Тщеславие (ЛП) - Фишер Амели

Я проигнорировала инстинкт, сказав себе, что Ян другой. Я решила позволить ему взять контроль, потому что я никогда никому не позволяла так делать прежде. Я собиралась позволить ему задать темп, позволить ему по-своему узнавать меня.

Передача ему контроля придала мне больше силы, чем могла себе представить.

Разрешение ему беспокоиться о следующем шаге невероятно освобождает, и я узнала с абсолютной уверенностью, что эта поездка стала лучшей в моей жизни.

Софи Прайс только что научилась самоконтролю.

— Спасибо тебе, — мягко сказала я, — большое спасибо. Это был лучший комплимент, который я когда-либо получала.

— Уверен, что нет, — сказал он, сбивая с толку мое спокойствие.

— Это так.

— Удивительно, — только сказал он.

Он наклонился вперед и облокотил локти на стол, ближе к моим рукам, которые схватились за край.

Я передвинула руку и подняла чашку, делая маленький глоток. Чай был неожиданно хорош.

— Расскажи мне, как ты жила дома, — попросил он.

Я громко вздохнула. Адреналин подскочил во мне. Будь честной, сказала я себе.

— Я лгала детям, — начала я.

Он нахмурил брови.

— Что ты имеешь в виду?

— Тот день, когда Оливер спросил меня о моих родителях, я сказала, что они хорошие. — Я скромно улыбнулась. — Они совершенно не такие.

Ян внимательно посмотрел на меня.

— Как?

Я обхватила себя руками.

Я знала о том, что перегружаю этого парня.

Этого совершенного, бескорыстного мальчика, который вероятно ничего не захотел бы иметь со мной после того, как я откроюсь ему, но это не имело значения. Это было мое прошлое.

Я не смогла бы просто смахнуть его под стол.

— Мои родители совершенный образец эгоцентричности. Они вне состоятельности, не стеснены условностями, неблагоразумны, поверхностны, каждое сочетание, внушающее ужас, о котором ты можешь подумать. С тех пор, как я была младенцем меня воспитывала няня. Мне позволялось все, что только можно во вред самой себе, сейчас я это могу признать. В четырнадцать я прогнала няню, и мои родители решили, что я могу расти сама, что и сделала.

Я запнулась, и Ян сжал мою руку. Я была загипнотизирована на миг, когда его пальцы потерлись поверх моих. Бабочки затрепетали, и мое дыхание стало затрудненным. Я посмотрела вверх на него и потеряла контроль над своими мыслями.

— И?

Я ошарашенно вернулась к настоящему.

— И я сняла с себя все ограничения. Если я хотела переспать с парнем, я делала это. Если я хотела попробовать наркотик, я делала это. Если я хотела напиться, то напивалась, выходя за пределы разумного, — начала я и замолкла.

— Продолжай, — сказал он.

— Моей целью в жизни было править моим крошечным элитным миром, что я и делала. Я манипулировала, использовала, не уважала и искала выгоду в каждом человеке, которого называла другом. Не пойми меня правильно, никто из нас не был святым, но я возглавляла их. Я влияла на них. Я дергала и играла с их марионеточными ниточками. Я была жестокой и безжалостной. Я была не лучше, чем мои родители.

Я продолжила с подробностями моих неблагоразумных поступков, заканчивая на дне, когда умер Джерик, дне, когда меня поймали с кокаином, моем общении с офицером Кейси и даже о Спенсере и его отце.

Я призналась во всем, вывалила к его ногам, и сумма моих действий поразила даже меня. Унижение окрасило мои щеки, и я опустила подбородок на грудь, когда закончила.

Ян облокотился в кресло, и он отпустил мои руки, оставляя их лишенными кипящей жары, к которой я так привязалась.

Мои глаза обожгло. Я ожесточилась для отторжения, реакции отвращения, держа свои глаза закрытыми и поворачивая лицо к прохожим за окном, но до этого так и не дошло.

Под конец мой взгляд вернулся к нему, и он пристально смотрел на меня.

— Мои родители высокопоставленные политические чиновники в Кейптауне, — начал он, удивив меня. — Я вырос в школьном интернате в течение школьного года и нянями летом. У моих родителей было время только на их профессии, так что я с братом нашли утешение во многих пороках.

Я была поражена этим признанием.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Как его зовут? — спросила я, внезапно мне захотелось все знать о жизни Яна.

Он почти улыбнулся.

— Саймон.

— Продолжай, — сказала я, заимствуя его фразу.

— Когда мне было семнадцать, на вечеринке мы все были пьяные, и я попал в компрометирующую ситуацию с дочерью другого чиновника. Были вовлечены смартфоны. Разумеется, было сделано много фотографий. У СМИ был знаменательный день. Девушку назвали шлюхой, а меня плохим парнем Кейптауна.

Моим родителям не было весело. Я жил абсолютно эгоистичной жизнью, пока не встретил Мэл. Когда я увидел ее имя в заголовках и ее позор, это закончилось тем, что я привязался к ней, я абсолютно стыдился себя. Это была моя ошибка. Я должен был приглядывать за ней. Бедной Мэл пришлось переехать в Америку, чтобы закончить университет. Судя по тому, что я слышал, она все еще там.

Я была шокирована его признанием.

Я никогда в своих самых диких мыслях не могла бы подумать, что Ян мог быть определен как что-то, помимо совершенства, непогрешимым. В конце концов, он был человеком.

— Так как ты оказался в Масего? — спросила я его, когда он казался погруженным в собственные мысли.

Он глубоко вздохнул.

— Мои родители вышвырнули меня. Я закончил школу. Они исполнили свою часть, или они сказали, что исполнили. Они отвергли меня после слишком многих безумств, и я ушел. У меня была подруга Келли, она работала спасателем горилл в Конго. Я присоединился к ней и однажды нас вызвали в Уганду, рядом с озером Виктория. Оказалось, что полиция конфисковала трех детенышей горилл у браконьеров, и они нуждались в спасении. Я был с Келли шесть месяцев и действительно наслаждался тем, что делал. Я чувствовал, что выполнял что-то хорошее, и так оно и было, но пока я был в Уганде, когда мы ехали забрать детенышей, случилась страннейшая вещь. Мы наткнулись на девочку не старше семи лет, она шла одна по дороге около двух часов дня. Мы остановились, чтобы спросить нужна ли ей помощь, но она отмахнулась от нас. Келли была готова ехать дальше, но я настаивал на том, чтобы помочь девочке. Я вышел из грузовика и подошел к ней. Очевидно, она была обезвожена и голодала. Я мог видеть ребра сквозь ее кожу. Я поднял ее и посадил к нам в кабину грузовика. Я задавал ей вопросы, но она была подавленной, слишком обезумевшей, слишком голодной, слишком не способной говорить. Мы забрали ее с собой в Кампалу. Пока Келли готовила грузовик, чтобы перевезти животных, я взял девочку покормить ее, напоить, и даже заплатил нескольким женщинам в ближайшем ресторане, чтобы они искупали ее. В это время искал для нее какую-нибудь приличную одежду. Ее одежда была изношенной. Когда все было сделано, девочка выглядела новой, счастливее. В конце концов она заговорила со мной и сказала, что ее зовут Эстер. Она рассказала мне, что ее родители погибли, и бабушка могла позаботиться об одном ребенке, так что девочка выбрала своего трехлетнего брата, чтобы бабушка следила за ним.

Слезы, которые я сдерживала, полились из-за этого объявления, и Ян взял меня за руку.

— У этой истории есть счастливый конец, — сказал он, улыбнувшись, и я улыбнулась в ответ. — Мы наткнулись на нее, когда она пыталась дойти в Кампалу за помощью. Я забрал маленькую девочку и узнал через местных имена и номер Чарльза и Карины. Я позвонил им, и они без колебаний взяли ее. Я никогда больше не вернулся в Конго с Келли.

— Потрясающе, — прошептала я.

— Они такие, — сказал он.

— Нет, — я отклонила. — Я знаю, да, они потрясающие, но я говорила о тебе, Ян.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Софи, любой поступил бы так, как я.

— Нет, не поступили бы, Ян.

Он игриво закатил глаза и проигнорировал мой комплимент.

— Почему Ян? — спросил он после нескольких минут молчания.

— Потому что, — я ответила без каких-либо пояснений.

— Мне нравится, — сказал он, глядя в окно.