Оттенки страсти - Барбара Картленд

Вечером леди Вивьен устраивала у себя дома небольшой прием и попросила дочь остаться. Мона, собиравшаяся в театр вместе с Сэлли, поколебавшись немного, позволила себя уговорить. Большую часть дня она потратила на покупки. После долгих месяцев в деревенской глуши, где ей иногда казалось, что ее просто похоронили заживо, Мона обнаружила, что все ее вещи безнадежно устарели и успели выйти из моды. А столичные магазины были битком набиты самыми разнообразными сокровищами на любой вкус. Они притягивали и манили своим изобилием, и устоять перед такой красотой было просто невозможно. После чая в одиночестве Мона отправилась в кино, почувствовав себя маленькой девочкой, оставленной на время без присмотра гувернантки, или школьницей, сбежавшей с урока. Сентиментальная мелодрама растрогала ее до слез, а комедия, изобилующая грубыми, почти балаганными трюками, показалась неожиданно смешной. Она ведь уже совсем забыла, что такое смеяться по пустякам. Даже музыкальное сопровождение она нашла очень милым и вернулась на Белгрейв-сквер в самом приподнятом настроении. Как раз прозвучал гонг, приглашающий хозяев переодеваться к ужину. Верная Аннет уже места себе не находила, недоумевая, куда могла запропаститься ее крошка Мона и не случилось ли с ее любимицей чего-нибудь ужасного.

На кровати Мону поджидало приготовленное заранее нарядное платье из золотисто-желтого гипюра. Оно как нельзя лучше подчеркивало хрупкость и изящество ее фигуры и гармонировало с ее юным обликом. В нем Мона была похожа на весенний солнечный лучик, весело скользящий по стенам комнаты. Неожиданно Мона отбросила наряд в сторону и, почти стыдясь своего порыва, предъявила служанке сверток с сегодняшней покупкой. Великолепное платье темно-рубинового цвета, похожего на каплю густой крови, неслышно выпало из бумаги и легло на кровать широким полукругом многочисленных складок. Мона тут же натянула его и внимательно оглядела себя в зеркале. Что ж, наряд идеально соответствовал ее нынешнему состоянию духа; беззаботность на грани беспечности и страстная жажда жизни. Сквозь шифон проступила ослепительная белизна ее рук и плеч, а обнаженная спина, горящий взгляд, кольца смоляных кудрей, свободно рассыпавшихся по плечам, завершали общую картину. Не юная дебютантка, а изыскано прекрасная дама стояла перед зеркалом. Впервые в жизни она подкрасила губы, отчего природная бледность стала еще более заметной.

Джентльмен, который сопровождал Мону в столовую, откровенно заигрывал с ней весь вечер, но она, как ни странно, не нашла ничего предосудительного ни в его манерах, ни в речах. Обычная светская болтовня, куча комплиментов в каждой фразе и постоянное соскальзывание разговора на личные темы.

– Вы напоминаете мне одну прекрасную молодую особу, с которой я когда-то был знаком… Ах, она была хороша! Ваши волосы… да они просто великолепны… Ваш муж – преступник! Разве можно прятать от людей такое сокровище, как вы! Кто он? Питер? Какой это Питер? И за что ему такое счастье, хотел бы я знать!

И так далее, и так далее, и так далее, словно белка, без устали вращающая свое колесо.

После ужина, когда начались танцы, у Моны просто не было отбоя от кавалеров. На приеме у леди Вивьен собралось самое блестящее общество. Тьма важных, знаменитых, умных, титулованных, увенчанных наградами и почестями людей. Но всех затмила она, Мона. Темноволосая молодая женщина, легко скользившая по паркету в своем красном платье, точно язычок пламени, вспыхивавший то тут, то там. Мужчины в буквальном смысле слова чуть не лезли в драку, чтобы она стала их партнершей на очередной тур вальса. Доходило просто до курьезов. Во время одной перепалки, когда два джентльмена, все более и более распаляясь, выясняли, кто из них пригласил Мону первым, ее вдруг решительно увлек на средину зала незнакомый молодой человек.

– Давайте потанцуем, пока эта парочка выяснит свои отношения до конца, – прошептал он ей на ухо и закружил в вихре вальса.

Ее новый партнер был хорош собой и еще очень молод, года двадцать два – двадцать три, не больше. Мона не могла не рассмеяться в ответ, увидев веселые искорки, прыгающие в его озорных глазах необыкновенно яркой голубизны.

– Ну и скучища здесь! – продолжал он своим бесшабашным тоном. – А не отправиться ли нам прямиком в какой-нибудь веселенький клуб?

Мона внутренне усмехнулась. Молодой человек явно не догадывался, кто она такая. Впрочем, в этом нет ничего удивительного. Вот и на сегодняшнем приеме лишь немногие из гостей признали в ней дочь леди Вивьен. Конечно, в свое время газеты опубликовали десятки фотографий «юной красавицы маркизы Лиденхолл», но газетным снимкам всегда не хватает правды жизни. Люди на них, как правило, выходят какими-то тусклыми и не похожими на самих себя.

– Уже поздно! – попыталась она урезонить юношу. – В час ночи все клубы закрываются.

– Ерунда! Хотите, я отвезу вас в такой клуб, где народ веселится до пяти утра? Поехали! Уверяю, не пожалеете!

– Сомневаюсь, что могу решиться на столь опрометчивый шаг.

– О, сомнение – это часть человеческой натуры. А вот «мочь» – это уже качество, присущее только богам.

Мона снова рассмеялась и… уступила.

– Хорошо! Только отлучусь на пару минут.

– Вот и замечательно! Я с первого же взгляда понял, что передо мной – богиня.

– Но имейте в виду, что если меня поймают с поличным, наверняка тут же сбросят с Олимпа, – пошутила Мона.

– Не поймают! – пылко заверил ее молодой человек. – Благослови, Господи, тех, кто избежал преследования! Аминь!

– Ваши речи полны загадок, и мне невдомек, о чем вы толкуете! – улыбнулась Мона. – Они слишком сложны для моего ума

– А ваша красота слишком головокружительна для моего! – немедленно парировал он.

Так, обмениваясь шутливыми репликами, они проворно сбежали вниз по лестнице, где их уже поджидало такси. Мона схватила на ходу большую китайскую шаль, украшенную замысловатой вышивкой, и закуталась в нее. «Мы похожи сейчас на детей, убегающих из дома в поисках приключений», – подумала она, разглядывая сверкающие огнями витрины на Пиккадили, проносящиеся за окнами такси. Прямо за площадью такси резко повернуло в одну из прилегающих улочек и, не сбавляя скорости, понеслось по темному лабиринту плохо освещенных переулков, застроенных невзрачными домишками, похожими на обветшалые бараки. Но вот на какой-то узкой темной аллее такси остановилось возле мрачного дома с пустынным подъездом и окнами, наглухо закрытыми ставнями. Дом казался совсем вымершим, но возле запертых дверей топтался швейцар, облаченный в синюю униформу с позолоченными галунами. Он молча пропустил их в холл, в углу которого чернел люк. Оттуда моментально высунулась чья-то голова.