Порнограф - Сергей Валяев

Словом, все народы мира и Европы, пока слегка потравленные нашим мирным атомом, затаив дыхание, с напряжением ждут, что ещё им преподнесет уму непостижимое наше азиатское раздолбайство. И они, безусловно, правы в своем жалком, мещанском геце, то бишь страхе. Мы — страна неожиданных, иногда самых нелепых и диких событий с точки зрения цивилизованного бюргера, жизнь которого размерена, как дорожная разметка на скоростном бетонном бане Бонн-Кельн, как теплое пиво по утрам, как скунсовый шнапс по вечерам и добропорядочная, плановая эякуляция по выходным дням. Скучно живете, господа.

То-то у нас — то ли бунт зреет, то ли дымок гражданской войны вьется, то ли выборы, которые хуже смерти, то ли Пушкинская культурная декада на целый год по Высшему соизволению… Как тут не вспомнить великие строки: «И все тошнит, и голова кружится, И мальчики кровавые в глазах… И рад бежать, да некуда!.. Ужасно! Да, жалок тот, в ком совесть нечиста.»

Вот что касается меня, то совесть моя чиста, как слеза младенца. Повторяю для тех, кто ещё не потерял веру в принципы демократического, блядь, централизма и справедливости. Я и мои друзья вынуждены жить в предлагаемых условиях. Мы водимся по законам этого жестокого мира, мы бы их отменили, да у нас нет народных мандатов на это. Мандаты у других, кто вполне удобно приткнулся ракушкой к днищу нашего современного лайнера, идущего полным ходом к своей закономерной гибели. И выбор у нас мал: либо глотать пирожки с пустыми обещаниями и делать вид, что ими сыт, либо воплощать свою мечту в явь…

На этой мысли я поднялся с ненадежного стула и прежде, чем продолжить прогулку, оглянулся на фонтан, близ которого нес свою трудовую вахту Ося Трахберг. Фонтан-то был и дети ковыляли вокруг него, ловя искусственный бриз ладошками, были пенсионеры, одурманенные солнцем и последними новостями с политических фронтов, а вот уличный старый папарацци отсутствовал.

А был ли дедушка, спросил я себя и похлопал по карману. К сожалению, был: вместо кредитоспособных ассигнаций имелась бумага, пустая для несведущего. Опытный конспиратор действовал отлично: лучше провалиться сквозь землю, чем покоится в ней в качестве брикета.

Вздохнув по причине бренности нашего бытия, я побрел вниз по Тверской. Васильковая мгла висела над Манежной площадью, развороченной до основания, как брюшина безнадежного больного. Что за наказание: у нас всякий государственный член мечтает оставить о себе память. В памяти народной. Такой вот, прошу прощения, менталитет. Сначала ударно строят, потом таким же образом взрывают, затем вновь воздвигают, чтобы с энтузиазмом стереть в известковую пыль, потом опять… и так до бесконечности.

Какая-то беспредельная порнография духа, которую понять человеку со стороны невозможно.

Скоро я обнаружил себя у знакомого здания. Ба! Преступник явился на место преступления? Улица была заставлена автомобильным стадом. В дубовых дверях Думы замечалось столпотворение — у депутатов выдался обеденный перерыв и каждый из них, видимо, торопился скушать заслуженно отработанную кремлевскую сосиску. У кареты «скорой помощи» суетилась бригада в белых халатах. Боже, какое несчастье; кажется один из народных слуг занеможил, обожрамши. И случился с ним крепкий, как наш амбарный замок, запор.

Непроходимость — она, сука, не признает депутатского иммунитета или кремлевской неприкосновенности. Ей все равно в каких кишках организоваться бамбуковой пробкой. И вот везут в ЦКБ несчастного кремлевского мечтателя, синюшного такого, точно он не рупор, к примеру, дум царевых, а опечаленная, бритая, куриная тушка из USA, вырванная горячими ветрами дружбы из глубокой заморозки времен Великой депрессии (1929–1932 гг.).

Эскулапы Центральной клинической больницы, безусловно, специалисты отличные, если зарежут, то с профессиональными улыбками и качественно. То есть навсегда. Однако иногда и они теряются перед всевельможным пациентом. С импортной курой в жопе, образно выражаясь. Такого касторкой не ублажишь. А пилюли? Что пилюли? Химия, от неё известно, что синее. И, кажется, все пациент готов к отходу в мир иной, поскольку отказался от отечественного «ноу-хау», которым пользовались ещё в эпоху Золотой орды, когда заостренный дрын использовали в качестве самого надежного лекарственного средства. Но тут, как небесная Божья благодать, — указ по всея Руси великой: а назначить придворного, понимаешь, трубадура послом на Мавританию, или там в Тель-Авив, или к черту на кулички. От такого отечественного благословения и радости кремлевский пациент выпуливает бамбуковую пробку, как пулю, в лоб пассивной медицине и, дрепеща, улетает служить на теплые во всех отношениях острова. Хор-р-рошо!

Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего. Островов для всех желающих покинуть родную сторонку не хватит. Проще всего сбежать от нужд собственного народа. А кто будет живодерские реформы для него проводить? (Понятно, что реформы называю условно.) Кто будет заниматься проблемами первоначального накопления капитала? Понимаю, трудно и опасно. Ничего не спасает — ни бронированные автомобили, ни такие же бронированные затылки, ни бронежилеты, ни двери из танковой стали № 1999-бис и прочие приятные, но иллюзорные атрибуты защиты. Какая-нибудь пчелка калибром 5, 45 мм прожжужит у вашего ушка, сочно спрыснутого поутру «Star-1» из г. Парижа и вот вы уже стартуете в незнакомое…

Что душа упасла — на тот свет понесла. То есть, как говорит наш находчивый и привычным к неожиданным уборкам, то бишь похоронам, народцем: все, пи()дец! А народ наш знает своих героев и что говорить в тех или иных случаях. И вот уже опечаленные друзья счастливчика (ах, какая легкая смерть!) провожают взглядами ореховую скорлупу гроба в свежевырытую щель земной коры. И уезжают на поминки в трудных размышлениях: кто следующий? В неуютный шарик.

Может, поэтому у нас нет прорыва в светлое будущее для всего общества? Каждый занят только своими проблемами. Как выжить, отстреливая конкурентов морально, так и физически.

Нет, в нашем случае, по возможности, никакой пальбы на улицах, никаких тротиловых шашечек под днище автомобилей, никаких грязных угроз, будем действовать интеллигентно и с улыбкой, если, конечно, её не сотрут раньше времени. Нам, дилетантам.

Мое возвращение в клоповник было кстати. Потому что друзья, решив, что меня лишили не только выданной суммы, но и головы, садились за праздничный стол с бутылкой доброго вина «Улыбка», чтобы помянуть мою грешную душу добрым словом.

Больше всех переживал князь Сосо Мамиашвили, хотя понятно о чем он более всего волновался. Мой приход вызвал удивление, точно я не ко времени вернулся из потустороннего похода.

— Ну, вы, блин, даете, — обиделся я, плюхнувшись на кота. — Я жизнью рисковал, а вы тут, — и цапнул бутылку. — Предлагаю вести здоровый образ жизни!

И шутки ради взмахнул стеклянной гранатой. В сторону открытого окна. И неудачно. Для присутствующих в комнате. Но счастливо для хануриков, сидящих в позах роденовских Мыслителей у взрыхленной клумбы. Они приняли бутылку, как дар от НЛО, и возмущенные вопли Сосо оставили без внимания. Потом гневные взоры товарищей по общему делу оборотились на меня. Я извлек прикупленную в трудах справку и доложил им об успешных итогах.

— Вах, и это все?! — возмутился князь. — За эту филькину грамоту… Я бы лучше с Сосочкой, в смысле Софочкой, на Багамы, да, дорогая?

— Да, — согласилась та, облизываясь. — Я никогда не была тама.

— И никогда не будете, — огрызнулся. — С таким корыстным подходом.

— А что нам дает эта информация? — господин Могилевский был сдержан в чувствах, однако тоже плохо вникал в суть проблемы. — Что нам дает любовь господина Берековского к певчим птичкам?

— Да, — поддержала его Александра. — Я тоже люблю птичек, и что?

— Но он ещё кое-что любит, друзья мои, — напомнил я.

— И все-таки мелкий шантаж, — поморщился Миха. — От чего ушли, к тому и пришли. Успех, как видно, налицо.

— Никакого жопного шантажа, — и обрисовал рукой круг в воздухе. Господин банкир нам нужен для более глубокого познания наших реалий.

— Чего?

И я объяснил свою точку зрения на происходящие события. На мой взгляд, между покойным депутатом Жоховым и ныне здравствующим господином Берековским существовала не только любовная интрижка. Был какой-то общий интерес. Конечно же, материального толка. Депутат и банкир в одном флаконе — это, согласитесь, гремучая смесь. Думаю, кто-то сознательно встряхнул этот флакон и мы имеем то, что имеем.

— А что мы имеем? — вмешался Сосо. — Один труп и много убытков.

— Лишите его слова, — потребовал у друзей, — он мешает мне думать.

— Вах, он думает. Только вот чем?..

— Сам такой, — находчиво отвечал я.

После такой неоригинальной пикировки мы обсудили план наших дальнейших действия. Я и Александра разрабатываем версию о том, что банкир Берековский жулик и подлец, а, следовательно, занимается темными делишками, о которых желательно бы знать нам. Для будущей доверительной беседы с директором «Дельта» — банком, широко известному нашему вкладчику своими крупными процентными ставками.