Земля точка небо - Алексей Егоренков

– Да ну, господи, – он достал сигареты и все-таки закурил. – Что беспокоиться? Взрослый парень, пусть разбирается.

– Ты думаешь? – устало отозвалась Лиза. Она привстала на кровати, задрапировавшись одеялом, и тоже взяла сигарету. – Почему ты тогда сам с ним возишься, как с ребенком?

Максим осекся. Когда Лиза прикуривала, одеяло скользнуло ниже, и до сознания Макса дошло, что она совершенно голая, – хоть это было не совсем верно, – и вспомнилось, как в ту сумасшедшую ночь он раздевал ее: здесь же, своими руками, Жарко покраснев, Максим пытался найти ответ, и немедленно припомнил, как учил Дмитрия завязывать галстук и общаться на деловом уровне, – и за двумя воспоминаниями пришло то, что их связывало: нестерпимый ужас, который оба раза являлся позже; невыносимая пустота, заполнявшая тело от живота до горла, обжигавшая холодом и мешавшая перевести дух. Ощущение того, что все моменты жизни имеют свой конец, и что назад вернуться уже нельзя.

Даже от воспоминаний его спину продрал мерзкий холодок. Макс осторожно пристроил дрожавшую сигарету на край пепельницы и сказал:

– Лизка…

Получился сухой неслышный шелест.

– Лизка, – Максим напрягся. – Что такое страх смерти?

Но Лиза снова не расслышала. Она курила, откинувшись на подушку. Макс сидел молча и разглядывал ногти. За окном шуршали поздние машины, и по обоям струились полосами размазанные блики фар.

– В детстве я думала, что это ночные эльфы, – она выпустила дым и указала кончиком сигареты на отблески. – Ну, знаешь, которые приносят сны.

Макс крепко затянулся сигаретой.

– Я спрашивал, как можно избавиться от страха перед смертью.

– Э, – Лиза повернула к нему голову. – По-моему, никак. А зачем тебе? Страх смерти есть у любого живого существа, это естественная биологическая…

– Затем, что у меня самого некоторые проблемы со сном, – это была манипуляция, но он решил продолжать. – Говоря откровенно, я часто не могу уснуть, потому что на грани сна приходит этот неприятный дебильный страх. Как будто лежишь на квадратном пятачке, и это верх огромной башни… вроде обелиска. И повсюду обрыв. И музыка, и… вот так.

Максим высказался и обнаружил, что это приятно. Ему понравилось, как он выразил свои чувства. Коротко, емко и достаточно беспристрастно.

– Вообще, по описанию это непохоже на страх смерти, – Лиза потянулась к пепельнице и стукнула по сигарете ногтем, выбив стайку оранжевых искр.

– Что значит «непохоже»? – Макс поднял брови. – Ты представь, каково это: ледяной, пронизывающий…

– Я понимаю, о чем ты, – остановила его Лиза. – Нет, а вообще, правда, это очень частое заблуждение.

Она затянулась и кашлянула.

– Страх смерти – это другая вещь. Например, ты стоишь на платформе – нет, допустим, на крыше дома. Грубо говоря, та сила, что толкает тебя прочь от края, и есть этот страх. Или, например, если кто-то попробует тебя столкнуть, ты будешь изо всех сил упираться, и это страх смерти в действии, это такой подсознательный механизм, то есть, наподобие сигнала.

Максим хотел возразить, но припомнил, как чуть не махнул за бортик, и снова поежился.

– Но… что со мной, в таком случае?

– С тобой наоборот, – Лиза старательно потушила сигарету. – То, что ты описал, больше похоже на страх жизни.

– Страх жизни?

– Боязнь неустроенности, каких-то, например, упущенных возможностей. Вообще, это страх довольно обычный и, чтоб ты не переживал, он очень субъективный, то есть, ничего не значит. Это просто сигнал от подсознания.

– Сигнал – по поводу?

– Ну, с поводами и причинами только ты сам можешь разобраться. Ты не против? – она кивнула на дверь. – Я уже спать хочу.

Макс помолчал.

– Извини, но это бред какой-то. Например, это чувство появлялось у меня, когда я, – он чуть не сказал «помогал тебе раздеться», но сглотнул и поправился. – Помогал Дмитрию собраться на собеседование. При чем тут упущенные возможности?

– Не знаю, – промычала Лиза. – Отцовство, может.

– Тьфу, да я… – Максим несколько раз открыл и закрыл рот.

«Отцовство, хер знает что», – подумал он. Тоже мне, Зигмунд Фрейд. Анальное единение.

– В общем, завтра можно будет говорить о твоем шоу с большей определенностью.

– Угу, я уже поняла, – ответила Лиза в подушку.

– Ладно, – Макс поднялся и схватился за столик, чтобы не упасть. – Тогда спокойной ночи.

– М-м, – сказала Лиза. – Спокойной ночи.

Максим развернулся и пошел к двери, слегка раскачиваясь на затекших ногах.

7 сентября 2005 года

– Ты звонил в дурдом?

– Так точно. Передал, что мы намерены вернуть им клиента, или как вы сказали.

– И что доктор?

– Говорит, мы его проверим и отправим назад, так что давайте пропустим эту фазу и предположим, что он уже у вас. Говорит, всё равно разбираться вам.

– Вот как. Пропустим, значит? Хорошо, мы пропустим. Разберемся? Ох, мы разберемся…

– Товарищ майор, но что тут сделаешь?

– Эх. Толку от вас двоих.

24 июля 2005 года

Девушки занимаются парнями, а парни – девушками.

Одинаковые дома ее района листались вдоль шоссе как бетонные страницы. Над головой сухо шумели июльские кроны, густые и зеленые, нависавшие так низко, что нужно было постоянно склонять голову.

С Эврикой я виделся только раз в жизни. К счастью, в этот единственный раз мне удалось запомнить дорогу. Серый прямоугольник, четвертый в одинаковой череде. Дальний подъезд, высокий этаж. Ее площадка так сильно пропахла краской, что даже мухи не присаживались тут надолго. Эвридика снимала квартиру одна, и – мне снова повезло – в этот вечер она была дома.

– Кто там?

– Я, – сказал я, не зная, с чего начать. Нужно было срочно увести ее отсюда.

– При- вет!  – изумилась Эврика, выглянув из дверной прорези. Она была одета в неровно сшитый халат и огромные сине-зеленые шлепанцы. От нее пахло духами и паром. На голове она свила хитрый узел из полотенца – может быть, даже из двух.

– Привет, – сказал я. Эвридика встала на цыпочки, просунула голову в дверную щель и мягко чмокнула меня в щеку около носа. Поначалу я смутился, но она, видно, приветствовала так любого, кого встречала больше одного раза. Эврика была доверчива.

– Я пришел забрать тебя.

Дверной зазор между нами тут же сократился вдвое.

А может, ей просто нравилось целовать людей в щеку.

Нужно было срочно исправиться.

– То есть, – начал я. – Пришел забрать тебя на прогулку. В этом смысле. Пригласить.

– Куда пригласить, ты с ума сошел, – Эвридика снова приоткрыла дверь. – Я, между прочим, после работы, и вообще я только из ванной.

– Слушай, – я глянул по сторонам, дурея от химической вони. – Мне больше не с кем, почему не сходить куда-то, выпить кофе? Я угощу.

– Не люблю кофе.

– А что тебе нравится?

– Не знаю. Ну там, пицца.

– Без проблем.

– Да? – она еще шире открыла дверь. – Это же просто? Не как свидание? Это же ни к чему не обязывает?

Эврика вытянула шею и заглянула мне в глаза. Я покачал головой и едва не покачнулся следом. От удушливого запаха краски на языке оставался горький привкус.

– Фу, как здесь воняет, – удивилась Эвридика. – Что ты стоишь тогда, заходи, подожди меня в комнате, а я в ванной переоденусь.

Так я оказался в ее тесной спаленке, между бархатных покрывал и кружевных занавесок, среди давящей массы плюшевых медведей и пушистых фламинго, рассаженных везде, где хватало места. Все книжные полки Эврики заполняла череда пластмассовых ламп и часов, декоративных, самого разного вида – бесформенный медведь, воздушный шар, кораблик с розовыми парусами, жуткий надутый гном, оплывшие пупсики и точеные кошечки, слон из гипса и прозрачная хрустальная свинья. В комнате было немного душно – пахло жасмином, сандалом и недорогой парфюмерией.

Полчаса спустя Эвридика еще не вернулась, а в моем кармане зажужжал «Сименс».

Вз-з. Вз-з. Вз-з.

Я снял трубку.

– Йоу, клево, ты не сменил номер, – это был Фернандес. – Я вот чё. Знаешь, что на самом деле реально грустно?

Что?

– Предсказуемость. Мы ищем человека, а находим животное. Одна и та же фигня. Всегда они ведут себя одинаково.

И Вернадский оборвал связь.

Стеклянные глаза медвежат, котят и фламинго следили за мной из каждого угла. Часы на полках тикали в унисон, потом вразнобой, потом опять в унисон, медленно перемалывая мой разум. За дверью ванной гудел фен. Потом он умолк, и зажурчала вода. Когда я уже готов был подумать, что Эвридика принимает ванну еще раз, краны замолчали, и в маленькой квартире стало тихо. Через десять минут в прихожей щелкнул выключатель, и в комнату вошла она, припудренная и накрашенная, в цветастом платьице и на таких высоких каблуках, что пальцы ее ног едва касались пола.

– Ну, – Эврика надула блестящие губки. – Ты хоть скажи что-нибудь. Не видишь, как для тебя нарядились?