Проект «Справедливость» - Даниил Аксенов

Мой красный «ситроен» чинно стоял на месте. Я даже на минуту залюбовался им, как-никак моя первая машина. Сунул руку в карман, чтобы достать ключ, как вдруг услышал жужжание мотора за спиной. Ко мне на небольшой скорости приближалась черная «ауди». Видимо, она выезжала или пыталась найти свободное место, я не присматривался.

Мне почти удалось нащупать ключи, когда звук ползущего вниз стекла вновь привлек внимание к машине. В салоне рядом с водителем сидел черноволосый усатый мужчина с блеклым равнодушным лицом. Я подумал, что эти двое, очевидно, заблудились или хотят что-то спросить, и повернулся к ним.

Из окна высунулся короткий черный ствол. Я запомнил матовую блестящую поверхность и высокую мушку. Пистолет выглядел игрушечным, шуточным — наверное, только это и смутило меня, заставив потерять столь нужную секунду. Нет ничего хуже, чем искать шутку там, где ее нет.

Лицо черноволосого мужчины не изменилось ни на йоту, когда он открыл огонь. Первая пуля попала мне в грудь, а две другие — в живот и снова в грудь. Стрелок, видимо, был меткий и опытный, хотя с такого расстояния и я не промазал бы. Пули сделали свое дело так быстро, что я почти ничего не успел почувствовать, только жжение, за которым пришла темнота. Отброшенное ударами пуль, мое тело упало на цементный пол. Кажется, мне удалось закрыть глаза, хотя я бы ничего не смог увидеть, даже если бы держал их открытыми. Когда сердце останавливается, кровь больше не несет живительные силы, глаза слепнут очень быстро, так же быстро, как и мозг. Последнее, что я почувствовал, — это удивление и, пожалуй, досада на то, что кому-то удалось так просто меня подловить.

В дальнейшем я задавал себе вопрос, что же произошло потом, после выстрелов и до того, как убийцы доставили мое тело к месту назначения. Иногда казалось, чувства потухли не совсем, сохранилось что-то позволяющее хотя бы слышать. Вероятно, это игра воображения, не более того. Но я думал об этом происшествии так много, что волей-неволей набросал мысленную картинку. Так могло быть или даже так было!

— Готов, — сказал водитель, пытаясь выглянуть в окно пассажира. — Бери саквояж.

Черноволосый вышел из машины и подхватил сумку, выпавшую из моей руки. Саквояж тут же оказался в салоне «ауди».

— Поехали! — махнул рукой водитель.

— Подожди, — сказал черноволосый, оглядываясь. — Тут нет никого. Давай-ка заберем труп.

— Ты чего?! — изумился напарник. — На кой он нам?

— На выезде из гаража стоят камеры. — Черноволосый говорил размеренным равнодушным тоном. — Если труп найдут сразу после того, как мы выедем, нас засекут. А если трупа нет, то и ловить некого. Положим в багажник, потом где-нибудь выбросим. Крови немного, а тачка все равно не наша.

Водитель хмыкнул, но из машины вышел, не забыв открыть багажник. Вдвоем мужчины кое-как подняли мое тело и бросили на серую мягкую обивку. Багажник захлопнулся с резким звуком, и машина вскоре тронулась.

Они поехали по улочкам и переулкам. Не знаю точно, по каким, но расскажу, как представляю себе маршрут, которым воспользовался бы сам. Они с трудом выбрались из тупичка неподалеку от гаража, свернули на Мещанскую, проследовали мимо места, где когда-то была Сухаревская башня, знаменитое пристанище школы чернокнижника Якова Брюса, затем выехали на Сретенку, бывшую главную московскую улицу, известную своими лавочками и магазинчиками, поехали по прямой, свернули в переулок, название которого позабыл, и наконец остановились перед небольшим желтым двухэтажным домом, обнесенным черной оградой. У дома был совсем крохотный садик, состоящий из нескольких деревьев, растущих по периметру.

Водитель припарковал машину рядом с калиткой, которая, в отличие от ограды, состояла из нескольких железных пластин. Оба незнакомца вышли, на ходу закрывая машину электронным ключом.

Такие двухэтажные дома с прямоугольными высокими окнами раньше часто встречались в Москве. Их украшали портиками с колоннами, тянущимися до второго этажа или до самой крыши, наличниками из лепнины, резными ставнями. Дома были слишком малы для знатных дворян, но пользовались любовью у купцов. Этот дом с белыми наличниками, видимо, тоже давным-давно был построен торговцем.

Черноволосый мужчина взялся за одну из ручек и, не стуча, потянул на себя. Незапертая дверь распахнулась. Оба незнакомца скрылись в старых недрах дома, унося с собой мой саквояж.

В багажнике оставленной машины было темно и душно. Шершавая поверхность пола местами была залита липкой жидкостью, моей кровью. Не удавалось даже толком ворочаться: из опасения, что меня услышат, и из-за того, что разогнуться было невозможно. Как работало второе тело, я и сам не знал толком. Мне известно лишь, что оно реагирует на быстрые и существенные изменения. Пулевые ранения, порезы, отрывы конечностей — это все входило в «список». Заживление ран происходило с некоторой задержкой, тоже непонятной. Интересно, что целиком заживали отнюдь не все раны. Следовало беречь некоторые части мозга, хотя как их убережешь? Губернатор сказал, что у второго тела нет маленькой области в головном мозге, иначе оно бы жило полной жизнью: могло бы чувствовать, думать и знать ровно то же, что и я. Если мне когда-нибудь не посчастливится получить пулю в это место на голове, то придется навеки распрощаться с сознательным существованием, ведь второе тело тут уже не поможет.

Создатели «ауди» были очень умными людьми, предусмотревшими множество ситуаций. Вот, казалось бы, есть ли этим людям дело до того, что в багажнике какой-нибудь машины неизвестно когда повезут живого человека? Может быть, такого никогда не случится! Но, к моему счастью, инженеры оказались самыми настоящими обстоятельными гуманистами. Они предусмотрели небольшой рычажок с внутренней стороны багажника. Если рычажок сдвинуть, то багажник откроется.

Я выполз наружу, щурясь от яркого света и оглядываясь по сторонам. Больше всего я боялся, что меня заметят. Из багажника по голосам и шагам было слышно, куда пошли незнакомцы. Мне даже удалось услышать хлопок от закрытия двери, ведущей в дом. Я сначала подумал, что эта дверь ведет в подъезд, но сейчас понял, что не прав. Передо мной стоял особняк. Его хорошее состояние бросалось в глаза: сохранились даже массивные коричневые двери с круглыми ручками-петлями.

На небольшой узкой улице не было ни души. Напротив желтого дома стоял почти такой же красный, рядом — еще ряд низких строений, вдали виднелся крохотный парк. Я подошел к ограде, отворил калитку и приблизился к двери, ведущей в желтый особняк. Поначалу опасался, что перед входом висят видеокамеры и отслеживают происходящее, но когда отошел на три шага от машины, мои опасения развеялись. Я почуял «Серебряную розу». Она тут, где-то в доме. Рядом с ней никакая техника работать не может. Роза переносит Лим на Землю, а Землю — в Лим.

Жаль, что со мной нет трости, она осталась на стоянке. Но все равно роза превратила особняк в мою вотчину. Я оказался в темном длинном коридоре, стены которого были оклеены розоватыми выцветшими обоями. Впереди слышались приглушенные голоса.

Один из плинтусов совсем отстал от стены, держался на паре гвоздей. Я наклонился, примерился и резким движением сломал деревяшку. Раздался короткий звук треснувшего дерева. Я прислушался. Голоса бормотали по-прежнему. В моей руке был кусок узкого треугольного светло-коричневого плинтуса. Конечно, не шпага, но сойдет.

Должен сказать еще кое-что про второе тело. Этот вопрос меня мучает, терзает, как терзает любое необъяснимое событие, от которого зависишь. Я старательно думал о том, как работает второе тело, и никак не мог понять.

Частицы-античастицы меня не интересовали, я не хотел влезать в дебри и верил губернатору на слово. Любопытно другое. В организме человека каждую секунду происходит множество изменений. Некоторые из них существенны. Как второе тело отличает нужные изменения от ненужных? Это ведь совсем непросто, если подумать. Должен быть какой-то фильтр. Почти интеллектуальный фильтр, который знает о каждом изменении и решает, оставлять его или нет. А откуда в Лиме, мире магии, где не работает техника, возьмутся интеллектуальные фильтры? Вот что, помимо всего прочего, волновало меня.

Голоса впереди стали слышны более отчетливо. В коридор яркой полоской проникал солнечный свет. Я приблизился достаточно, чтобы разобрать слова.

— Мы завалили его, — говорил незнакомый голос, — сработали чисто. Не знаю, что в нем такого, он даже не дернулся. А за чистую работу надо бы добавить, шеф.

— Вам заплачено по уговору. — Второй голос мне показался знакомым. — Идите и не побирайтесь.

— Зря ты так, шеф, — выдержав паузу, продолжил первый. — Мы не побирушки, а хотим свое. Нам было сказано добыть сумку, а хмыря завалить по возможности. Лучше завалить, чем не завалить! Мы и завалили. За сумку бабки получили, а за хмыря? Все стоит денег, шеф.