Хроника жестокости - Нацуо Кирино

– Коуми-сэнсэй, поздравляю!

Я услышала голос Миядзаки на площадке перед нашим домом, где жильцы ставили велосипеды. Дело было вечером, в апреле. Шумиха вокруг моей премии наконец улеглась, и я спокойно перешла во второй класс школы третьей ступени. День был холодный, дождливый. Я промокла и хотела домой поскорее. Тогда, после премии, по просьбе издательства я уже с головой погрузилась в новую книгу. Миядзака возник как из-под земли, от растерянности я чуть не выронила портфель, который доставала из велосипедной корзинки. Он успел подхватить его здоровой рукой. В тот момент я коснулась его протеза. Резина оказалась твердой и… теплой. От удивления я непроизвольно отдернула руку.

– Что, теплая? – Миядзака не расстроился, не обиделся. – По ней кровь течет. Она настоящая. Сэнсэй, в следующей раз и обо мне напиши, пожалуйста.

Я испугалась: откуда ему известно, что Наруми Коуми – это я?

– Вот решил пожелать тебе доброго плавания. Специально с Сикоку приехал. С гор спустился.

Миядзака погладил темным пальцем искусственной руки выдающийся вперед подбородок.

– Откуда вы узнали, что книгу написала я? Ведь на суде о Ятабэ-сан ни слова не было сказано.

Чтобы успокоиться, я перевела взгляд на небо, начавшее темнеть. Дождь прекратился, свежая зелень листьев сакуры, с которой только-только облетели цветы, радовала глаз. Старое дерево раскинуло ветви, нависавшие над стоянкой для велосипедов, напомнив мне про аллею сакуры, которая цвела вдоль дамбы у реки Т.

– Что ж тут непонятного? Мои догадки во многом совпали с тем, что написано в твоей книге. Я подозревал, что между Ятабэ и Абэкавой должна быть какая-то связь, думал, что они могут быть сообщниками. Однако Абэкава отказался говорить, а Ятабэ исчез. Нет доказательств. Результаты расследования, проведенного прокуратурой, и собранные ею факты не имеют ничего общего с историей, странным образом сложившейся в моей голове. Работая над твоим делом, я терзался разными предположениями и догадками. Я от него получал удовольствие, понимаешь? У меня все время рождались новые версии. Рождались и умирали. И тут же появлялись новые.

Вот это да! Миядзака читал мою книгу, и она снова и снова разжигала его воображение. Я посмотрела на наши с матерью окна. У матери висело на веревке белье. Забыла снять.

– Когда я нашла Ятабэ-сан и позвонила вам, вы предложили сообщить в полицию. И все. Так ведь?

– Пойми одну вещь. Я вовсе не истины хочу, – раздраженно перебил меня Миядзака.

– А чего?

– Иллюзии, будто я приближаюсь к истине. Подбираюсь к ней вплотную. Почва для воображения – вот что мне нужно. Поэтому когда вы с Абэкавой решили играть в молчанку, для меня это была радость.

Не говоря ни слова, я навесила на свой велосипед хилый замочек.

Миядзака специально приехал сюда для этого разговора, дожидался меня на велосипедной стоянке. В его настойчивости было что-то неприятное, зловещее. Это дело отняло что-то у нас обоих – и у меня, и у Миядзаки. Быть может, состояния реальности, как сказал мне когда-то Миядзака. Игра воображения лишила нас души.

– В книге ничего не сказано о тебе, – продолжал Миядзака. – Расскажи мне свою историю. Настоящую. Вот за чем я приехал.

– Вы здесь хотите об этом говорить?

К площадке перед домом, где мы стояли, подкатил на велосипеде маленький мальчик, видно, из школы, и подозрительно посмотрел на нас. «Пройдемся?» – предложил Миядзака. Я взяла портфель. Пошла не к станции, а в другую сторону. Миядзака двинулся за мной, отставая на полшага. Так мы дошли до разбитого за нашим домом скверика. Кругом были большие лужи.

– Миядзака-сан! – Я обернулась. – Я расскажу про себя, а вы – про себя.

– Пожалуйста. Что ты хочешь узнать?

– Что у вас с левой рукой?

Миядзака придержал правой развевавшуюся на холодном ветру полу плаща.

– Ладно. Слушай и не удивляйся. Когда мне было пять лет, мать отрубила мне ее ниже локтя. Спятила – ей показалось, что в моей левой руке поселился дьявол. Схватила топор и отрубила. Она связалась с какой-то новой сектой. Страшное дело! Дед в это время был у соседей и прибежал на мой крик. Так меня спасли. Иначе бы я просто истек кровью. Тяжелый случай, конечно, но худа без добра не бывает. Потому что с потери руки для меня началось сочинение историй. Ты ведь тоже мастерица по этой части. Дети, которым пришлось столкнуться с чем-то отталкивающим, отвратительным, начинают с того, что обязательно пытаются как-то компенсировать ущерб, нанесенный психике, преодолеть душевную травму. В этом смысле потери – вещь, скорее, замечательная. Без потерь невозможно жить, взрослеть. Ты была взрослая не по годам и не собиралась ни перед кем раскрываться. Я думал, что когда-нибудь ты обязательно расскажешь правду, точнее, выразишь словами то, что произошло на самом деле, и с нетерпением ждал этого момента.

– Ну, узнаете вы правду – и что? – пробормотала я.

Миядзака показал на турник, устроенный в детской песочнице.

– Правда – это самое трудное. Я не могу подтянуться на турнике. У меня плохой вестибулярный аппарат, в детстве мне всегда говорили: «Ты даже на горку влезть не можешь». Я принялся фантазировать: как научился подтягиваться, качаться на качелях, лазать по горке… В реальности все было немного иначе, да? Думая, что ты расскажешь мне правду, я представляю, каков может быть разрыв между твоим воображением и твоей правдой. Мне нужно это знать. Ради воображения, которое не имеет границ.

Миядзака тоже сексочеловек. Осторожно, чтобы не попасть в лужу, я опустила портфель на землю и провела рукой по мокрой от дождя перекладине. От нее пахло металлом.

– Это доставляет вам удовольствие?

Миядзака с серьезным видом кивнул:

– Конечно. Что будет, если лишить человека способности к воображению. Меня, например, жизнь заставила развивать эту способность.

– Скажите, вы передали тогда Кэндзи, что я хочу, чтобы он умер?

– Передал. Но я сказал тебе неправду. Абэкава, услышав твои слова, обрадовался и сказал: «Хорошо, я умру». Но потом ты отказалась от своих слов: пусть, мол, живет и искупает свою вину. Я был поражен. Почему? Что произошло?

Теперь пришла моя очередь удивляться. Кэндзи обрадовался, узнав, что я пожелала ему смерти? Миядзака следил за моей реакцией. Я гордо подняла голову:

– Хорошо, я расскажу. Мне кажется, притащив меня к себе, он пошел к Ятабэ-сан сообщить о новой добыче. Но тот, узнав о похищении, разозлился, стал его ругать. Сказал, что это серьезное преступление, он не желает ввязываться в это дело, и девчонку надо немедленно отпустить. Однако Кэндзи больше не слушал Ятабэ-сан.

Глаза Миядзаки так и сияли любопытством.

– Значит, Абэкава стал самостоятельным, вышел из-под контроля Ятабэ-сан?

– Да. Его отношение к Ятабэ-сан стало постепенно меняться после того, как Кэндзи запер у себя Ану. Ему стало неинтересно плясать под дудку Ятабэ-сан. Он решил, что я должна принадлежать только ему одному. Решил держать у себя, как брошенную кошку или бродячую собачонку. Он знал, что по ночам Ятабэ-сан подсматривает, поэтому заставлял меня раздеваться только днем. Кэндзи отомстил ему.

– Заставлял раздеваться? И больше ничего?

– Он онанировал, глядя на меня. И все. Конечно, ребенку и этой гадости достаточно, но больше ничего не было. Ну еще иногда руку на меня поднимал, зато по вечерам мы вместе занимались, прямо как одноклассники, разговаривали.

– Вы подружились?

Ого! Миядзака раньше уже заводил разговор на эту тему. Он смотрел на меня с раздражением, но я решила не обращать внимания.

– Ну, это уж вы лишнего хватили. Кэндзи, конечно, не дурак, но он малодушный, слабохарактерный. Я перед ним задирала нос. Будь я взрослее, может, вертела бы им как хотела.

Но до этого не дошло. Я, не отрываясь, смотрела на образовавшуюся под турником глубокую лужу, в которой отражались ветви деревьев.

– Вертела бы, говоришь? Хм-м, интересно, – проговорил Миядзака, прямо-таки просияв от счастья. – А как ты думаешь, кто оставил надпись на учебнике – «Митико Ота»? Абэкава?

– Почерк другой. Скорее всего, это филиппинка написала. – Я покачала головой. – Кэндзи умел писать. Но имя на учебнике не его почерком написано. Найдя в шкафу ранец и учебник, я жутко испугалась. Но потом как-то смогла справиться с испугом, представив, как до меня в этой комнате жила еще одна девушка. Вы правы, Миядзака-сан. Воображение рождает и страх, но его можно преодолеть.

– Почему же ты мне об этом не рассказала? Почему никому не сказала правду, что с тобой было? Должно быть, тебя унижало то, что рождалось в твоем воображении. Понимаю. Очень хорошо понимаю. Мне тоже со своей рукой от людей никуда не деться. А они что угодно могут подумать. Разве я не мог бы тебе помочь? Из-за чего у тебя такое недоверие к людям?

В голосе Миядзаки звучали сердитые нотки.

– Наверное, из-за вашего воображения, Миядзака-сан.

– Совершенно верно. – Миядзака глубоко, с сожалением, вздохнул и засмеялся. Как бы над самим собой. – Тебе, я вижу, плоды чужого воображения не требуются.