Сказки Гамаюн - Светлана Гамаюнова

– И ты, Карен, – продолжал Ветер, – должен тоже заниматься с Лоттой. Будущий король должен не только усваивать знания, но и научиться их передавать. Всё, что знаешь об устройстве этого мира – государство, люди, политика, право, география – должно быть изложено в курсе молодого бойца. Это я так образно выражаюсь. Она росла и воспитывалась, как подзаборная трава. Считайте, что это плата за то, что я пришёл. После возвращения с Дикой охоты – восемь часов занятий ежедневно. Приказ. Не обсуждается.

Внутри зрело возмущение. Я, конечно, не против образования, но почему так резко и почему моего желания не спросили – я и на охоту должна ходить, и Клевенс помогать, да и не умею я учиться, никогда этого не делала.

– Лотта, не паникуй, – сказал Ветер. – Я резкий: прилетел, раздачу устроил, улетел. Но поверь, так надо, Лотта. Иначе будет плохо и тебе, и другим. Тебя надо научить мыслить, не принимать в дальнейшем на веру чужие знания, а научиться думать и понимать происходящее. А наш мир будешь и дальше изучать с Лаки, он покажет его тебе. Времени у вас немного, только до конца зимы. Поэтому примите не просто как пожелание. Весна придёт, будет путь с принцами дальше, там учиться будет трудней. А сейчас, чтобы не быть таким жестким, я вас порадую. Я могу переписать, если найду нужным, один день вашей жизни. Только один, какой захотите, но на размышление об этом дне даю пять минут. Сразу отвечаю, почему так мало. Если этот день особенно важный для вас, вы вспомните об этом сразу, а если просто – хорошо бы изменить, то ли этот, то ли вот тот – значит, неважно. Всё, время пошло. После истечения пяти минут все говорят: хочу или не хочу. Даже лучше так: желающие переписывания становятся по правую руку, а нежелающие – по левую. Таймер включен.

Мы не поняли, что такое таймер, но стали усердно думать. Я сразу поняла, что такого определенного дня у меня нет. Даже если исключить тот день, когда я потеряла память, тот, кто хотел этого, пришел бы в другой день. В общем, менять один день в своей жизни я не хотела.

– Пять минут прошли, – сказал Ветер.

По левую руку от Ветра стояли почти все – и Фрости, и Предназначенная, и Принцы, и Клевенс, и Кающийся, и Бездушный, и Собиратель грехов, а по правую переместился один Сказитель, и неожиданно Фантом подлетел.

– Ожидаемо, ожидаемо. Хоть я проделываю это действо крайне редко, но не сильно рискую изменить развитие истории. Как показывает опыт, одним днем изменения редко довольствуются, вот периодом – это да. Да иногда, когда ситуация проясняется, и переписывать ничего не надо. Но начнем сначала. Например, ты, Фрости, уверена, что, если бы ты захотела разминуться со своим будущим мужем, одного дня тебе было бы мало. И его появление в деревне, и ваше знакомство неминуемо бы состоялись, желание влюбиться у тебя имелось, а значит, тут одним днем не отделаешься, тут надо было сначала умнеть. Но в семнадцать лет так трудно понимать людей. Рад, что ты не обольщаешься. Ошиблась, да, но все почему-то учатся только на своих ошибках. Так же и потерявший душу.

Он обратился к Бездушному:

– Борислав, скажи, для тебя ведь важно было добиться невозможного, а не так уж важна была девушка. Не морщись, понимаю, была важна, но, зная парней, могу сказать – ты и ей, и прежде всего себе хотел доказать, что ты всё можешь и всего достигнешь, несмотря ни на какие трудности. Ага, киваешь – правда, значит. С тобой, Предназначенная, понятно. Тебя менять нечего, ты живёшь будущим, как и принцы, как и Лотта. Кающегося один день не спасёт, ему всю свою жизнь с момента взросления изменить нужно, чтобы себя не съедать. Клевенс мудра и понимает, что жизнь не одним днем определяется. Даже Собиратель грехов ничего изменить не хочет, к такой жизни его вел долгий путь, это выбор не одного дня, хотя, возможно, выбрать ему сильно помогли. Вот уж не знаю предысторию, хотя интересно, но ему сейчас тяжело говорить, потом расскажет. Да вы ему санки какие-то сделайте, он ведь сам не дойдет до дерева, его тащить придется. У вас есть санки? Подумайте об этом. Возвращаемся к желающим изменений. Рассказывай, Сказитель. Трудно? Это тебе не сказку сказывать, своя жизнь трудно поддается анализу.

Сказитель вздохнул и начал.

– Стояли мы с песнярами в одном городе, – Сказитель еще раз вздохнул. – Ухаживал там я за одной девушкой симпатичной. Гуляли, целовались и всё такое. Веселая она была и ласковая. Не понял тогда, что она не совсем такая, как другие, с которыми встречался. Я встречи с ними всерьез не воспринимал – девушек много, имена у них разные, а суть и имя у них одно – «Забавы». Так вот про неё. Давно это было, и она, наверное, и не помнит меня, да замужем поди давно. Просто погулять себе позволил добрый молодец. Семьей себя обременять не хотел, хоть и не такой уж и юный был, лет тридцать стукнуло, поди. Мне казалось, что впереди у меня много всякого важного: приключения, песни, люди, города, встречи, дороги, развлечения – в общем, жизнь вольная, рано о семье думать. Она умная была, когда меня песняры опять в дорогу позвали, сказала: «Иди, Любим (мать меня так при рождении назвала – красивый, значит), прощай, плакать не буду, не держу тебя, ветер в чулане не запрёшь и воду в решете не унесёшь. Что бросишь, с самого начала понимала, проклинать не буду, просто скажу: вижу тебя уже не юношей на постоялом дворе зимой, вокруг люди, у них счастье впереди, и ждут они его, а ты ничего не ждешь, кроме новой сказки, и завидуешь им, и больно тебе, а изменить уже ничего не можешь. Иди, не держу. Скатертью тебе дорога». Развернулась и ушла. А я часто о ней думаю, особливо зимой, а этой зимой так вообще всё время видится наше расставание. Прошу тебя, Ветер, этот день расставания переписать. И остаться с ней могу, и с собой в дорогу забрать могу. Тепла её мне не хватает. Поумнел. Потерял я её в один день – вернуть хочу этот день и всё исправить, если получится. Можно?

– Не повезло тебе, Сказитель, то бишь Любим, с моим обещанием. Переписывать не буду. Просто поезжай туда. Сын у тебя, уже десять лет ему. Хороший мальчик, умный. Отец ему нужен. Трудно Любаве одной воспитывать, хоть и сильная она, и мудрая, а тяжело пришлось. Что смотришь? Не ждал? Не думал? Если так страдал, почему в тот город не наведался? Всё от своих грехов прятался? Увидеть и устыдиться боялся? Мог бы я, конечно, просто так вернуть тебя в тот день, да ведь разве изменился бы ты, если бы не передумал за эти годы обо всем длинными зимними вечерами, не выстрадал в своём одиночестве. Можешь на меня обижаться, но Ветер Перемен – переменчивый, значит, – хозяин своего слова. Захотел – дал, захотел – взял. Нельзя тебе тот день переписывать, и ты понимаешь, почему. Весна придет, сам всё будешь пытаться исправить. Что легко дается, не ценят.

Сказитель вздрогнул. Вот уж не думала, что ему около сорока лет, мне он казался почти стариком. Хотя Микулишна смеялась и говорила, что для тех, кому шестнадцать, люди старше двадцати пяти стариками кажутся.

– Ветер, а ты откуда Любаву знаешь? – еле слышно спросил Сказитель.

– Как откуда, весть ей принес про перемену в её жизни, что беременная она. Она спокойно новость восприняла. Приятно вспомнить ее – красивая женщина, сильная. Поблагодарила и сказала, что справится и, хотя родители могут её за это из дома выгнать, всё равно справится. Помню, посмотрела на меня и сказала: «Если я с этой проблемой не справлюсь, то кто? А на людей мне плевать. Ребенок мой, и я смогу его на ноги поставить. И прокормлю, и одену, и выучу». И, кстати, так и вышло. Я, когда интересных и сильных людей встречаю, с удовольствием к ним просто так залетаю. Она до встречи с тобой хорошо шить умела, так ещё подучилась, наряды, что из-под её рук выходят, и в столице надевают по праздникам. Не бедствует она совсем. Сватались к ней многие. Красивая, умная, спокойная, работящая, к таким и под каблук можно, и просто рядом находиться хорошо. Только обожгла её любовь, не верит мужикам. Сердце как у Фрости у нее – не замёрзло, но больше в него никого из мужчин не пускает. Так что не знаю, хватит ли тебе всего твоего таланта сказителя, чтобы её внимание вернуть.

– Я не знал об этом. Много женщин на моём пути встречались. Многих, наверно, обидел. Не хватило ума понять, что Любава особенная. Что-то подсказывало: присмотрись, неправильно делаешь – и всё равно оставил.

– Проси мудрости, Любим, думай, время еще есть, дорога отсюда для тебя после зимы откроется. Ищи мудрости и с Лоттой занимайся, это уже моя просьба.

И он обратил внимание на Фантома.

– Ну, здравствовать и тебе, Святослав, что здесь Фантомом кличут. Баловень судьбы и женщин, придворный повеса. Рад видеть тебя, даже в этом теле. Пусть другие не слышат, а я – то тебя слышу отлично. Знаю, как ты тело-то потерял. Просишь не говорить, а почему? Пусть знают, у нас здесь все свои тайны наружу выложили. Тебе перед Клевенс стыдно? И ты до сих пор ей не рассказал о своей глупости? Когда ты по пьяни в карты душу проиграл своему другу и собутыльнику, недоученному магу, и он по недоумию не душу взял, а тело, а что ему с бездушным телом делать – не знал, поэтому его в другой мир и сплавил. Там таких бездушных тел валом. Это в этом мире тело без души погибает за два месяца, а в том бездушные живут получше тех, что с душой. Несильно мучаются, даже наоборот, гордятся. Бизнес на крови делают, войны ведут, да всего и не перечислишь. Тело твое там живехонько и здравствует, политикой занимается, так что сюда его трудно будет заманить. А вернётся тело – так может возникнуть конфликт с душой. Странно с ней дела обстоят. Уж больно сильное противоречие между поведением души и тела, этому только одно объяснение может быть – к тебе прежнему еще одна душа прицепилась, ладно подумаю об этом потом. Нужно будет просить не просто тело вернуть, а чтобы оно еще забыло, какие темные делишки в отсутствие души делало. А в этой ситуации и раздвоение личности может начаться, тебя ещё в шизофрении обвинят. В дурку, то бишь в сумасшедший дом, посадят.