Не грусти - Людмила Волок

Конечно, мне открылись ее малопривлекательные глубины, и я решила в ожидании мастера и прокладки эти глубины отмыть. Переоделась в любимый вельветовый комбинезон канареечного цвета, купленный когда-то в секонд-хенде только по причине его дешевизны и безумной красоты. Но из-за его абсолютной непригодности для носки «на людях», комбинезон стал моей униформой для уборки квартиры. Еще я его надевала, когда гостила у Дашки на даче и пропалывала с ней клубничные грядки. Дашка тогда прямо обзавидовалась, и предлагала мне за эту фееричную одежку ее кремовые сапоги с вышивкой, на которые я давно запала. Но я не согласилась. В сапогах ведь уборку квартиры не проведешь? А без комбинезона у меня вдохновение не наступит. Для уборки.

Я отодвинула на кухне все не отодвинутое, взяла тряпку, швабру, печатки, повязала на голову бандану, включила на всю громкость AC/DC и взялась наводить чистоту.

Спустя час я вспомнила, что шурую шваброй не просто так, а жду слесаря с деталью. Он, кстати, уже давно должен был вернуться, так как хозяйственный рынок расположен всего в двух кварталах от моего дома.

Пришлось звонить снова в ЖЭК. Трубка ответила недовольным женским голосом, что слесарь «на вызовах», и его не будет целый день.

Подозревая, что, благодаря моему авансу, сегодняшние вызовы мастера уже завершились под ближайшим гастрономом, я приуныла. И тут раздался дверной звонок. На крыльях счастья (и испытывая угрызения совести, что так несправедливо думала о человеке), я помчалась на звук.

Однако за дверью никакого слесаря не было. А был Дима – собственной персоной, красивый, чистенький, аккуратно причесанный свежеподстриженный Дима с коробкой конфет в руках. Причем моих любимых дорогущих шоколадных трюфелей. Впрочем, у меня все конфеты любимые, особенно если они шоколадные и дорогие. Я плотоядно уставилась на трюфели, затем усилием воли отвела взгляд (вдруг они не для меня?!) и сказала:

– Привет.

– Привет. Классный комбинезон, – одобрительно сказал Дима.

– Да я в квартире убираю, – зачем-то принялась оправдываться я. – Проходи.

– Это тебе, – протянул Дима коробку с трюфелями.

– Спасибо, – насторожилась я. Конфеты, конечно, взяла. Но не понимала, для чего он их принес.

– Дима, спасибо за конфеты. Это очень приятно. Но, если честно, ты же понимаешь, что мне сладкого нельзя?

– У тебя диабет? – спокойно спросил он.

– Нет. У меня лишний вес, – глядя ему прямо в глаза, безжалостно констатировала я очевидный факт. Правда, не такой уж он и лишний, если порассуждать; просто рядом с Димой моего веса реально было слишком много.

– Ну и что? – он пожал плечами. Я даже обиделась: по всем законам хорошего воспитания, он должен был немедленно начать опровергать это ужасное самообвинение! Сказать что-нибудь вроде: «Что ты, Тина, нет у тебя никакого лишнего веса! Ты очень стройная и привлекательная!» Разве нормальные люди в таких случаях говорят – «ну и что»?!

– Ты ведь понравилась мне сразу, как только тебя увидел там, на пляже. Не знаю, лишний у тебя вес или нет, – но ты очень красивая. Такая, какая есть, – мечтательно произнес он, смутился, кашлянул и спросил, можно ли поставить чайник – наверное, чтобы испить чаю с моими трюфелями.

– Поставить чайник можно, только у меня на кухне все разворочено.

– Почему?

– Да кран сломался, – поморщилась я. – А слесарь как ушел за прокладкой, так теперь неведомо, когда вернется.

Дима прошел на кухню, посмотрел на кран, заглянул под мойку. Затем молча снял футболку, бросил ее на стул, а потом изящным ловким движением отправил свое совершенное тело в отмытые мной кухонные глубины. И только оттуда спросил:

– Тина, у тебя какие-нибудь инструменты есть? Разводной ключ, например?

Я молчала и сдвинуться с места не могла. Все эти непринужденные действия – снять футболку, бросить на стул, нырнуть под раковину, при всей их тривиальности и будничности, были похожи на действия грациозного животного. Сильного, уверенного в своей силе и красоте. Я замерла, не в силах стереть из памяти эти его простые действия. Короче, зря он футболку снимал.

– Тина? – вынырнул Дима из кухонных недр.

Я очнулась:

– Да, что-то есть. Наверное. В кладовке.

Развернулась, споткнулась и чуть не свалилась на пол. Но мне не дал упасть Дима – он подхватил меня.

Тут мне стало совсем нехорошо. Он был так рядом. Сильный. Надежный. Красивый. И голый. Ну ладно, полуголый. Неважно. Голова закружилась, и, чтобы не упасть, я положила руку ему на талию. И вторую тоже. А дальше, совсем не мысля, что творю, прикоснулась губами к гладкой, прохладной, соленой коже его плеча. Дима осторожно снял с меня бандану и провел рукой по моим волосам. Они рассыпались по плечам свободной шелковой вуалью.

– Господи, Тина… Ты…

И поцеловал меня. Кровь побежала по венам быстро-быстро и собралась где-то в животе, расходясь оттуда сладкими волнами по всему телу. Я выскользнула из комбинезона. Дима снова сказал, словно выдохул:

– Тина… Ох… Ты…

Больше он ничего не говорил. Словно в горячке, мы обнимали друг друга, с жадностью припадая к телам друг друга, сворачивая все близлежащие предметы – табурет, какие-то кастрюли, еще что-то… Как слепая, все время на что-то натыкаясь, я пыталась выбраться из темного плена – своей развороченной кухни, своей развороченной жизни… Дима взял меня на руки и положил на ближайшее удобное место – на ковер в гостиной. Ну и себя, конечно, рядом…

– Дима, а ты зачем пришел? – тихо спросила я его спустя вечность.

– Вообще-то, я пришел поговорить с тобой о дружбе.

– Да мы вроде неплохо дружим, – рассудительно сказала я и хохотнула, пытаясь скрыть внезапно возникшую неловкость. Ничего себе, хорошенькая у нас дружба получается!

– Ну… теперь, конечно, заготовленная речь будет некстати, – улыбнулся Дима, потянулся ко мне и нежно поцеловал. Словно мы с ним уже полгода встречаемся и дело идет к свадьбе – вот как он меня поцеловал. Так радостно, спокойно, властно и нежно. Я в ответ тоже потянулась к нему, снова испытывая жажду, в полной уверенности в том, что только он способен ее утолить.

…– Так вот. На самом деле я хотел произнести совсем другую речь, а не ту которую заготовил, – сказал Дима, когда закончилась вторая вечность. – И я ее обязательно произнесу, как только починю твой кран!

Он пружинисто поднялся, оделся (при этом торс коварно оставил снова обнаженным) и подал мне руку. Я поднялась с ковра, словно королева – таким восхищенным, полным обожания был его взгляд. В комбинезон облачаться не хотелось, поэтому ограничилась легким шелковым халатиком.