Благодарю за этот миг - Валери Триервейлер

Я была свидетельницей того, как менялся этот человек. В 2010 году, когда мы поехали в Ла-Рошель, в летний университет Социалистической партии, он сильно похудел. Я его не заставляла, но всячески поддерживала. Мы оба были на пике физической формы. Каникулы продолжались полтора месяца. Я старалась подготовить его к реакции прессы, к тому, какие предположения журналисты будут строить по поводу его фигуры. Он только отмахивался. Считал, что это глупо — думать, что раз человек сбросил двенадцать килограммов, значит, он намерен баллотироваться в президенты. Но именно так и были расценены перемены в его внешности СМИ и многочисленными сторонниками социалистов. Все вокруг стали говорить, что Франсуа Олланд готовится к президентским выборам.

Сезон отпусков закончился, и Олланд стал звездой. После пяти лет невзгод и одиночества он начал брать реванш. Считали, что я оказываю на него положительное влияние, впрочем, благоприятные отзывы скоро иссякли. Новый образ, удачные галстуки и наконец-то нормальные рубашки — вот и все, что сочли моей заслугой.

Однако банда окружавших его мачо и слышать не хотела о моем участии в его политической жизни, хоть я восемнадцать лет занималась именно политической журналистикой. Так что меня редко звали на встречи с его «друзьями».

Тем не менее Франсуа настоял на том, чтобы я присутствовала на важном совещании в начале 2011 года, когда решалось, каким образом он должен объявить о своем выдвижении.

Чтобы сохранить конфиденциальность, позвали всего семь человек (я — единственная женщина). Четыре его самых близких друга и два пиар-консультанта. Я сама себе казалась среди них пустым местом.

До тех пор, пока они не раскрыли свой план: интервью в ежедневной провинциальной газете. Я опомниться не могла — до чего банально! Напомнила им, что таким же образом о своем выдвижении объявил в ноябре 1994 года Жак Ширак.

— Но мы же хотим свести риск к минимуму, — возразил один из них.

Не хочешь рисковать — тогда не стоит идти на выборы.

Думаю, именно с того дня они меня невзлюбили. Я посмела перечить этим надутым индюкам, которые мечтали о власти, а сами не были к ней готовы. Поначалу Франсуа хотел выступить с торжественной речью в своей вотчине в Тюле, и эта идея нравилась мне гораздо больше. Обсуждение продолжалось, но решение так и не было принято. Когда мы вышли, Франсуа захотел узнать мое мнение на этот счет.

— Лучшее решение — то, которое кажется лучшим тебе самому. Ты сделаешь верный выбор, я не сомневаюсь.

Остановились на выступлении в Тюле.

Впереди лежала долгая пустынная дорога. Никто не принимал всерьез его кандидатуру на первичных выборах. Франсуа поставил условие: он должен быть избран главой генерального совета Корреза. Все считали, что это сомнительный приз, однако, чтобы его получить, пришлось рискнуть всерьез. Первое препятствие он взял.

Мы договорились, что 31 марта 2011 года, когда он объявит о своем выдвижении, меня при этом не будет. Ему не хотелось, чтобы мы напоминали супружескую пару, выехавшую на отдых в деревню. Дело в том, что я тогда еще вела политическую телепередачу «Портрет на фоне выборов», и мне непросто было вырваться, чтобы поехать с Франсуа. Я чувствовала себя обделенной, как никогда в жизни, и мучилась оттого, что он там без меня.

Я планировала посмотреть прямую трансляцию по интернету и заперлась в своем кабинете в «Пари-Матч». К счастью, один коллега сообщил мне, что выступление перенесено на более ранний час, иначе я бы его пропустила. Ни один из соратников Франсуа даже не подумал меня известить. Я едва успела подключиться, как выступление началось.

«Я не могу смириться с тем положением, в котором ныне находится Франция, не хочу поддаваться всеобщему пессимизму… Мне невыносима мысль о страданиях, которые выпали на долю слишком большого числа моих сограждан». Он говорил хорошо и твердо все 8 минут и 17 секунд. «Франция должна выйти вперед, — отчеканил он неожиданно уверенно. — Я решил выставить свою кандидатуру на пост президента на предварительных выборах в Социалистической партии». Взрыв аплодисментов и крики «Франсуа — наш президент!».

Я разрыдалась от волнения и досады. Как же я жалела, что меня нет с ним рядом! И, дрожа от нетерпения, как девчонка, стала ждать. Раздался звонок, но говорили мы мало: он сообщил, что садится в машину и едет обратно в Париж, с ним один журналист. Не до шуток. Я надеялась, что мы вместе поужинаем, поскольку заранее договорились отпраздновать знаменательное событие. Он приехал, и снова разочарование: его команда увозила его в Булонь-сюр-Мер, чтобы на рассвете устроить встречу с рыбаками. До отъезда оставалось всего полчаса. И снова никто не удосужился меня предупредить. Даже он.

Я позвонила ответственному за его кампанию, и у нас состоялась бурная перепалка. Он мне заявил, что отныне мне следует обращаться к нему, когда я пожелаю провести вечер с Франсуа. Немыслимо! Я поддержала намерение Франсуа идти на выборы и смирилась с тем, что наша частная жизнь изменится. Но не могло быть и речи о том, чтобы просить у постороннего человека разрешения на свидание. Каждый остался при своем мнении, потому что оба знали: если сейчас сдадим позиции, потом уже их не отвоевать.

Франсуа нашел золотую середину — в этом он мастер. Мы наскоро поужинали вместе, как двое влюбленных, и он тут же отправился в путь. Все было сказано: мы все отныне должны жить в неопределенности, в зависимости от того, что решит — или не решит — Франсуа.

В тот момент я почувствовала, будто меня чего-то лишили. Чем дальше продвигалась подготовка к первичным выборам, тем более определенным становилось ощущение, что я снимаюсь в фильме, причем это немое кино. Я ничего или почти ничего не знала о происходящем. Нигде не появлялась вместе с Франсуа, чтобы не афишировать наши отношения.

Мне довелось присутствовать только на первом митинге в Клиши. Я устроилась в глубине зала, как посторонний человек. До такой степени посторонний, что полтора часа потом дожидалась Франсуа, сидя в своей машине, — меня выставили вместе с публикой, поскольку театр закрывался. Я нашла Франсуа в репетиционном зале, в его любимой компании — в окружении журналистов. Об этом он меня не предупредил. Выборы поглотили его без остатка, и мне оставалось только ретироваться за кулисы, поближе к черному ходу.

Ох это его окружение! С одной стороны, многие из его соратников говорили мне, что благодаря мне он изменился. С другой стороны, его личная гвардия изо всех сил старалась отодвинуть меня в сторону. И речи не могло быть о том, чтобы мне достался «их Франсуа». Между нами возникло соперничество. Классика жанра. Чего же они хотели? На что надеялись? Разве можно ставить меня с ними на одну доску? Конечно нет. Ребячество да и только.

Многие сомневались в перспективности кандидатуры Франсуа. На первых встречах, организованных политическим клубом олландовцев Répondre а gauche, «Наш ответ слева», в зале было полным-полно свободных мест. Я, как всегда, сидела в последнем ряду. Он делал вид, будто мы не знакомы. Я считала это проявлением сдержанности. Он решил познакомить молодежь с положениями своей предвыборной программы, однако публика приходила неохотно. Даже пресса и та не баловала нас своим присутствием.

Судя по опросам, его рейтинг не рос. Франсуа держался стоически даже со мной, ничем не выдавая своего уныния. Чувствовалось, что он не желает отступать. А журналисты ждали выхода на арену Доминика Стросс-Кана: вот тогда, по их мнению, и должна была начаться настоящая предвыборная гонка. Парижские знакомые старались выведать у меня, намерен ли Франсуа идти до конца. Напрасно я убеждала их, что так и будет, никто мне не верил. Но сама я в этом не сомневалась, знала, что он преисполнен решимости, как никогда.

Он был уверен, что победит Стросс-Кана. Он чувствовал, что левые нуждаются в переменах, что они не одобряют Саркози, который ни в чем не знает меры, одержим деньгами и нарушает границы дозволенного. Франсуа полагал, что Саркози и Стросс-Кан — одного поля ягоды.

Франсуа тайно встретился со Стросс-Каном у него дома, напротив ресторана «Клозри-де-Лила». Я подвезла Франсуа на своей машине и осталась ждать его в баре. «Американец» хотел прощупать «коррезца».

Франсуа сказал мне, что подтвердил твердость своих намерений. Стросс-Кан потом утверждал прямо противоположное. Кто из них солгал? Эту партию в покер они разыграли наедине.

Пятнадцатого мая 2011 года, как всегда в погожие выходные, мы отправились в мой дом в Лиль-Адане. Ему нравилось копаться в саду, в воскресенье ходить на рынок, а потом вместе со мной воздавать должное мясу, выбранному моим мясником Жан-Жаком: я его преданная покупательница уже много лет. Впрочем, он тоже неизменно мне благоволит.