Похищение Адвенты - Дункан Мак-Грегор

Уже второй миг своего взгляда, направленного на дерзкого варвара, Тарафинелло наполнил смертью, но за долю до этого мига Конан метнул в него свой меч, сам полностью спрятавшись за Майло, который, будто сразу поняв происходящее, постарался стать как можно шире. Его явно тянуло к Адвенте, но и товарища он бросить не мог: мысль сия, только промелькнув, согрела сердце Конана…

…Меч вошел в грудь прагилла по самую рукоять, как раз в тот момент, когда смертоносный взгляд его коснулся варвара. Захрипев, Тарафинелло повалился на пол, забрызгав кровью белое платье удивленной, но совсем не испуганной Адвенты. Если б все не было так страшно, то стороннему наблюдателю стало бы смешно: балахон ублюдка при падении задрался, обнажив тощие кривые ноги, а изо рта выскочила челюсть, оказавшаяся не настоящею, а поддельной. Но клинок в его груди — самый что ни на есть настоящий клинок — нес смерть, и сие вряд ли располагало к веселью…

Варвару повезло больше: только рука его, бросавшая меч, окаменела — налилась внезапной страшной тяжестью и болью и потащила его к полу. С трудом удержавшись на ногах, он, по привычке не задерживая мысль на собственных ранах, двинулся к возвышению, на коем возлегал поверженный Тарафинелло — свой верный меч он не хотел оставлять в груди ублюдка.

— Ы-ы! Ы-ы-о-о! — с протестующим воплем Майло побежал за ним.

Но едва Конан — а в следующий же миг и оборотень — ступил на мраморную ступень, как она треснула и разломилась надвое (видно, прагилл был не большой мастер на выдумки), открыв под собою черную смрадную яму, куда они и рухнули. На сей раз никакого коридора не было — была каменная коробка, пропускавшая воздух через крошечное, не больше птичьей головки, отверстие в стене. Оно же давало узникам и свет. Еды и воды не было вовсе — да и кто мог позаботиться об этом… Разве что Адвента, если, конечно, она знала обо всех каверзах Тарафинелло.

Зато по свету можно было определить время, поскольку он был либо лунный, либо солнечный, и Конан каменной рукой своей делал пометки на полу, хотя и сам не смог бы объяснить, зачем: вряд ли они теперь смогут выбраться отсюда. Майло, по словам ублюдка, осталось не больше трех дней, а киммериец и вовсе терял силы с каждым вздохом. Казалось, камень, что висел на его плече вместо руки, высасывал из него кровь по капле, потому что он становился все тяжелее, а Конан все слабее.

Минул день, наступила ночь. Варвар, изредка забываясь тяжелым сном, все остальное время посвящал планам спасения из каменного плена. Он перебрал в уме десятки способов, но ни один из них не был реальным. На исходе ночи он сказал Майло:

— Я понял, почему ты убил медведя. Один приятель в Шадизаре говорил мне, что оборотень может снова стать человеком, если выпьет звериной крови…

— Ы-ы-ы-ы… — подтвердил тот.

— Только младенец поверит в такую чушь, Майло…

— Ы-ы-о-о-о… Ы-ы… Ы-ы-ы…

— Клянусь Кромом, парень, я бы сам заколол хоть полдюжины медведей, если б ты тогда стал… Тихо! Слышишь?

Майло помотал башкой.

— Мыши здесь, что ли…

Конан приподнялся на локте, внимательно осмотрел пол и стены коробки: ровная гладкая поверхность камня не могла бы укрыть и муравья. Он снова лег, отмахиваясь от легкого прикосновения когтей товарища.

— Ы-ы-ы-о…

— Нет, я слышал, — упрямо сказал варвар. — Мне никогда ничего не кажется!

— Ы-ы-ы! Ы-ы-ы-о!

— Что ты увидишь в эту дыру кроме клочка неба? Проклятие… Вот уж не думал отправиться на Серые Равнины из клетки…

— Ы-о-о-о?

— Как бы я хотел? Да просто — в бою. И чтоб враг был сильный, а не ублюдок вроде Тарафинелло. Меч на меч, кулак на кулак, глаза в глаза. Старики в Киммерии толкуют, мол, только так нужно уходить из мира… Тогда Кром будет с твоей душой и там, на Серых Равнинах. А в общем, я готов и из клетки… Это я уже сам думал: какая разница, как ты уйдешь, если ты не будешь при этом ни скулить, ни просить пощады, а посмотришь смерти в ее черные глаза прямо и спокойно…

— Ы-ы-ы…

— И ты готов так? Я знаю.

Он хотел добавить еще, что рад иметь в товарищах его, Майло, но снова смолк, показывая оборотню ладонь, прижатую к губам.

На этот раз и Майло услыхал тихий, почти не отличимый от ночной тиши шорох, доносящийся сверху — будто кто-то шаркал там по полу туфлями. Но не успел он высказать свое предположение, как знакомый, хотя и сильно искаженный камнем голос прогрохотал:

— Отдай кольцо!

— Прах и пепел! — пораженно выдохнул варвар. — Тарафинелло!

— Отдай кольцо, говорю!

— А ты отдай мой меч! — рыкнул Конан вверх — ему казалось, что голос слышится оттуда. — Гарпинас! — добавил он издевательски.

Бессмертный прагилл помолчал, видимо, только теперь обнаружив, что смертоносный взгляд его не поразил человека, потом заорал во все горло:

— Твоя железка торчит у меня между ребер, гость! Выйдешь отсюда — возмешь ее сам! Но сначала пусть Майло отдаст кольцо!

— Ы-ы-ы-ы! — протестующе затряс башкой оборотень. — Ы!

— Он отдаст! — перевел киммериец по-своему, намереваясь выйти любым путем, а потом забрать у Тарафинелло и Адвенту, и свой верный меч.

— Обманешь — станешь камнем! — предупредил ублюдок, и сразу после этих слов потолок начал медленно отъезжать в сторону, открывая яркий свет.

Конан дернул Майло за лапу, впервые прикоснувшись к нему со времени зала железных идолов, и сунул ему свою левую руку, быстро шепча:

— Сними с меня этот перстень и заставь его проглотить! И про свой медальон не забудь! Скорее!

Затем он метнулся в самый угол, укрываясь от взгляда прагилла и про себя предлагая благому Митре хоть раз свершить доброе дело и вразумить его товарища сделать все как надо.

Майло зажал его перстень в когтях, порылся в своем мешке и достал золотое кольцо Адвенты.

— Ты где? — поинтересовался Тарафинелло. Голос его уже звучал как прежде и по сравнению с только что издаваемыми воплями казался тихим. — Э! Где ты?

— Гр-р-р… — ответил оборотень, прыгая наверх.

Если медальон и его перстень не удавят прагилла, им с Майло все-таки придется отправиться на Серые Равнины… Эта мысль не пугала варвара, да и не могла испугать. В тайной надежде, что его сейчас видит Кром, он презрительно сплюнул в квадрат света на полу — света, которого нет в царстве мертвых… Но что будет с Адвентой? Что будет с хоном Буллой?

Конан представил себе полные тоски и скорби глаза старика, потерявшего в своей жизни все, а теперь еще и сына, и возблагодарил богов за то, что здесь, в плену прагилла, они с Майло скованы одной цепью — а это значит, что он выйдет отсюда только вместе с ним (или не выйдет вовсе), и хону Булле не в чем будет упрекнуть гостя.