Избранное - Геннадий Пискарев

Помню, когда я вернулся из отпуска и пришел в редакцию, Кузькин, глянув на меня исподлобья, сурово пробасил: «А-а-а, вернулся Стенька Разин!».

Особой роли письмо Либерова в жизни моей не сыграло. В Медыне к тому времени я находился в большом авторитете. А члены комиссии старых большевиков, куда передали для рассмотрения либеровское послание, все до единого бывшие героями моих очерков, ограничились дружеским внушением в моей адрес.

Право, великое дело судьба. Вопреки трезвому разуму, делала она свое дело неуклонно. Я шел по журналистской стезе уверенно. Вскоре стал уже лауреатом премии Союза журналистов СССР. По правилам того времени решение о присуждении этой премии публиковалось во всех газетах Советского Союза, начиная от «Правды» и «Известий», кончая самой захудалой районкой. Конечно, было напечатано оно и в Галической райгазете. Либеров, увидев знакомую фамилию, – это рассказывал мне троюродный брат Витька, работавший после окончания Костромского политехнического института начальником в Галических районных электросетях, – при встрече с ним завел разговор обо мне, высказал желание увидеться. Его желание усилилось, когда я со временем стал спецкором в «Сельской жизни», а затем и в «Правде». Изъездив страну вдоль и поперек, Галич, однако, я обходил стороной.

К Витьке заезжал не раз. Его контора находилась на окраине города, в кабинете «брательника» висели портреты коммунистических вождей. О чем Витькина мать – тетка Лизавета, отпрыск дворянского рода Бертеневых…. вещала родным и близким: «А Виктор-то Иванович (она сына называла теперь не иначе как по имени-отчетству) под Лениным сидит».

Вскоре Виктор Иванович на этой должности «погорел», но, находясь в «обойме», не очень пострадал. Его назначили заместителем директора Буйской мебельной фабрики. Надо отметить: фабрика делала мебель отменную. Гарнитур «Векса», изготовленный в Буе, продавался и быстро раскупался даже в Москве.

Однако вернемся в Медынь – районный городок, с пятитысячным населением, где все друг друга знают. Медынь тянулась вдоль шоссейной дороги рядами деревянных домиков. Из промышленных предприятий здесь действовал лишь льнозавод и мебельная фабрика, стоящая на окраине города, дымящая постоянно своей непомерно высокой трубой. Бывало, смотришь с высокого холма на город и кажется, мебельная фабрика, как паровозик тянет куда-то за собой многовагонный состав медынских строений.

Первый мой выход на задание редакции был в колхоз имени Ильича, где мне предстояло организовать отклик на очередное решение ЦК КПСС. Захожу к председателю колхоза Ивану Петровичу Гучу, объясняю по какому случаю прибыл. Гуч стучит в стенку кричит: «Нина, зайди-ка». Нина оказалась секретарем партбюро. Сделав ужасно серьезно-торжественное лицо, Гуч, показывая на меня, дикторским тоном говорит:

– Нина, товарищ Пискарёв приехал к нам, чтобы… – и пошел, и пошел вещать. Потом вдруг, словно выдохшись, обращается ко мне:

– Ну, ладно, пока она думает, о чем тебе написать, пойдем пообедаем.

Выходим из конторы, за углом которой, приспичило, видимо, Гуч по-простецки справляет малую нужду. Откуда-то появляется пьяненький колхозник. Застегивая ширинку, Иван Петрович, делает ему за непотребное состояние в рабочее время строжайшее, состоящее из лихих ругательств внушение. Колхозник равнодушно проходит мимо. Гуч ругается ему вдогонку, поглядывая искоса на меня, мол, видишь как я прорабатываю нерадивых.

О работе в Медыни я писал много в предыдущей книге своей «Алтарь без божества». Поэтому сейчас ограничусь тем, что напомню, редактором райгазеты был человек необычайной души и таланта Михаил Гаврилович Кузькин, поощрявший всяческую человеческую тематику в материалах. В результате газета больше напоминала не дубово-кондовый партийный бюллетень, а литературный, художественный листок и шла нарасхват. Сам Кузькин писал отличные стихи, поэмы, повести, которые печатал отдельными книгами в Объединенном приокском издательстве, находившемся в Туле.

По выходу очередной книги он, бывало, долго размышлял: ждать, когда пришлют гонорар по почте или поехать в Тулу и самому забрать его – глядишь, побольше получишь: не надо за перевод платить. Но тут вставал новый вопрос: одному ехать или взять для компании кого-то: того же, скажем, Пискарева?

– Но ведь тогда тебя надо водкой поить? – смотрел он сурово в мою сторону.

– Конечно, – простодушно отвечал я.

В конце концов ехали втроем: Кузькин, я и шофер. Приокское издательство, помню первое впечатление, походило на библиотеку, которую здорово потрепал ураган: книги, рукописи в каком-то хаотичном состоянии лежали и висели повсюду – на столах, диванах, спинках стульев. В углу трое мужиков разливали из чайника красноватую жидкость.

– А, Миша, – обрадовались мужики, оказавшиеся редакторами, – давай присаживайся, выпей чайку.

Наливают и мне. Пробую – портвейн!

– Конспирация, брат, не помешает, – объясняют.

И тут я обращаю внимание еще на одного человека – в длиннополом пальто, на рукавах бахрома, глаза слезятся. Обычно такого типа особы встречаются у пивных ларьков. Делюсь наблюдением с Кузькиным, спрашивая, как этот человек мог попасть сюда?

– Да ты что! – взмахивает Михаил Гаврилович густыми бровями. – Это же известный детский поэт Панченко.

Расчеты на экономию гонорара, конечно же, в такой атмосфере улетучиваются, как сон, как утренний туман. Обратно едем чистенькими. Кое-как набираем на поллитровку и колбасу с хлебом. Останавливаемся на полянке, опохмеляемся. Выпили по стопарю: Кузькина потянуло на размышления – долгие, философские. Наливаем по стопарю еще. Смотрим, а закуски – с гулькин нос. Шофер Пашка, пока редактор разглагольствовал, умял почти все. Вот и сейчас запихивает остатки в свой рот.

– Пашка – гнус, ты что пореже не мог метать, – с укоризной к нему обращается Кузькин.

Непосредственность Кузькина была потрясающа. Работая в Медыни, я делил жилплощадь – однокомнатную квартиру с главным агрономом райсельхозуправления Виктором Ходыревым, отбывавшим в Медыни за какую-то провинность наказание. До этого Виктор работал в области. Имел «Москвича». Для нас по ту пору машина в частном владении считалась признаком величайшего достатка. Я удивлялся: «Виктор, как же ты сумел купить ее?». Кузькин, стоявший рядом хладнокровно так, вместо Виктора, отвечает: «Чудак, он же в Калуге на плодоовощной базе работал». – «Ну, и что?» – удивляюсь я. Кузькин усмехается: «Да на базе такую машину за один день «заработать» можно».

Виктор не знает куда деться.

Спустя годы, я повстречался с Михаилом Гавриловичем на одном из писательских съездов России, где он присутствовал как делегат и руководитель Калужского отделения союза писателей РСФСР. К тому времени это был человек-трезвенник, а увидев меня и узнав, что я тут в качестве зам. редактора газеты ЦК КПСС «Сельская жизнь» по отделу культуры освещаю работу съезда, ехидно отреагировал:

– Карьеру делаешь?

Говоря далее о жизни своей, хотел, было, я пропустить воспоминания о службе в областной газете (так же не мало писал о том ранее), но всплывают и всплывают в памяти детали и случаи, о коих просто подмывает поведать.

И опять человеческий фактор. Еду в самый глухой район области – Жиздринский – в дальний колхоз к председателю Алехину. Перед центральной усадьбой машина вязнет в жидкой колее. Иду в село пешком, нахожу контору, на крылечке ее, босой, сидит детина. Прохожу мимо, открываю кабинет руководителя хозяйства – он пуст. Возвращаюсь на крылечко, спрашиваю босоногого детину: «Председателя не видел?». «Я председатель», – слышу в ответ. Пораженный иду за ним в присутствие. Алехин – один из лучших руководителей области и один из числа непьющих среди этой братии. «Мы молимся на него, – говорили мне деревенские бабы, – сам не пьет и мужикам нашим не дает. Радость-то какая!»

Я поинтересовался у Алехина, всегда ли был он противник спиртного.

– Да, нет, пил, да перепил однажды и завязал после этого, – ответил председатель.

– Как перепил?

– Приехал ко мне друг, ну и загуляли. За неделю 180 рублей пропил.

Я прикинул в уме: на 180 рублей тогда можно было купить 3 ящика водки. Стало быть, при своей закуске, друзья их вылакали за неделю. Как тут не перепить!

Был Алехин человеком невероятной физической силы. Помню, праздновали в Калуге день урожая. В центральном парке аттракционы разные. И в частности стоял силомер в виде головы быка. Можно было взять быка за рога, крутануть их, а стрелка внизу укажет – сколько килограммов можешь ты выжать. Алехин решил измерить свои возможности. Крутанул бычью голову и сорвал ее с шарниров. Подошел к другому аттракциону – «Молоту с наковальней». Распорядитель, зная предысторию с «быком», молота в руки Алехину не дал:

– Да ты же мне его или наковальню вдребезги разобьешь.