Демоны да Винчи - Джулия Бьянки

— Итак, имеется дрожь, хриплый голос, затрудненное дыхание, рвота, расширенные зрачки, обильный холодный пот, видения… — бубнил фармацевт, пока укладывал Джулиано на ковры, затем обернулся к моне Челии. — Очень похоже на отравление волчьим корнем, поименованным в латыни Aconitum. Он что-нибудь сегодня ел или пил?

— Пил? Иисус свидетель, он второй день только и делает, что пьет!

— Придется пустить ему кровь, промыть желудок и укутать потеплее. — Везарио прижал пальцы к синей жилке на шее его милости. — Если успеем, пульс неровный…

Он вырвал из рук девушки таз, выплеснул его содержимое и вручил Леонардо:

— Держи крепко!

Нырнул в свой сундучок за ланцетом, отвел руку Джулиано и без колебаний сделал надрез. Вязкая бурая струйка ударила в серебряное дно. Таз стал быстро наполняться. Мадонна Челия отвернулась от ужасного зрелища, схватила с пола подушку и со всей силы зашвырнула в акробатов:

— Что уставились? Немедленно убирайтесь! Все вон отсюда! Вон, кому говорят!

После некоторого замешательства актеры принялись собирать нехитрые пожитки, а Везарио ловко перехватил шелковым платком руку Джулиано чуть выше локтя.

— Пациента необходимо уложить в постель. Бери его за плечи, Леонардо, а я возьму за ноги. Где у вас спальня, мона Челия? Прошу вас, прикажите убрать ковры и принести туда ведро воды, соль, уксус, полотенца и пару разогретых кирпичей.

Они втащили его милость в спальню и устроили на громадной кровати. Вдали от чужих ушей Леонардо позволил себе уточнить стратегию лечения, поскольку совсем не был уверен, что при отравлении волчьим корнем кровопускание способно помочь. Но ученый фармацевт пожал плечами — неизвестно, облегчает ли кровопускание жизнь больному, зато эта процедура определенно помогает лекарю, делает пациента сговорчивым и терпеливым. Такой здоровый лоб, как Джулиано, навряд ли позволит накачать себя соленой водой до блевоты. Он запихнул в рот полуживого пациента воронку с длинным носиком и принялся заливать в нее солевой раствор, а по окончании процедуры наказал служанкам освободить синьора от одежды, обтереть раствором уксуса, укрыть двумя одеялами и приложить к ступням разогретые кирпичи — чтобы кровоток быстрее восстановился.

Одежда его милости была сброшена горкой на мозаичный пол, Леонардо склонился и поднял кошель, чтобы сохранить его от алчных рук. Напрасные хлопоты — внутри не задержалось даже одной, самой мелкой монетки, их место занимал сложенный листок бумаги. Живописец осторожно вынул его и развернул, опасаясь, что Джулиано из-за скверного самочувствия упустит какое-нибудь важное дело и снова прогневит старшего брата. Листок был исписан в два столбца по-мальчишески размашистым, но неразборчивым почерком. Первый представлял собой имена и прозвища, в другом столбце напротив каждой фамилии были выписаны их занятия и звания.

Список карликов!

Синьор Джулиано был настойчивым парнем и собрал список из полутора дюжины городских уродцев. Большая часть имен была вычеркнута, а напротив двух красными чернилами была сделана пометка «хром». Прищурившись и повертев записку так и эдак, Леонардо разобрал «поводырь слепых» и «жонглер».

— Жонглер! Дьявол его побери!

Без промедления он бросился в залу, где только что давали представление, но все равно безнадежно опоздал. Акробаты со своими огнями, перьями и мишурой покинули палаццо Пинелли, оставив в память о себе лишь прожженную дыру в гобелене и куль засаленного тряпья, сваленный прямо в бассейн фонтана. Леонардо пересек залу одним прыжком, разворошил промокшее барахло и обнаружил скукожившееся, синюшное тело утопленника. Это был карлик, его правая нога была короче левой, а недоразвитая ступня напоминал сломанное птичье крыло…

… Когда начинается Великий пост, актеры, циркачи, шуты и акробаты уподобляются стаям гусей и разлетаются прочь из города. Но всегда находится одна-две труппы, которые ухитряются найти работу даже в самое неподходящее время, ведь люди грешны и любят поразвлечься. Джулиано, сам охотник до площадных зрелищ, знал это очень хорошо и первым делом отрядил своего конюха на рыночную площадь разыскать таких весельчаков и выбрать тех, в чьей компании имеется карлик-хромоножка. Его в первую очередь интересовал проезжий люд, поскольку разузнать о жителях Флоренции не составляет труда: все они, от банкиров до нищих либо состоят в каких-то гильдиях, либо торчат в борделях. Достаточно расспросить канцеляристов из Синьории и хозяек веселых домов…

Джулиано завернулся в полы плаща: его все еще познабливало, но в остальном чувствовал себя сносно и даже съел тарелку рыбной похлебки.

Словом, его список уродцев обмелел очень быстро — всего двое карликов, по словам очевидцев, хромали на правую ногу. Один из них состоял в гильдии нищих, где подвизался поводырем у слепых, другой — жонглировал на ярмарках и площадях. Джулиано решил лично взглянуть на обоих и пригласил в дом мадонны Челии, за что просит его великодушно извинить, он не намеревался задерживаться под ее гостеприимным кровом и доставлять хлопоты. Джулиано поймал взгляд красавицы и поклонился, щеки вдовицы Пинелли зарделись нежнейшим румянцем: она всегда рада услужить, если в том есть нужда… для Флоренции…

— Аж неловко смотреть, — шепнул капитан Дель Сарто живописцу.

Леонардо кивнул, хотя едва ли вдавался в смысл слов. Он снова и снова разглядывал лицо карлика, которое перед этим долго и тщательно оттирал от театрального грима. Его всегда отличала завидная зрительная память, но стоило ему прикрыть глаза, как лик карлика из трюмной камеры искажался, плавился и исчезал во мраке…

Он не мог вспомнить! Никак!

Оставалось только осмотреть его ходули — в спешке брошенные сотоварищами-актерами у стены. Этот реквизит был сделан очень хитро — площадки для стопы, прибитые к палкам, имели разную форму и располагались на разной высоте, таким образом скрадывали хромоту и уродство жонглера. Если допустить что карлик подкрался к Урбино сзади, стоя на ходулях — хватило бы ему сил удавить мальчишку цепью?

Леонардо опустился на корточки и тщательно осмотрел ладони карлика. Они выглядели соразмерными, небольшими, но достаточно крепкими, чтобы подбрасывать и ловить тряпичные мячи, апельсины и блестящие обручи, местами кожа на них огрубела, как панцирь черепахи. На пальцах остались застарелые мозоли — от прикосновения к ним он испытал острую жалось к маленькому человечку, жизнь которого была цепью сплошных несчастий. Другие детишки еще беззаботно играли в родительских домах, а этот был обречен отрабатывать черствый кусок, потешая публику собственным уродством, без проблеска надежды переменить свою жизнь. Судьба всякого художника такова — изливать свою боль, выворачивать душу на потребу толпе, не получая взамен ни любви, ни милосердия. Лицо карлика выглядело спокойным, даже умиротворенным, словно смерть была для него избавлением, обещанием равенства перед Господом. Леонардо горестно вздохнул.