Двенадцать, или Воспитание женщины в условиях, непригодных для жизни - Ирен Роздобудько
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вы меня перебили, — заметил врач. — Мне бы хотелось обрисовать общую картину. По крайней мере, ту, которую я могу наблюдать сейчас. Если бы вы, Витольд, согласились на мое предложение, результаты были бы ощутимее…
— Речь не об этом! — Посетитель достал из серебристого портсигара коричневую сигарету «Black Captain», пододвинул к себе тяжелую мраморную пепельницу, доверху набитую окурками. — Она совершенно здорова. Я лишь хочу разобраться, в чем заключается хитрость…
— Тут нельзя спешить. Это случай интересный… — главврач задумался, с уважением поглядывая на массивный серебряный перстень своего визави. — И на симуляцию это не похоже. Продолжим разговор?
Тот, кого он назвал Витольдом, покорно кивнул, затягиваясь и выпуская изо рта темную струйку ароматного дыма.
— Итак, что мы видим? Есть шесть признаков проявления аутизма. Вспомним их. Во-первых, погруженность в собственные переживания… — Он вопросительно посмотрел на мужчину, и тот пожал плечами, а потом кивнул головой. — Во-вторых, никаких удовольствий от окружающего мира — получение их изнутри. Да? Хорошо. В-третьих — собственно, это касается детей, — невозможность наладить контакт с ровесниками, в-четвертых, неумение разделить удовольствие и успех с другими людьми, то есть отсутствие эмоционального контакта.
— Это — последние два года… — заметил посетитель. Но врач, увлеченный собственным монологом, махнул рукой и продолжал:
— Дальше: задержка развития или речи. М-м-м… Тут — особый случай, возможно — переизбыток этого… И последнее: стереотипное и повторяющееся использование речевых оборотов и регрессивных движений…
— Вы считаете, что все это может случиться со взрослым человеком?
— Честно говоря, таких случаев я не знаю. Поэтому и предлагаю оставить ее здесь.
— Вы не представляете, о чем говорите, — грустно улыбнулся собеседник. — Эта женщина… — Он запнулся и замолчал.
— Эта женщина, — охотно подхватил врач, — довольно интересная личность. Вам можно позавидовать. — Он увидел, как собеседника передернуло. — Но продолжим. Итак, я не до конца убежден, что это — классический случай аутизма. И не хотел бы вас пугать. Определенные признаки этой болезни были у великих мыслителей — Ньютона, Эйнштейна, Планка, Дарвина, Менделеева. Думаю, что этим страдал и Паскаль. Ньютон, кстати, вообще говорил с большим трудом. По сути, признаки аутизма — это набор случайностей, которые отражают особенности развития мозга. Не все, кто вплотную приближается к границе аутизма и патологии, получают от этого только негатив. История знает примеры, когда так называемые странные люди достигали значительных успехов в науке. А о психологии творчества вообще говорить не приходится! Об этом написаны целые тома. Что касается нашего случая… — Врач задумался и впился взглядом в блестящий перстень своего визави. — Я бы предпочел знать о Хелене побольше, чтобы сделать адекватные выводы.
— Неужели не достаточно того, что знают все остальные? — раздраженно сказал почтенный собеседник.
— О, конечно же, мы все, весь персонал, зачитываемся ее книгами, всегда следили за ее авторскими программами на телевидении. Кстати, в нашей библиотеке собраны все тридцать два ее романа и куча переводов на иностранные языки! Все книги — затерты до дыр! Поэтому все, что о ней писали в прессе, мы знаем. Именно так, как вы и сказали: все то, что знают другие. Но, — он снова впился глазами в перстень, который, видимо, привораживал его своим блеском, — мне этого мало.
Врач заметил, что на лице посетителя отразилась борьба эмоций.
— Анамнез. Я должен знать анамнез. Мне нужно знать все. — Глаза врача блеснули, и он заговорил горячо, как следователь на допросе. — Вас беспокоит нечто большее, чем симптомы, о которых я говорил, не так ли? Кем вам приходится эта женщина, ведь я знаю, что она не замужем! Вы могли бы быть ей отцом… Из какой она семьи? Как вы познакомились? Чем она болела? Итак, давайте начнем с самого начала.
— Это начало отбросит нас лет на двадцать назад, — вздохнул посетитель. — Вряд ли у нас будет столько времени. К тому же я бы не хотел, чтобы она вдруг вошла сюда. Мы давно не видимся. Она не должна знать, что я проявляю к ней участие.
— Мы запрем дверь, — ответил врач. — А что касается времени… Времени у меня достаточно, я не спешу…
Витольд снова глубоко вздохнул.
— Смотрите, как бы нам не пришлось здесь ночевать… — заметил он.
Врач профессиональным жестом незаметно включил диктофон.
* * *— Двадцать лет назад, летом, мне исполнилось тридцать. Надеюсь, о себе мне не нужно рассказывать? Могу сказать лишь одно: тогда я жил один, имел по тем временам хороший заработок, неплохое жилье с видом на реку, рядом с которой находилась школа. После лет студенческой нищеты, штудирования всяких наук, поисков работы, неудачных браков, подъема по длинной и довольно крутой карьерной лестнице — я наконец наслаждался покоем, достатком, знаниями, приобретенными в многочисленных зарубежных поездках и разнообразном общении.
У меня всегда был интерес к экспериментам. Особенно к тем, которые касались человеческой психики. Помню, в юности я отчаянно спорил с сокурсниками, пребывая в безосновательной уверенности в том, что из любого человека можно вырастить если не гения, то хотя бы развить его способности до высочайшей степени. Мне возражали, мол — «кесарю кесарево», а «пролы» (мы тогда все увлекались Оруэллом) останутся на своем уровне, даже если обрядятся в золотые одежды. Я же доказывал, что всевозможные мистические обращения, или (по Эвелин Андерхилл) пробуждение трансцендентного сознания, чаще всего происходят с людьми темными и менее всего достойными такого дара. Их сознание не затуманено мутными потоками всякой информации, не обременено знаниями и открыто для голоса природы.
Словом, обычный юношеский бред, болтовня в стиле Кортасара. Потом все это отошло на второй или даже сто второй план.
И только отмечая свой тридцатый год рождения перед широко распахнутым окном, за стаканом хорошего белого вина, наслаждаясь одиночеством, я мог спокойно пересмотреть свое прошлое, улыбнуться ему — или, скорее, самому себе — и подумать над тем, чего мне еще не хватает…
Было чудесное июньское утро и первый день моего отпуска.
Я сидел и смотрел в окно на школьный двор — там отрабатывали «летнюю практику» школьники. Я тоже когда-то делал это и ужасно ненавидел эти летние отработки, считая их бессмыслицей и пустой тратой золотого времени. Несчастные дети — пяти— или шестиклассники — разбрелись по школьному приусадебному участку и копались на грядках, вырывая сорняки. Я мысленно улыбался, глядя на это действо. Мальчики бездельничали, осыпая друг друга землей, девочки присели поближе друг к другу и были поглощены разговорами. Мой взгляд выхватил одну из них — она присела у самого края грядки, ближе к дороге, и что-то все-таки делала. Я узнал в ней девочку, которая жила двумя этажами ниже. На ней было синее платьице в оранжевый горошек, такое коротенькое, что из-под него выглядывали трогательные белые трусики. Хорошая добыча для какого-нибудь педофила, невольно подумал я. И как в воду глядел! Заметил, как из-за угла дома к школьному двору направляется какой-то типчик в спортивных штанах. Он вертел головой и поглядывал на стайку девочек. Наконец заметил ту, что сидела поближе к тротуару на некотором расстоянии от своих подружек. Я с интересом стал наблюдать, что же будет дальше, мысленно сочувствуя малышке, к которой подходил этот мерзавец. Такие болваны в общем-то безопасны, хотя, конечно, могут сильно напугать этих бедняжек в коротких юбочках. Внутренне я напрягся, ведь собирался проконтролировать эту неприятную ситуацию: в случае чего, решил я, смогу быстро выскочить, оббежать дом и через минуту быть рядом с «жертвой», отогнать слизняка.
Он подошел совсем близко и остановился над девочкой. На нее упала его тень. Она пока его не замечала. Но мне стало неловко, показалось, что он видит не только ее белые трусики, но и то, что виднеется сквозь широкую пройму рукавов платья, когда девочка тянется за новым стебельком.
«Вот падла!» — выругался я про себя, но с места не сдвинулся. Во мне проснулся созерцатель и экспериментатор.
Наконец увидел, что девочка замерла. Очевидно, он что-то сказал ей. Что-то грубое, мерзкое. То, что не даст ей сегодня заснуть. То, о чем она еще ничего не знает. Девочка напряглась, склонила голову. Если бы она была страусом, эта несчастная голова была бы глубоко в песке, подумал я. Одной рукой она потянула свое задравшееся платье вниз и вся съежилась, сжалась, как ракушка. А он все стоял над ней и что-то говорил… Я не выдержал и выскочил за порог.
Пока я оббегал дом, там, во дворе, видимо, произошло следующее: девчушка вскочила и стремглав помчалась домой. Словом, она буквально врезалась в меня на углу — так быстро бежала. Мне пришлось обхватить ее, чтобы самому не упасть от ее напора. Это было похоже на столкновение в воздухе самолета с птичкой. Девочка дико вскрикнула и сразу как-то обмякла, стала сползать вниз, я едва успел подхватить ее. Огляделся: еще не хватало, чтобы за маньяка приняли меня! Но во дворе в будний летний день было пусто. Я взял ее на руки, внес в темный подъезд, кое-как протиснулся в лифт и нажал кнопку своего этажа. А что мне было делать? Номера ее квартиры я не знал. Кроме того, я заметил, что у малышки на веревочке на шее болтается ключ. Значит, скорее всего, никого нет дома…