Я прихожу после смерти. История профессионального уборщика мест преступлений - Томас Кундт

class="p1">Будучи на службе в ННА[6], восточногерманском аналоге бундесвера, он каждый день писал матери письма – красивым и аккуратным почерком.

Опрятные буквы, все одинакового размера – будто отпечатанные на машинке. Это меня очень удивило. Я решил, что он не мог писать таким почерком. С другой стороны, почему бы и нет? Чуть позже соцработник рассказала мне, что он проходил тест на IQ и его результат оказался гораздо выше среднестатистических ста баллов. Он был очень одаренным. Я видел только его алкоголизм, но не знал, что за этой зависимостью скрывается личность.

Люди, страдающие зависимостью, довольно быстро оказываются окруженными другими людьми с зависимостью. Наше общество становится слишком фрагментированным, сегодня такого понятия, как деревенская община, практически не существует, поскольку клубы, маленькие деревенские пабы, в общем, места, где местный священник может встретиться с учителем, а сапожник может запросто поболтать с врачом, вымирают. Тот, кто занимается восстановлением ретроавтомобилей, имеет окружение, состоящее в основном из людей, которые также любят старинные машины. А тот, кто вдруг теряет работу и начинает пить, оказывается в кругу людей, находящихся в подобной ситуации. Это замкнутый круг, и с каждым днем выбраться из запоя становится все труднее и труднее. Алкоголь превращается в центр бытия. В какой-то момент человек должен не только побороть свою зависимость, но и постараться полностью изменить свою жизнь. По крайней мере, такое представление сложилось у меня благодаря моей работе.

В квартире Раффи все стены были обклеены картинками с изображением мультяшных персонажей. Глазастые пасхальные кролики, обнимающиеся Микки и Минни в окружении сердечек – в общем, маленькие безвкусные наклейки, которые совсем не соответствовали внешности Раффи. Он был из тех людей, при встрече с которыми люди инстинктивно переходят на другую сторону улицы. И уж явно не производил впечатления человека, обклеивавшего стены детскими картинками и собиравшего плюшевые игрушки.

Я вынес из квартиры всю мебель и упаковал вещи Раффи в пакеты. Пол выглядит не слишком испорченным, так что я просто хорошенько вымою его шваброй и тщательно продезинфицирую, решил я.

Я подождал, пока средство впитается, а затем принялся оттирать пятна. Совсем скоро от Раффи не останется и следа. Через пару месяцев в квартиру въедут новые жильцы, а дальше? Я буду вспоминать о Раффи, но вспомнит ли о нем кто-то еще? У него не было ни семьи, ни друзей, ни какого-либо окружения, достойного хоть малейшего упоминания. Я продолжал драить пол, вспоминая его теплую улыбку. Ведь кто еще вспомнит о ней?

Глава 15

Наконец после бесчисленных пятничных набегов работа над «долгосрочным заказом» подошла к концу. По крайней мере, я так думал. После того, как мы вычистили весь дом, вдова попросила нас с Даниелем разобрать кухонные шкафы и перевезти их к ней в квартиру. Когда мы доставили ей кухню, она сказала:

– В моей кладовке тоже хранятся вещи мужа…

Так что мы остались еще на полдня и разобрали ее кладовку. Только после этого наш долгосрочный заказ можно было считать выполненным. Вдова продала дом через агента по недвижимости, с которым я ее связал; для завершения сделки ей требовалось лишь прийти на прием к нотариусу. Спустя несколько дней у меня зазвонил телефон. Увидев ее контакт на дисплее мобильника, я решил, что она вспомнила еще про одну кладовку, заполненную вещами ее умершего мужа, и что эта работа и впрямь никогда не закончится.

– Томас, у тебя есть минутка поговорить?

Ее голос звучал серьезно и печально.

– Да, конечно! – ответил я.

Наши отношения уже вышли за рамки чисто деловых – мы почти подружились. Я не знал, что у нее произошло, но мне хотелось поддержать ее.

– Я как раз ехала к нотариусу, – сказала она, – и мне пришлось остановиться, потому что я вдруг это осознала.

– Что осознала?

– Ну… что мой муж мертв!

Я оторопел. Для этого ей необязательно было обращаться к нотариусу. Я и сам мог рассказать ей о том, что ее муж умер.

– Ну, я знаю, что он умер, но мне кажется, я только сейчас это осознала. Не могу объяснить. Я просто впервые серьезно об этом задумалась. Не о том, что нужно делать, каким должен быть мой следующий шаг, а просто о том, что он мертв. Теперь все шаги предприняты, все уже сделано. Дом продан, вещи убраны, его больше нет. И я вдруг расплакалась. Не знаю даже… Как только он умер, я запретила себе думать о том, что я чувствую. Я просто занялась делами, принялась продумывать наперед все мероприятия, связанные с его смертью. Мне нужно было просто что-то делать, понимаешь?

Я вспомнил, какой она мне показалась при первой встрече. Холодной и отстраненной. На самом деле она была совсем не такой. Так подействовал шок, обстоятельства, внезапный груз ответственности. Мы проговорили еще несколько часов.

В моем деле мне часто приходится иметь дело со скорбящими, и каждый из них справляется со своим горем по-разному. Некоторые ведут себя очень спокойно и остаются стабильными. Возможно, потому, что таким образом они пытаются вытеснить из своей головы то, что только что произошло, и подобно вдове Коллекционера сосредотачиваются на том, «что надо делать». А может быть, они просто не доверяют мне. В конце концов, я – всего лишь незнакомец в защитном костюме, который пришел делать свою работу. Они открывают мне дверь, крепко жмут руку и говорят сдержанно и ровно, но по их глазам я ясно вижу, что всего несколько секунд назад они горько плакали. Это всегда немного задевает меня. Я встречаю этих людей в самый уязвимый момент их жизни, и, конечно, мне хочется, чтобы они знали, что под защитным костюмом скрывается моя человечность, способная разделить их чувства. В то же время мне нужно быть осторожным, чтобы не нарушить личных границ скорбящего. Некоторые спецуборщики способны полностью абстрагироваться от ситуации – их нисколько не волнует, кто и как умер, они просто вставляют в уши наушники и концентрируются только на уборке. Я так не могу. Музыка всегда ассоциируется у меня с ситуациями, в которых я ее слушаю, так что я не готов вспоминать сгнившие мозги каждый раз, когда заслышу, например, Эксла Роуза[7], поющего свою «Sweet Child O’ Mine». И я не могу оттирать чью-то кровь и не задаваться вопросом, кому эта кровь принадлежала. Разумеется, это не означает, что мне непременно нужно узнать все о личной жизни этого человека, просто я не могу игнорировать этот момент, не могу от него абстрагироваться. Ведь иначе мне придется размышлять над этими вопросами дома, после работы. Поэтому я предпочитаю сразу во всем разобраться и хоть как-то ознакомиться с историей жизни, которую я буквально стираю с лица земли. Как ни парадоксально это