Чернила под кожей - Дейрдре Салливан

Дядя Марк — это младший брат отца. У него дочь и два сына, и никто из них папу не боится. Его жена — Клэр — очень крутая. С бабулей общается на равных. Никогда ей не уступает. Бабушка этого не любит, но уважает.

Клэр остается дома, приглядывает за детьми. Но по неведомой причине нам предлагают мир, и теперь нам надо его принять так, чтобы не выдать нашу слабость. Бабуля назвала Лауру лгуньей, когда та намекнула на то, что со мной произошло. Меня тоже, но меня «науськали». Напрямую мы не говорили. Непросто сделать это в глаза матери. Мать хочет идеального ребенка, но это нереально, поэтому ребенок довольствуется идеальностью в ее глазах — или просто не вырастает мудаком.

Бее в папе может быть оружием — его жестокость и доброта, его сила и чувство юмора. Горе тебе, если он натравит их на тебя.

Разве кошки могут есть вареные яйца? Выглядит нелепо. Пишу маме сообщение и застреваю в делах по дому. Это плохо скажется на моей простуде, но я хочу прикончить окружающее меня убожество. Показать, что дом наш чист, как новые булавки, блестит, как иглы для тату-машинки. Чист и безопасен. Что мама может нас обеспечить. Что со мной все хорошо, что мне дали шанс и я могу наконец-то быть собой.

Рисую женщину в плаще и с одним глазом. Она красивая, с кровью на лице, почти что улыбается.

Делаю лазанью, слой за слоем. Пирог пастуший тоже — почему бы нет? Фарш все равно скоро испортится. И яблочный пирог. Люблю я эти блюда — они уютные, домашние. Конечно, я не знаю, что такое уют в доме, но слышала, что ощущается он так. Тяжелый вкус, тепло в желудке. Делаю крем заварной с нуля. Где трещины на стенах, вешаю свои рисунки в дешевых рамках, поверх фотографий, что мама привезла с собой.

Рисунки следующие: черно-белый набросок балерины с вытянутой ногой, рука изогнута направо, будто сейчас она согнется в поклоне к полу; мозаика-тигр в синих, красных и желтых цветах; подмигивающая девушка; я в детстве. Это не все мои лучшие рисунки, но у этих сочетаются цвета, а еще они не такие жутковатые, как глаза-пирожные и секси-зомби.

Ангела с крыльями вороны я цепляю на стену у себя. Я нарисовала его на той неделе, когда мы переехали. Я тогда читала любовную историю об ангелах. Он смотрит на меня с грустью и без страсти.

Ангелы мне нравятся. Я смотрела фильм, где у них не было гениталий, все гладкое и безопасное, как у куклы Кена. Вот был бы сюрприз. Никакой угрозы. Мне всегда казалось странным, что они умеют двигаться — пенисы, не ангелы. Дергаются вверх-вниз даже от самых легких прикосновений. Том говорит, иногда это непреднамеренно, но можно его заставить, если сосредоточиться. Жаль, что мне некому больше задать странные вопросы, возникающие у меня в мозгу. Приятно знать. Собирать все факты. Информацию. Это как суперсила. Довольно бесполезная, но все же.

Я начинаю делать трафарет. У меня их несколько уже готовых. Нужно решить быстро, пока он еще не сгнил и не завонял. Наверно, я нарисую Бригитту на кусочках свиной кожи. Холодной и кровавой.

Простуда не проходит. Она со мной уже давно. Закутавшись в одежду я отправляюсь в супермаркет и покупаю свечки. Может, если расставить их по комнате, она не будет выглядеть так жалко. Хорошо, что у нас были остальные ингредиенты, потому что после покупки свечек у меня не остается денег. Иду в мамину комнату и развешиваю ее вещи. Они валялись на полу. Я отделяю грязные, легинсы, лифчики, трусы, стираю темное и развешиваю сушиться. Загружаю светлое, но не включаю, потому что не смогу развесить, пока сушится все темное. Так много стирки. Придется ждать до завтра.

Молюсь Медведице, что свиная кожа будет расти, чтобы я могла нарисовать на ней все мои идеи. Рисую и саму медведицу. Она совершает медвежьи чудеса, галактики отражаются в ее глазах.

Я маленькая. Не такая маленькая, как дети, но меньше взрослого. Я не выросла еще. Форма почти женская. Изгибы и растяжки маленькие и только на подходе.

Я была меньше, чем сейчас, но по ночам, бывает, мне кажется, что это происходит снова, снова.

Паника приходит резко, быстро. Я не могу, это неправильно, неправильно. С другими девушками этого не происходит, они другие, я не могу, я щурюсь, пока не исчезнет свет.

Мужчина — тяжесть на жеском теле. Я меньше, мне не сделать вдох. Как бороться с тем, что у тебя внутри? Даже когда оно уходит, остается рана.

Время и пространство принадлежат ей, благородной Медведице на небе. Она никогда не взорвет твои глаза.

Да и кто вообще будет скучать по мне? Если меня не станет.

Люди порою набивают цитаты. Разные шрифты. Что-то религиозное. Или глубокое. Значительнее, чем обычно. Я не знаю, что выбрала бы я. Я не живу по заповедям.

Мама их боится. Паникует. Голос дрожит. Говорит, что будет дома, как только сможет, но уже поздно, а ее все нет. Я сделала все дела по дому. Она меня не благодарит. Я сижу за кухонным столом, отдираю замазку от поверхности. У задней двери слышу мяуканье. Открываю и вижу черного кота. Он (или она?) пробегает у меня меж ног и сворачивается под столом.

У него, наверно, блохи. Пытаюсь его выгнать. Пишу Джоан. Она говорит, что, когда они были у их кошки Герцогини, она чесалась больше обычного. И отправляет гифку. Это не поможет. Пытаюсь подойти к коту, но он шипит на меня злобно. Может, веником его достать? Пытаюсь, но кот перепрыгивает через веник и выбегает с кухни.

Шерсть у него, конечно, выглядит здоровой. Джоан говорит, что это хороший знак и что мне нужно проверить его аппетит. Я смешиваю рыбу с молоком и кладу на блюдце. У нас нет кошачьего лотка. Я подозрительно разглядываю кота и размышляю, не выгнать ли его, пока он не сделал что-то, о чем я буду сожалеть. Ожидая, пока кот выйдет из-за дивана, прощаюсь с Джоан. Возможно, стоило предложить коту яйцо.

Джоан принесет мне мою домашку завтра днем. Потом к нам едут гости. Планирую уснуть пораньше, но не уверена, что это осуществимо. Ем апельсин и наблюдаю за котом. Глаза его волшебные,