…давным-давно, кажется, в прошлую пятницу… - Ян Томаш Гросс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я просто онемел. Это было как гром с ясного неба. «Боже мой, — подумал я, — так это произошло на самом деле. То, что написал Васерштайн, то, что казалось совершенно немыслимым, — совершенно реальное событие!»
То есть это свидетельство Васерштайна сидело у тебя в голове, но ты не решился его использовать ни в одном из эссе, написанных до «Соседей»?
Ну да, это был текст, который меня потряс, который я запомнил. Работая над эссе «Спасибо за такую свободу и пусть это будет в последний раз», я хотел использовать свидетельство Васерштайна как рассказ о том, что произошло с еврейским населением, когда закончился период советской оккупации и вошли немцы, поскольку мой текст рассказывает о том, как неверная интерпретация позиции евреев во время войны — массовое убеждение в том, что они сотрудничали с советской властью — подогревало антисемитизм местных жителей. Конечно, можно сказать, что если чьи-то представления не соответствует фактам, то и не стоит переживать из-за чужих фантазий. Но проблема в том, что, исходя из этих своих представлений, люди совершают определенные действия.
Так почему же ты не использовал свидетельство Васерштайна в «Кошмарном десятилетии»?
Я посоветовался с Иреной, а она ответила, что я, наверное, спятил, ведь то, что я пишу в этом эссе, для читателя и так неудобоваримо. С одной стороны, у меня было ощущение, что это массовое представление о причине военного антисемитизма на землях, занятых в 1939 году Красной армией, то есть о сотрудничестве евреев с советской властью, говорит об абсолютном непонимании того, чтó произошло на самом деле, а с другой, я был уверен, что рассказ Васерштайна — свидетельство психически больного человека, увидевшего нечто ужасное и теперь фантазирующего на эту тему.
Впервые ты использовал это свидетельство в тексте, опубликованном в сборнике «Непровинциальная Европа», изданном к юбилею профессора Томаша Стшембоша. Это было за год до «Соседей».
Со Стшембошем мы очень дружили. Наше знакомство началось с того, что в свое время он прислал мне письмо с вопросом, не посоветую ли я ему что-нибудь: он пишет о подполье и антисоветской партизанщине на Подляшье, а я ведь занимаюсь этим периодом оккупации. У меня было множество не использованных в предыдущих книгах записей, связанных с темой антисоветского подполья, и я их ему отдал. Для Стшембоша это было огромное подспорье, ведь не у каждого есть возможность поехать в Калифорнию и неделями рыться в архивах Гувера. Потом мы подружились.
Томек Стшембош был человеком большого личного обаяния, и когда мне предложили участвовать в сборнике к его юбилею, я подумал о материале, связанном с территориями, которыми он занимался как историк. Отсюда идея использовать свидетельство Васерштайна. Я считал, что в нем заключено нечто важное, просто мы не знаем (я, во всяком случае, не знал), как это оценивать, как воспринимать эту выходящую за рамки наших представлений реальность, и если кто-то способен это сделать, то именно люди, занимающиеся историей этого времени и места.
Однако профессор Стшембош оспорил свидетельство Васерштайна. Он написал текст, в котором назвал его «слишком большим, слишком пространным и слишком подробным».
Ну да, но это было позже. После издания «Соседей» между нами начался бурный спор, потому что Стшембош стал говорить, что даже если какие-то поляки загоняли евреев в амбар, это были исключительно добровольцы-мстители, не простившие евреям сотрудничества с большевиками. Вздор.
Стшембош называет это «замалчиваемым сотрудничеством». Обвиняет тебя в том, что ты преуменьшаешь и даже закрываешь глаза на энту-зиазм евреев по поводу установления советской власти как мотив мести и тем самым выносишь за скобки существенный исторический контекст.
Это явная ложь, если говорить о «Соседях», ведь я посвятил целую главу советской оккупации и размышлял, как быть с этим фáнтом. К счастью, как я тебе уже говорил, в отличие от моих оппонентов, твердивших об «отсутствии контекста», я, написав об этом три книги, фундаментально изучил архивные материалы, касающиеся периода советской оккупации. И меня бессмысленно убеждать во всяких абсурдных теориях относительно того, что там происходило.
Перед самой публикацией «Соседей» в газете «Жечпосполита» появляется текст Анджея Качиньского «Сожжение» с подзаголовком «В Едвабне немцы уничтожили евреев польскими руками».
Ход событий таков: кассету Юзек Хайн показал мне в то время, когда книга к юбилею Стшембоша уже находилась в печати. Меня осенило по поводу Васерштайна, и я подумал, не забрать ли текст, но пришел к выводу, что раз история знакомства с тем, что произошло в Едвабне — то есть эволюция моего собственного восприятия этого события, — обладает своим ритмом, своей логикой, не вполне мне понятными, то пускай все идет своим чередом. И текст был опубликован.
Обычно эти обширные исторические тома никто не читает, за исключением юбиляров и, как выясняется — изредка — любопытных журналистов. Таким журналистом оказался Анджей Качиньский. Он прочитал свидетельство Васерштайна в сборнике к юбилею Стшембоша, подобно мне поразился и, в отличие от меня, решил поехать в Едвабне. Качиньский напечатал свой текст за неделю до публикации «Соседей».
Он украл у тебя сюрприз?
Нет, ну что ты! Скорее, сам того не желая, подготовил почву для моей книги.
Фильм, который ты смотрел во время бриджа, — это материал Агнешки Арнольд[204] «Где мой старший сын Каин?»
Кажется, так она его позже назвала, я не уверен, во всяком случае, это была рабочая версия. Агнешка Арнольд тоже провела много времени в архивах и прочитала свидетельство Васерштайна. И, подобно Анджею Качиньскому, оказалась умнее меня. Она поехала в Едвабне. Мне, честно говоря, даже в голову не пришло проверить, где это Едвабне находится. Как-то инстинктивно я поместил его куда-то на восток, за пределы современной Польши. Настолько меня шокировал этот текст. Короче говоря, Агнешка туда поехала, порасспрашивала и за пять минут выяснила то, чего я, годами читавший свидетельства, уразуметь не мог.
Вы потом ездили в Едвабне вместе?
На следующее утро после того бриджа я помчался в Еврейский исторический институт, встретился с Агнешкой, и мы договорились ехать в Едвабне. А там очередное потрясение: все знают. Не только дочь хозяина амбара. Кого ни спросишь, все знают и рассказывают, хотя прошло пятьдесят лет. «Черт возьми, — подумал я, — люди знают, а
