Тревожное лето - Виктор Дудко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прогулка длилась долго. Прошли по бухте Золотой Рог, вышли к Русскому острову, обогнули полуостров Эгершельд и выскочили на простор Амурского залива.
Тачибана дотошно расспрашивал о наличии войск, вооружении, о проходящей мобилизации, как будто ему ничего об этом известно не было. В основном отвечал генерал Петров. Все на память, без бумажек. Потом Тачибана сказал, что есть распоряжение генерального штаба остаться здесь на зиму. Но правительство пока это распоряжение никак не комментирует. Переговоры в Чанчуне затягиваются. Чтобы делегация Советов стала сговорчивее, надо немедленно начинать боевые действия. Если войска Дитерихса возьмут хотя бы Хабаровск и укрепятся там, то японское правительство, можно быть уверенными, поддержит генеральный штаб.
После взаимных препирательств обе стороны пришли к соглашению: боевые действия начать четвертого октября.
Дитерихс под конец переговоров стал возбужден и нервно крутил шеей, словно ему был тесен воротник мундира.
Выйдя на палубу, Серегин стал с подветренной стороны, закурил. К нему подошел Кавкайкин. Он был бледен, на лице, гримаса.
— Что с тобой? — поинтересовался Серегин.
— Мутит, — сказал Кавкайкин. — Не переношу моря. Это у меня наследственное. — И тут же тихо спросил: — Это правда, что четвертого начнется, Олег Владиславович?
Серегин глядел на. приближающийся берег.
— Кто тебе сказал?
— Я сам слышал.
— Подслушивать нехорошо, прапорщик.
— Простите, — вытянулся Кавкайкин, моргая светлыми ресницами.
Репортеры терпеливо ждали на причале. Как только катер уперся в стенку пирса, был брошен трап. Охрана образовала живой коридор к автомобилям.
...Надо передать информацию. Что же сделать?.. Автомобили с генералами удалились. К Серегину подошли Холл и Халахарин.
— Пойдемте поужинаем. Прапорщик приглашает нас в кабак.
Серегин, подумав, согласился.
После трех рюмок, торопливо выпитых за успех молодого офицера, все захмелели. Халахарин стал мрачен. Вино его никогда не веселило, вызывало скептическое настроение. Холл заметил это, а Халахарин буркнул жуя:
— Нет повода для веселья. Отвеселились. Это всегда так: кто много хохочет, тот потом сильно рыдает. Так? — посмотрел на Серегина, будто ища его поддержки.
Тот уклончиво пожал плечами. Зато Кавкайкин живо согласился:
— Верно. Это еще мама говорила: не смейтесь, говорила, так громко, не то беду накличете. — Он развалясь сидел на стуле, неумело курил толстую ароматную сигару, предложенную Холлом, и снисходительно оглядывал зал, привыкая к роли завсегдатая кабачного веселья. — Скоро мы тоже будем плакать. Очень даже скоро. — Стряхнул пепел в тарелку. — Поручик Уборевич уже на Уссури, господа. Только что получили сообщение из Спасска...
— Юра, — укоризненно произнес Серегин.
Халахарин с ухмылкой на забуревшем лице посмотрел на того и другого, потом взглянул на Холла, поощрил прапорщика:
— Шпарь дальше, Кавкайкин.
Холл, посмеиваясь, спросил:
— Это тоже военная тайна?
— Какие там нынче, к дьяволу, тайны, — отмахнулся Халахарин. — Тайны надо было раньше хранить,
Серегин подначил:
— Юра у нас и не такое знает... Вот выпьет еще рюмочку. Выпьешь, Юра?
— А что? — завелся Кавкайкин, одним глотком опорожнив пододвинутый Серегиным стакан. — И знаю!
— Ну-ну...
Холл прищуренным взглядом уперся в него, перестав жевать.
— А что? Вот сегодня на «Меркурии» секретничали. Так? Приказ Тачибана получил. По зимним квартирам. Так? Михаил Константинович обрадовался. Так? А о чем они говорили с Тачибаной?
Серегин уже не слушал, что болтал захмелевший прапорщик, а искоса наблюдал за реакцией Холла, который стал похож на охотничью борзую, сделавшую стойку перед дичью. Кавкайкина понесло. Серегин огляделся. Он давно заметил полковника, который откровенно тискал даму, сидевшую у него на коленях. «А это тебе на десерт, — подумал он об американце. — И эту информацию передашь, никуда не денешься».
— Ладно, Юра. Хватит, уже все тайны выболтал. Раз ты у нас такой осведомленный, скажи, кто тот полковник?
Кавкайкин проследил взглядом:
— С блондинкой который? О! — Вновь оживился, польщенный вниманием: — Да вы его знаете. Это полковник Ловцевич. Сегодня его срочно направляют на Уссури. Лично Михаил Константинович дал задание уничтожить штаб Уборевича. Да, да... — горячо подтвердил, видя недоверчивую усмешку Халахарина. — Ей-богу! Не верите? Я сейчас...
Он порывисто вскочил, но Серегин усадил его на место.
— Хватит, Юра. С ума сошел? Ты действительно стал болтлив. Что о нас подумает наш друг Джон?
Холл дурашливо замахал руками:
— О, я ничего не понимаю в русский тактика. Я хорошо понимаю в русски водка. Я совсем не это... военная.
— А не пора ли нам, братцы, девок щупать, а? — мрачно и решительно поднялся Халахарин. — Вон тех, мулаток... Один момент...
Холл поддержал с энтузиазмом:
— Русски девки — очень харашо!
— Дурак, — сказал Халахарин. — Это ваши. Когда поздно ночью они усаживались в пролетку,
Халахарин едва держался на ногах. Кавкайкин потерял фуражку и все бормотал:
— Иг-грь Ник-лаич... где? Я ж-желаю обнять его. Где Иг-грь Ник-лаич?.. Иг-грь...
Прощаясь, Холл подмигивал:
— Однако, вы оч-чень хорошие, как это... ребята. Так? Следующий пьянка за мной, так?..
Серегин утихомиривал Юру Кавкайкина, который вдруг страшно забеспокоился, не потерял ли он в ресторане револьвер, и пытался обезоружить мрачного Халахарина, а сам думал, что, наверное, что-то случилось: связного от Карпухина все нет, а время запасной встречи с представителем подполья еще не наступило. Обстановка меняется, сведения устаревают. А главное — он так и не смог никого предупредить о предательстве Вальковской. Сколько людей уже сложили свои головы из-за того, что у него, Улана, вовремя не было связи? Но если удастся этот номер с Холлом и его газетой...
— Давай, давай, Джонни, а то опоздаешь на катер, — весело заторопил он Холла. — В другой раз пить будем за твой счет. Не забудь. А туалет, скажу по секрету, вон в том дворе. За углом. Запомни!
Джон оценил юмор и захохотал:
— Это вы мне болтать как это... военная тайна, так? — И снова залился радостным смехом.
— Вы что, с ума посходили? — громче чем следовало говорил управляющий ведомством внутренних дел Вершинин. — Совсем потеряли чувство реальности и витаете бог знает где. Спуститесь на землю, господа! Думать надо, — он исступленно, с исказившимся от злости одутловатым лицом, стукнул себя по лбу костяшками пальцев, — думать надо, прежде чем что-то печатать. Вы понимаете, что вы наделали? — Вершинин потряс еще пачкающимся краской номером газеты перед самым носом бледного, как стенка, редактора.