Россия в концлагере (сборник) - Иван Солоневич

Так вот и живет этот актив – между обухом рабоче-крестьянской ярости и плетью рабоче-крестьянской власти…

Власть с активом не церемонится – впрочем, с кем, в сущности, церемонится сталинская власть? Разве только с Лениным, да и то потому, что все равно уже помер… С активом она не церемонится в особенности, исходя из того весьма реалистического соображения, что этому активу все равно деваться некуда: лишь только он уйдет из-под крылышка власти, лишь только он будет лишен традиционного нагана, его зарежут в самом непродолжительном времени.

Чортовы черепки

Оторванный от всякой социальной базы, предавший свою мать ГПУ и свою душу – чорту, актив «делает карьеру». Но чорт, как это известно было уже Гоголю, имеет чисто большевицкую привычку платить черепками122. Этими черепками оплачивается и актив.

Люди, которые представляют себе этот актив в качестве «сливок нации» и победителей в жизненной борьбе, совершают грубую ошибку. Никакие сливки и никакие победители. Это – измотанные, истрепанные, обалделые люди, и не только палачи, но и жертвы. Та небольшая сравнительно прослойка актива, которая пошла на все эти доносы и раскулачивания во имя какой-то веры – пусть очень туманной, но все же веры, веры хотя бы только в вождей, – состоит, кроме всего прочего, из людей глубоко и безнадежно несчастных. Слишком широкие потоки крови отрезывают дорогу назад, а впереди… Впереди ничего, кроме чортовых черепков, не видно.

Советская власть платить вообще не любит. Индивидуально ценный и во многих случаях практически труднозаменимый спец – кое-как пропитывается и не голодает, не воруя. Актив может не голодать только за счет воровства.

Он и подворовывает, конечно в нищенских советских масштабах – так, на фунт мяса и на бутылку водки. По такой примерно схеме: Ванька сидит председателем колхоза, Степка в милиции, Петька, скажем, в Госспирте. Ванька раскулачит мужицкую свинью и передаст ее милиции. Выходит как будто и легально – не себе же ее взял. Милицейский Степка эту свинью зарежет, часть отдаст на какие-нибудь мясозаготовки, чтобы потом, в случае какого-нибудь подсиживания, легче было отписаться, часть в воздаяние услуги даст тому же Ваньке, часть в чаянии дальнейших услуг препроводит Петьке. Петька снабдит всю компанию водкой. Водка же будет извлечена из акта, в котором будет сказано, что на подводе Марксо-Ленинско-Сталинского колхоза означенная водка была перевозима со склада в магазин, причем в силу низкого качества оси, изготовленной Россельмашем, подвода перекинулась, и водка – поминай как звали. Акт будет подписан: председателем колхоза, старшим милицейским и заведующим Марксо-Ленинско-Сталинским отделением Госспирта. Подойди потом разберись.

Да и разбираться-то никто не будет. Местное население будет молчать воды в рот набравши. Ибо ежели кто-нибудь донесет на Петьку в ГПУ, то в этом ГПУ у Петьки может быть свой товарищ, или, как в этом случае говорят, «корешок»123. Петьку-то, может, и вышлют в концлагерь, но зато и оставшиеся «корешки», и те, кто прибудет на петькино место, постараются с возможным автором разоблачения расправиться так, чтобы уж окончательно никому повадно не было портить очередную активистскую выпивку.

Этакое воровство, в той части, какая идет на активистский пропой души, большого народнохозяйственного значения не имеет, даже и в масштабах советской нищеты. Бывает значительно хуже, когда для сокрытия воровства или для получения возможности своровать уничтожаются ценности, далеко превосходящие потребительские аппетиты актива. В моей кооперативной деятельности (была и такая) мне раз пришлось обследовать склад в 8.000 пудов копченого мяса, которое сгноили в целях сокрытия концов в воду. Концы действительно были сокрыты: к складу за полверсты подойти было нельзя. И на все были акты, подписанные соответствующими Ваньками, Петьками и Степками.

«Ревизионная комиссия» вынесла соломоновское решение: согнать мужиков, выкопав ямы, зарыть в эти ямы оное гнилье.

Для полноты картины следует добавить, что сгнившие колбасы были изготовлены из раскулаченных у тех же мужиков свиней. В течение месяца после этого благовонного происшествия половина местного актива была вырезана мужиками «на корню». Остальные разбежались.

Актив и интеллигенция

Так что – куда ни кинь, все выходят чортовы черепки.

Особенно обидный вариант этих черепков получается в отношении актива и интеллигенции.

Нынешний российский политический строй – это абсолютизм, который хочет быть просвещенным. Хозяйственный строй – это крепостничество, которое хочет быть культурным. Поэтому советский барин любит щеголять культурой и белыми перчатками. Обращаясь к аналогии крепостных времен, следует вспомнить, что тот самый Мирабо124, который

…пьяного Гаврилуза измятое жабохлещет в ус и в рыло125…

– относился весьма сочувственно к Вольтеру и украшал жизнь свою крепостным балетом. Он, конечно, был покровителем и наук, и искусств. Он, скажем, после хорошей псовой охоты по мужичьим полям или после соответствующих операций на конюшне был очень не прочь отдохнуть душой и телом за созерцанием каких-нибудь этаких черных тюльпанов. По этой самой причине он милостиво пригласит в свой барский кабинет ученого, хотя и тоже крепостного, садовода и будет вести с ним проникновенные разговоры о цветоводстве или о том, как бы этак распланировать барский парк, чтобы соседнее буржуазное поместье издохло бы от зависти.

Как видите – тема эта довольно тонкая. Бурмистр же столь тонких разговоров вести не может. Он выполняет функцию грубую: бьет плебс по морде. Садовода пороть невыгодно, на обучение его какие-то деньги ухлопали. А на место бурмистра можно поставить приблизительно любого обормота с достаточно административными дланями и челюстями.

Вот приблизительная схема взаимоотношений треугольника – партия – актив – интеллигенция – так, как эта схема складывается в последние годы. Ибо именно в последние годы стало ясно, что с интеллигенцией власть одновременно и перепланировала, и недопланировала.

Истребление «буржуазной интеллигенции» было поставлено в таких масштабах, что когда «план» при содействии доблестных активистских челюстей был выполнен, то оказалось, что почти никого и не осталось. А новая – советская, пролетарская и т. д. – интеллигенция оказалась, во-первых, еще более контрреволюционной, чем была старая интеллигенция, и, во-вторых, менее грамотной и технически, и орфографически, чем была старая даже полуинтеллигенция. Образовалась дыра или, по советской терминологии, прорыв. Острая «нехватка кадров» врачебных, технических, педагогических и прочих. Интеллигент оказался «в цене». А недорезанный, старый, в еще большей. Это – не «поворот политики» и не «эволюция власти», а просто закон спроса и предложения, или, по Марксу, «голый чистоган». При изменившемся соотношении спроса – активистским челюстям снова найдется работа.

Теперь представьте себе психологию актива. Он считает, что он – соль земли и надежда мировой революции. Он проливал кровь. Ему не единожды и не дважды проламывали черепа и выпускали кишки. Он безусловно верный пес советского абдулгамидизма126. Ни в каких уклонах, сознательных по крайней мере, он не повинен и повинен быть не может. Для «уклона» нужны все-таки хоть какие-нибудь мозги, хоть какая-нибудь да совесть. Ни тем, ни другим актив не переобременен. Можете вы представить себе уездного держиморду, замешанного в «бессмысленных мечтаниях» и болеющего болями и скорбями страны?

По всему этому актив считает, что кто-кто, а уж он-то во всяком случае имеет право на начальственные благодеяния и на тот жизненный пирог, который, увы, проплывает мимо его стальных челюстей и разинутой пасти и попадает в руки интеллигенции – руки заведомо иронические и неблагонадежные.

А пирог попадает все-таки к интеллигенции. Цепных псов никогда особенно не кормят: говорят, что они от этого теряют злость. Не кормят особенно и актив – прежде всего потому, что кормить досыта вообще нечем, а то, что есть, перепадает преимущественно «людям в цене», т. е. партийной верхушке и интеллигенции.

Все это – очень обидно и очень как-то двусмысленно. Скажем: актив обязан соглядатайствовать, и в первую голову соглядатайствовать за интеллигенцией, и в особенности за советской и пролетарской, ибо ее больше и она более активна… Как бы осторожно человека ни учили, он от этого приобретает скверную привычку думать. А ничего в мире советская власть у трудящихся масс так не боится, как оружия в руке и мыслей в голове. Оружие можно отобрать. Но каким, хотя бы самым пронзительным, обыском можно обнаружить, например, склад опасных мыслей?

Слежка за мыслями – вещь тонкая и активу явно не под силу. Но следить он обязан. Откопают, помимо какого-нибудь приставленного к этому делу Петьки, какой-нибудь троцкистско-бухаринский право-левый уклоно-загиб – и сейчас же Петьку за жабры: а ты чего не вцепился? И поедет Петька или на Амударью127, или в ББК.