

– И что в этом плохого?

– Ты, Роман, теряешь очень многое. Ты не умеешь просчитывать и обращать себе на пользу то, что должно было пойти тебе во вред. А это очень важно. Жизнь – не боксерский поединок. Жизнь – это очень длинная шахматная партия. Этот следак, как ты говоришь, может быть бесконечно полезен нам. И если даже он окажется не полезен напрямую, окажется с брачком, то может помочь нам исправить другой брак. Понимаешь?

Человек в тени не ответил. Седой чуть скривил губы. Это был не риторический вопрос. Это был прямой вопрос. На него надо было ответить. Роман этого не сделал.

Это могло значить многое. А могло ничего не значить. Роман всегда был очень строптив. Но и очень талантлив. С талантами всегда приходится больше возиться.

Седой вздохнул и поднялся.

– Поехали, Роман, – сказал он, направляясь к двери.

Роман – высокий парень с очень узкой, почти девичьей, талией и широченными плечами двинулся следом. В его серых глазах не отражалось ничего.

Абсолютно.

23.

Если бы Вася-Вася наорал на Виктора, пусть бы оскорблял и унижал, даже ударил! Но полковник юстиции Василий Романович Васильев был холоден, как лед Гренландии. Он ни единым словом, жестом или интонацией не выражал своего отношения к Макарову и тому, что случилось. Он не был даже подчеркнуто официален – это хоть какая-то эмоция. Только спокойное равнодушие. Будто перед ним стоял абсолютно чужой человек.

Макаров был готов к выволочке, наказанию, ярости, презрению. Но не к этому. Васильев вывел его за скобки. Перспективный следователь по особо важным делам Макаров просто перестал существовать в его орбите.

– Василий Романович, не добивайте, – бесцветным голосом произнес Виктор.

Васильев, перебиравший бумаги на своем столе, посмотрел на Макарова поверх очков с удивлением.

– Почему я должен вас добивать? Вы меня с кем-то перепутали.

Виктор сел на стул у стены, не спрашивая разрешения, но Васильев ему ничего не сказал на это прямое нарушение субординации.

– Я имею право знать, – глухо сказал Макаров, упрямо глядя в стену. – Что говорят эксперты?

– Имеете право знать что? Убийство следователя Варюшиной расследуется Следственным комитетом и находится на персональном контроле председателя СКР. Этим занимаются наши лучшие люди. Что такое «тайна следствия», вам, надеюсь, объяснять не нужно? Роль в произошедшей трагедии следователя по особо важным делам Макарова изучается Отделом собственной безопасности, дело ведет майор юстиции Анна Снежкова. Вы с ней знакомы. Еще вопросы?

Виктор опустил голову, пытаясь справиться с бешеным стуком в ушах. Вена на виске пульсировала так сильно, что ощутимо ударяла в кость. Хорошо хоть проклятая боль в затылке, донимавшая его последние дни, куда-то ушла. Во рту пересохло, и простые слова из горла приходилось выталкивать.

– Вы считаете, что это я виноват в ее гибели.

– В гибели следователя Варюшиной виноват тот, кто ее убил. Почему подчиненный следователя по особо важным делам Макарова расследовал дело, от которого Макаров был официально отстранен и оказался один в месте пребывания подозреваемого в серийных убийствах, а второй его подчиненный в это время проводил задержание в другом месте и по тому же делу, от которого Макаров был отстранен, и почему Макаров в это время был в третьем месте, а потом вместо задержания убил подозреваемого – все это является предметом внутреннего расследования. Которому я не намерен препятствовать.

Разговор окончен – понял Виктор. Он встал, придерживаясь за спинку стула, и медленно, будто в воде, двинулся к двери. Жизнь кончилась. Две женщины, которые его любили, погибли меньше чем за неделю. И обе погибли по его вине. А еще он вспомнил третью – Софью. Она тоже погибла и наверняка тоже из-за него. Только он не помнил как и почему. Похоже, любить его опасно для жизни. Все, кто его любит, умирают. И он даже не может отомстить за их гибель. Потому что убийцу Ирочки он уже убил. А кто убил Светлану и Софью – не имеет понятия.

Рука коснулась дверной ручки.

– Пуля.

Виктор замер на пороге.

– Пуля, – глухо сказал за спиной Васильев. – Он ее застрелил.

Макаров молчал, боясь спугнуть шефа, почему-то решившего его пощадить.

– Сначала он пытался ее задушить. Струной из паутины. Ирочка оказала ему сопротивление. Сумела достать пистолет. Он выбил его, но ослабил хватку. Ирочка вырвалась, но не побежала к выходу, а бросилась к пистолету. И он выстрелил ей в спину. Пуля попала в позвоночник. Она умерла мгновенно.