Лирические произведения - Семен Кирсанов

ДВОЕ В МЕТЕЛЬ

Гостиничные окна светятся.                 Метель.Пластинка радиолы вертится                 для двух.Метель. Вот налетит и сдвинется                 отель.Но держится за жизнь гостиница                 всю ночь.

Не крыльями ли машет мельница                 вокруг?Не может ли и мне метелица                 помочь?Пустынны в Доббиако улицы —                 метель!А двое за столом целуются                 всю ночь.

«BELVUE»

На стенах крупно:                               «Belvue»,что значит:                    «Хороший вид».Душой я не покривлю,все буду хвалить,                              как гид!

Скала,             и небо над нейподначивает — влезть.Не сто́ит, —                 внизу, на дне,к вершине подъемник есть.

Не нужен здесь                        альпеншток,веревка,               шипы подошв,и смелость тут ни на что:дрожи,           а не упадешь.

За очень немного лиру пропасти                  на краюты сможешь смотреть на мирс надписью:                      «Belvue».

К порядку              турист привык-с,спорить не норовит.И не о чем спор —                              Prix fixeпроверенным фирмой вид!

Он смотрит в туман и тьму,на снег            в миллиард карат,но помнит,                 что ко всемуприложен прейскурант.

В КОРТИНА ДʼАМПЕЦЦО

Маленькая американкавзбалмошными губамитянется               после танцак розовому                  морозу.

Белый буйвол Канады,в свитере,               туго свитом,в куртке,                во рту с окурком,держит ее за руку.

Маленькая американканосит          точеный носикс дымчатыми очкамии родовой               подбородок.

Белый буйвол имеетбунгало в Виннипеге,банковые                билетыи два кулака для бокса.

Вечером они смотрятматч          «США — Канада»;маленькой американкевсе это            очень надо.

Этот хоккей с коктейлем,этот       в машине лепетв Соединенных Штатахносит названье:                            «Нарру»

ДОРОГА В ВЕНЕЦИЮ

Мы пять часов                        спускались с Альп.Вид — из гранита вылит.Давал туннель                             за залпом залпвагонами навылет.

За нами следом                           шла метель,и голубой, как глобус,пейзаж            отелями летели провожал автобус.

Пейзаж                 рекламой убеждал:пить воду Пелегрино!Но путь в Венецию                               не ждал, —он несся по долинам.

Он несся             к Золотому Льву,к лагуне синесонной,сквозь буквы надписей                                     «Belvue»на стенах пансионов.

И каждый дом                            стоял сквознойот трехметровых стекол,желтел           налаченной сосной,поставленной на цоколь,

с плющом,                заползшим под карниз,на стенах бологолых,а между штор —                        сюрреализмстолов и кресел в холлах.

И все ж              Италия бедна —ей не хватает лака, —вдруг           поворачивается стенакирпичного барака

и обнаруживает                           гнильстропил и старых балок,где быт,             как сваленный утиль,так безнадежно жалок.

Здесь нищ, и голь живет одна,ни галстуков,                          ни глянца,одна лишь запонка виднана горле                  итальянца.

Жена —             за варкой макарон,но и в семье рабочейпригодны кудри                         для корони не глаза, а очи!

Потом,           с холстами старых залсопоставляя это,я вспомнил тех,                         кого писалс натуры Тинторетто…

Автобус,              здесь остановись.Во мне возник прозаик.Вторгаться я обязан                                    в жизнь,она важней мозаик!

Но строг маршрут,                                 и мы должныпринять культуры порцию,взирать             на древние ножны,на Цезаря, на Порцию,

спешить к гостинице в обед,смотреть              сквозь окна влажныена отдалившийся хребет,на чудеса                    пейзажные.

Пейзаж равнинней и ровней,и, как удар                    по струнам,под нами мост и в стороне —дуга воды —                     лагуна!

БОЛЬШОЙ КАНАЛ

И вот           к гондолам нас ведут,лагуною обглоданным.Гондолы           называют тутпо-итальянски —                          «го́ндолы».

Мы сели в го́ндолу,                                    и воттолчок, —                 и по инерциинавстречу с двух сторон плыветБольшой              канал                          Венеции.

Вздымает вверх                             скрипичный грифладья резного дерева;держусь за бронзу                              львиных грив —беда для сердца нервного.

Наклонно              гондольер                                стоит —артист своей профессии.Не декорации ль своитеатры            здесь развесили?

Плывет галерка                           мимо насв три яруса                      и ложи.Как зал театра,                          накренясь,плывет Палаццо дожей.

Все задники                     известных пьеси Гоцци и Гольдонимы,         проплывая,                              видим здесь,качаясь на гондо́ле.

На этих пьесах                          я бывалкак друг одной актрисы…Вплываем                 в боковой канал,как ходят за кулисы.

А между двух старинных стенобъедки,             в кучу смятые;на них торжественная тенькакой-то дивной статуи.

Затем              ступеньки лижет плеск,и пристань волны о́блили, —сюда бы шляпы, бархат, блескв глазах              надменных Нобилей.

Но там —            в беретах пареньки,бровасты и румяны,стоят,            засунув кулакив бездонные карманы.

Они б их вынули,                            когда бподобрала́сь работа —кули таскать бы                         на корабль,сгружать товары с бо́рта.

И вдруг,              когда мы рядом шли,к стене почти прижатые,причину пареньки нашли,чтоб вынуть                      руки сжатые.

И мы увидели салют,известный всем рабочим,а дальше               новые встаютпалаццо, между прочим.

«ФЛОРИАН»