Воевода - Дмитрий Евдокимов

Из письма Бориса Годунова игумену Сийского монастыря Ионе относительно содержания Филарета (Фёдора) Романова.

Февраль 1605 г.

...Кромы оказались ещё более крепким орешком, чем Рыльск. Здесь в осаде сидел знаменитый атаман Андрей Корела с верными ему донцами. В Кромы своего самого надёжного и верного соратника направил царевич ещё до Добрыничского сражения, преследуя далеко идущие цели: ведь через эту небольшую крепость с бревенчатыми стенами лежал путь через Орел и Тулу к вожделенному московскому престолу.

Фёдор Шереметев с многотысячным отрядом придворного воинства потерпел позорное поражение от шести сотен казаков. Что и говорить — псари да виночерпии были приближены к царю отнюдь не за успехи в бранном деле. Во время ночных вылазок казаков они мгновенно впадали в панику и бежали без оглядки, так что наутро воеводе нелегко было вновь собрать своё воинство. Не помогала и мощная артиллерия, в том числе и знаменитая пушка «Лев Слободской», присланная из Москвы. Как только начиналась канонада, казаки быстро скрывались в глубоких подземных ходах, поэтому огромные ядра не достигали цели. Но стоило царским воинам вновь пойти на приступ, как казаки, забравшись на стены, открывали меткий прицельный огонь, усеивая подступы к крепости трупами противника. Взгромоздясь на стены, казаки выкрикивали вслед отступавшим обидные ругательства. А порой на валу показывались и пьяные бабёнки, спутницы казаков, с бесстыдно задранными подолами.

Пока огромное войско Мстиславского медленно двигалось к Кромам, сюда на помощь Шереметеву был направлен передовой отряд стольника Василия Бутурлина, составленный из лучших сотен всех полков. Вошёл в отряд со своей сотней и Дмитрий Пожарский.

Нашли они Фёдора Шереметева в полном унынии:

   — Я потерял уже из-за этих проклятых казаков больше половины своих воинов! Штурм бесполезен.

Объехав крепость со всех сторон, Пожарский с Бутурлиным убедились в правоте его слов. Она находилась на высоком крутом холме в излучине реки, и все подступы к ней легко простреливались. Внимательно осмотрев высокие стены из толстенных дубовых брёвен, Дмитрий спросил Шереметева:

   — Зажигательные снаряды пускали?

   — Пускали, да только без толку. За брёвнами насыпан той же высоты земляной вал, снаряды попадают в него и гаснут.

   — Стены надо сжечь, — твёрдо сказал Дмитрий. — Без этого штурм нечего и затевать.

   — А как поджечь-то? — спросил Бутурлин.

   — Надо тайно собрать хворост, ночью подобраться к крепости со всех сторон и в одночасье поджечь. А чтоб казаки не сумели потушить — открыть огонь со всех сторон.

   — Дело говоришь, князь! — одобрил Бутурлин и скомандовал остальным командирам: — Выкликайте охотников на лихое дело по всем сотням. Расставить побольше шалашей, чтоб не погасли, складывать в них хворост.

   — Тем, кто будет заготовлять хворост в лесу, надо сразу сделать и волокушу, — добавил Пожарский. — Шалаши тут же ставить на волокуши, и как они наполнятся, ночью запряжём коней — и быстро к стенам.

В течение недели всё было подготовлено, и по команде Бутурлина, вскоре после отражения очередной ночной вылазки казаков, шалаши на огромных полозьях были вплотную подтащены к стенам. Для дружного огня не пожалели и пороху, которым обильно усыпали хворост. Мгновенно вся крепость оказалась в огненном кольце. Отдельные попытки растерявшихся казаков залить костры водой были подавлены дружными залпами тяжёлых пушек. Артиллеристам было легко вести прицельный огонь по загоревшейся крепости.

Наутро от брёвен остались лишь дымящиеся головешки. Однако казаки, вынужденные скрыться в остроге, не сдавались. При попытке осаждавших закрепиться на земляном валу казаки открыли столь убийственный огонь, что вскоре вал был покрыт трупами. Получил ранение в левое плечо и Дмитрий. Его вытащил на себе из-под огня дядька Надея, следовавший за князем как верный телохранитель.

Бутурлин прекратил попытки захватить крепость штурмом и стал поджидать подхода основных сил. Лишь 4 марта знамя с изображением Георгия Победоносца появилось под Кромами. Воевода Мстиславский, видимо вдохновлённый будущей женитьбой на царевне, вдруг проявил ту решимость, которая была ему присуща во времена войны в Ливонии. Не дожидаясь прибытия осадной артиллерии из Карачева, он приказал Михайле Глебовичу Салтыкову, второму воеводе передового полка, взять крепость штурмом.

Однако оказалось, что за время бездействия царских войск казаки хорошо подготовились к новым атакам. От острога к земляному валу были отрыты глубокие ходы. Под земляным валом они устроили убежища от ядер.

Когда воины Салтыкова стали приближаться к крепости широким кольцом, то были встречены огнём. Когда же, понеся значительные потери, но всё же, понукаемые десятниками и сотниками, они начали взбираться на земляной вал, казаки мгновенно по подземным ходам вернулись в острог и повели стрельбу оттуда, причём наступавшим практически некуда было скрыться от жалящих пуль.

Салтыков отнюдь не отличался храбростью, поэтому благоразумно просигналил отступление.

— Возьмём измором! — рек Мстиславский на военном совете. — Наряда[67] да и хлеба у казаков осталось мало: сдадутся, куда им деваться.

Казаки тоже, казалось, присмирели. Ночные вылазки случались всё реже. Позже из слов перебежавшего стрельца выяснилось, что причина уныния казаков — в ранении доселе неуязвимого Корелы. Он же показал, что Корела послал нескольких гонцов к царевичу с отчаянными просьбами о помощи.

Артиллерия вела систематический обстрел крепости. В конце концов не осталось ни одного здания. Однако казаки, переселившись в глубокие норы под землёй, сдаваться не собирались.

Как-то под вечер раненого Пожарского пришёл навестить рязанец Прокопий Ляпунов. Как всегда шумливый, он заполнил собой весь небольшой шатёр князя, нарушив его покой, доселе строго охраняемый дядькой.

   — Чего расхворался, Дмитрий? — басил рязанец, прищуря свой чёрный озорной глаз. — Пора подниматься, весна на дворе!

   — И то, собираюсь на днях встать! — согласился Пожарский и дотронулся до плеча, слегка поморщившись. — Хорошо, что левую зацепило, а не правую. Дядька, угости гостя мёдом, нашим, суздальским, из лесной малины.

   — Хорош, — похвалил Прокопий, отведав чашу густого, розового по цвету мёда. — Что в войске делается, пером не описать.

   — Что, воинских утех требуют? — живо спросил Пожарский и даже слегка приподнялся.

   — Напротив! — рассмеялся Ляпунов. — Воевод перестали совсем слушаться, каждый день десяток, а то и больше дворян отъезжают домой. Скоро ведь сев, вот и тоскуют по хозяйствам.

   — А что Мстиславский? Сердится, чай?

   — Мстиславскому море по колено! Одни уходят, зато другие приходят. Царь отряд за отрядом шлёт. Боится, как бы царевич снова силу не набрал: ведь, почитай, все южные города под его руку перешли: Воронеж, Елец, Дивны, даже — детище царское — Царёв-Борисов. Если так дальше пойдёт, царевич без всякой войны Россией овладеет.

   — А ты вроде бы и рад, Прокопий? — хмуро сказал Пожарский. — Что же тогда медлишь, тоже подался бы в свои рязанские владения?

   — Я сам знаю, как поступать! — с вызовом ответил Ляпунов. — Не мальчишка, чтобы меня учить. Не хочу быть в стороне, когда судьбы царёвы решаются.

   — Извини, коли обидел, — растерянно произнёс Дмитрий. — Я ведь и сам так думаю...

Вдруг за стенами шатра послышался гул, будто поднялся встревоженный улей, началась пальба пушек, где-то заржали кони.

Прокопий Ляпунов глянул озабоченно:

   — Что-то, видать, стряслось. Пойду узнаю.

Через несколько минут он вернулся, хохоча:

   — Вот вояки так вояки! Уже не ведают, где свои, а где чужие...

   — Да говори толком!

   — Толку как раз и нету, одна бестолковщина, — продолжал веселиться Ляпунов. — Представляешь, царевич в помощь Кореле прислал целый отряд стрельцов, а с ними саней сто с нарядом да едой всевозможной. Так наши сторожа их беспрепятственно впустили в лагерь, думали, что это очередное царское пополнение. А расчухались только сейчас, когда те уже в крепости очутились и казаки от радости шум подняли!

   — Может, предательство чьё-то? — подозрительно спросил Пожарский.

   — Навряд. Просто ротозейство наше расейское! — хмыкнул Ляпунов. — А ты ещё о воинской доблести печёшься. С такими навоюешь! Два месяца крепостцу, где человек двести всего и осталось, не можем взять. А теперь, когда Корела получил такое подкрепление, сам чёрт ему не брат! Да ещё как снег сойдёт, к крепости вообще не подойдёшь — с одной стороны река, а с другой, говорят, трясина и камыши. Вот и будем куковать здесь до зимних заморозков, если...