Тревожное лето - Виктор Дудко

Серегин постоял, глядя ему вслед. «Холл о чем-то догадывается, иначе бы так не вел себя», — подумал он.

Корреспондент из Вашингтона не так прост, как считали его приятели. Японскому осведомительному бюро было известно, что Холл на самом деле — офицер разведки военно-морского флота Соединенных Штатов Америки.

— Есть подозрение, — говорил между тем Кавкайкин, — Холл — разведчик красных.

— Чепуха это, — охладил его Серегин, — успокойся.

— Может, и чепуха, — охотно согласился Кавкайкин. — Дай-то бог.

— Тебя что-то очень тревожит, Юра?

— Да нет, ничего. Хотя, знаете, чувствую, началось это после заметки в газете. Мне никаких поручений не дают. Ротмистр со мной сух и официален. Не знаю...

Серегин как мог успокоил его. Но самого охватила тревога. Значит, все же взялись за Холла...

Джона Холла буквально выволокли из бара. Он едва переставлял ноги, голова безжизненно моталась, будто у тряпичной куклы...

В этот день за репортером, как привязанные, ходили два молодых китайца, похожие друг на друга, точно близнецы. Под легкими бумажными куртками чувствовались тренированные мышцы. Двое шлялись за американцем, выбирая момент, чтоб увезти его, и когда он забрел в кабак, занервничали: там можно сидеть вечно. Холл пил и, как всегда, не хмелел. И тогда они решили ускорить события. Один из китайцев подошел к сидевшему перед стойкой бара американцу сзади и на секунду словно прилип к нему. Холл попытался встать, пошатнулся, но не упал; подхваченный под руки.

— Пьет как лошадь, — сказал один китаец.

Другой поддакнул:

— Американцы все пьют как лошади. Мы бы с тобой от одной его порции уже валялись под столом.

— Это уж точно.

Пролетка с Холлом и китайцами понеслась в сторону Миллионки. Свернула с Алеутской и затерялась в темноте.

Холла втащили в фанзу. После нашатырного спирта он пришел в себя, огляделся.

— Ты кто? — спросил у толстого китайца в халате, сидевшего на корточках и разглядывающего его.

Китаец улыбнулся открыто и дружелюбно.

— Обращайтесь ко мне на «вы», — попросил он вежливо на неплохом английском языке. — Скажите мне, — китаец показал газету с обведенной красным карандашом заметкой: — Это вы писали?

Холл, борясь с еще не ушедшей из глаз мутью, прочитал первый абзац. Конечно, он писал, но для чего это знать вежливому китайцу?

— Где я? — вместо ответа спросил Холл и хотел встать.

Китаец мягко придержал его за колено:

— Сидите, сидите. И отвечайте на мой вопрос.

Холл сплюнул, облизал губы:

— Не помню, может быть, и я. Здесь я очень много писал. На радиостанции даже забастовали — пришлось раскошелиться.

— Все же вы или не вы? — Китаец сидел на корточках и улыбался.

— Не помню, говорю же тебе, — сказал Холл, озираясь и не обращая внимания на хозяина. Он искал двери, но в фанзе с круглыми стенами найти их было не так просто.

— Надо вспомнить, очень надо, — сказал китаец, поднялся и отошел. В тот же миг Холл почувствовал, что кто-то стиснул ему кисти рук и вцепился в волосы, запрокидывая голову. От боли перехватило дыхание. После первого ослепляющего удара ему показалось, что он попал меж двух вращающихся колес. После второго сообразил, что его заметка успела кому-то очень не понравиться и что эти азиаты будут бить его до тех пор, пока он не сознается или не умрет.

Третьего удара ждать не стал, а нанес его сам. Ногами. Для Холла важно было высвободить руки. У него были руки профессионального боксера, и ему ничего не стоило научить этих китайцев вежливости. Он добрался и до толстяка, но тут его оторвали от хозяина и набросили сеть — в мгновение ока скрутили, как это делается при ловле орангутанга.

А толстяку все-таки досталось: сидел с разбитым лицом и мокрым полотенцем промокал кровь.

— Кто вам дал сведения для газеты? — все таким же ровным голосом спросил китаец.

И Джон Холл понял, что теперь просто так ему не выбраться — дело серьезнее, чем ему показалось. И сказал:

— Мне их никто не давал.

— Вы неискренни, — сказал толстый китаец. — Вы не хотите сказать правду.

— Мне жизнь дорога.

— Это верно, — согласился китаец. — Кто это? — Он показал снимок моментального фото, на котором был запечатлен офицер, отдаленно похожий на прапорщика, с которым они тогда пили и который ужасно много болтал. Но Холл сейчас не мог вспомнить его фамилию.

— Вы знакомы с ним?

— Да. Развяжите меня. Я больше не буду драться, — сказал он примирительно. — Если вы меня будете избивать, я через все газеты мира расскажу об этом.

Китаец улыбнулся еще шире и снова спросил:

— Так кто это?

— Я не помню, как его зовут. Забыл!

— А этот?

Холл в плохо исполненном снимке все же узнал Серегина. Сняли его, вероятно, за столом, потому что он смотрел вниз.

— Это капитан... тоже забыл фамилию, черт вас побери.

— Кто из них дал вам сведения для газеты? Правдивый ответ спасет вам жизнь. Они же ваши приятели.

— Никто из них не давал. Я ведь говорил уже об этом.

Отчего Холл так упорно сопротивлялся? Жаль было болтливых русских парней, которых можно будет потом использовать в работе на американскую разведку? А может, просто не хотелось опуститься до признания этим желтомазым? Трудно сказать... Скорее всего, и то, и другое, а может, и третье.

— Хорошо, пусть будет по-вашему, — все так же любезно улыбнулся китаец. — Кто с «Меркурия» в тот вечер был с вами в «Медвежьей берлоге»?

— Думаю, многие.

— Халахарин, так?

— Это кто такой?

— Не притворяйтесь.

Холл кивнул, скривившись от боли в голове.

— Прапорщик Кавкайкин, так?

Холл снова сделал движение головой.

— Ну, вот и хорошо. Нам ведь известно, что вы являетесь офицером разведки американского военно-морского флота. Еще кто?..

Планируя наступление, штаб Уборевича направил в помощь партизанам отряд особого назначения под командованием Гюльцгофа. Задание было: не обнаруживая себя пройти по тылам белых и во что бы то ни стало оседлать железную дорогу у станции Мучная, этим не дать возможность белогвардейцам подвести к Спасску подкрепление. Но у деревни Андреевки в долине Даубихе отряд встретили передовые части белогвардейского корпуса Бородина, и он, втянутый в бой, уже не мог оторваться от противника и выполнить поставленную задачу. Только отдельные команды подрывников сумели просочиться к Мучной.

Тем не менее, положение Молчанова ухудшалось. Он потребовал от Дитерихса немедленной помощи. 8 октября Дитерихс направил в Спасск эшелон с подкреплением из Никольск-Уссурийского. Но на сто десятой версте он был пущен под откос. Следом сформировали второй эшелон, который простоял под парами более пяти часов, пока ремонтировали взорванные пути. Когда, наконец, он тронулся, то навстречу ему, из Спасска, пошли поезда, битком набитые ранеными. Саботаж железнодорожников по существу сорвал операцию. Образовалась пробка, и подкрепление Дитерихса не смогло облегчить положение Поволжской группы.