Мозаика жизни - Донна Клейтон

«Хоть бы он правильно понял», — беззвучно молила Дженни.

—По-моему, для малыша важнее, если у не­го будет счастливое окружение, чем если он вырастет рядом с биологическим отцом, но недо­стойным человеком.

—Ты говоришь так, будто уже мысленно со­гласилась, что Чад отец ребенка, — спокойно заметил Люк, чуть сощурив черные глаза. — Чад лгун. Я знаю это. И ты тоже. Вероятно, это самая чудовищная ложь в его жизни.

—Но зачем ему это? — Дженни сдвинула брови.

—Ты сама сказала, зачем, — напомнил Люк. — Завоевать тебя — для него значит стать победителем в игре.

—Но быть связанным с женщиной, которую не любишь, — это не похоже на победу.

—Мне еще надо подумать, — пожал он пле­чами. Потом прикрыл глаза. — Анализы на от­цовство, о которых ты говорила Чаду, сложная штуковина? Они могут как-нибудь повредить малышу?

—Нет.

—Тогда, пожалуй, мы пойдем на это. — Он вздернул подбородок. — Я уверен, что я отец ребенка.

—Еще я сказала Чаду, что анализы не могут подтвердить, что я не имела с ним связи, — ти­хо проговорила она. — Ты сможешь жить с мыслью, что жена была неверна тебе? — Серд­це билось так сильно, будто хотело выскочить наружу. — Не отвечай сейчас. — Она прижала пальцы к губам Люка. Потом встала и отряхну­ла землю с джинсов, надеясь, что небрежность движения замаскирует охватившую ее панику. — Не сейчас. Нам обоим нужно время, чтобы по­думать. Кроме того, уже кусается мошкара. По­ра домой.

Полночь. Час. Час двадцать пять. Два часа.

Дженни следила, как часовая стрелка совер­шает медленный ход по светящемуся цифербла­ту будильника. Наконец в десять минут третьего она бросила это занятие и отвернулась.

Включив свет, Дженни отбросила одеяло и села на кровати. Ночной ветерок шевелил што­ры и наполнял комнату ароматами лета. Слад­ковато пахла жимолость. Сильно и остро — сосны.

Как только она закрывала глаза, всякий раз видела огорченное лицо Люка. Сможет ли он провести жизнь с неверной женой?

Дженни чуть покусывала нижнюю губу. Ког­да эта беда оставит их? — размышляла она. Как они решат эту проблему? Смогут ли жить с во­просами, на которые нет ответа?

Бархатистый ковер мягко касался голых ступ­ней, когда она подходила к окну. Лунный свет придавал горам и деревьям неземное сияние. Ей будет легче, даже если она не вспомнит свое прошлое. Люк в другой лодке. И для него нет гладкого пути.

Тихий стук в дверь спальни заставил ее рез­ко повернуться.

—Дженни?

Тело напряглось при звуке его голоса.

—Ты не спишь?

—Нет, — ответила она. — Входи.

Он закрыл за собой дверь. Дженни устави­лась на хлопчатобумажную футболку и шорты из джерси. Одежда не скрывала сильные мыш­цы мужского тела. Жаркая волна желания гро­зила вновь затопить все ее существо. Затвердев­шие соски уперлись в шелковую ткань ночной сорочки.

Она поспешно прикрыла руками грудь. Джен­ни хотела этого мужчину. Хотела с самого нача­ла. Но физическое влечение, которое они испы­тывали друг к другу, не могло пересилить и по­бедить сомнение и боль, шедшие из прошло­го.

Но ты любишь его.

Да, и у ее любви хватит сил, чтобы разо­браться со всем. А вот Люку предстоит жить, мучаясь от неизвестности. Это ему придется всегда подавлять воспоминание о том, что жена когда-то любила его брата и даже собиралась выйти за него замуж.

Волосы у мужа взъерошены. Он тоже воро­чался без сна час за часом, как и она. И еще она увидела в его глазах затравленное выражение. Ей захотелось сказать ему: «Уходи, оставь меня одну. Я не вынесу, если ты отвергнешь меня».

—Я сидел на ступеньках, — начал Люк. — Не мог заснуть. Потом увидел, что у тебя за­жегся свет.

Она кивнула.

—Я не хочу, чтобы ты сдавала анализы на отцовство.

Дженни неуверенно моргнула. Наверно, она не расслышала. Меньше всего она ждала, что он заговорит об отцовстве.

—Меня не беспокоит, кто отец ребенка, — продолжал он. — Меня беспокоит… — Он по­молчал. — Я отец ребенка. Ты и я, мы вместе его вырастим. — Он долго молчал. — Я люблю тебя, Дженни. Я и думать не могу о том, чтобы жить без тебя.

Он в самом деле так считает? Говорит такие замечательные слова? Или он и его слова толь­ко ее фантазия? Сейчас она проснется — и все исчезнет…

Дженни сжала перед собой руки, боясь заго­ворить, боясь шелохнуться.

—Ты спрашивала, смогу ли я жить с мыс­лью, что ты снова была с Чадом, — между тем произнес Люк. — Ты удивительная жена, Джен­ни. Любящая, заботливая. Если бы ты изменила мне, ты была бы так же огорчена этим, как и я. — Он судорожно втянул воздух. — Я сделал ошибку, что не делился с тобой моими дурац­кими страхами. Я сделал ошибку, отдалившись от тебя. Мне не стоило возводить из своих со­мнений барьер, разделяющий нас. Сможешь ли ты простить меня, любимая? Сможешь ли раз­решить мне любить тебя? Сможешь ли ты по­зволить мне любить нашего малыша?

—Почему ты так уверен, что у нас будет сын? — дрожащим голосом спросила она.

Она сказала «у нас»? Это не ускользнуло от Люка. В два шага он приблизился к ней и за­ключил в сильные, теплые и надежные объятия. Жар его губ обжигал шею.

—Если у нас будет дочь, я куплю ей первую куклу, — шептал Люк ей в ухо.

Счастливая улыбка играла на губах Дженни.

—А если она захочет пожарную машину? — промурлыкала она.

В ответ из самой глубины его груди вырва­лось нежное рычание. Он подхватил Дженни на руки и понес к кровати.

—Тогда я куплю ей и пожарную машину, и куклу, — прошептал он, укладывая Дженни на постель и придавливая своим телом. Губы оставляли огненный след на ее подбородке, ла­дони взяли в плен груди.

Она не успевала дышать. Губы хрипло и жадно прошептали его имя. Она широко рас­крыла глаза, услышав его стон.

Он целовал ее долго, страстно и в то же вре­мя нежно.

Она проскользила ступнями по крепким мышцам его икр, подняла бедра в молчаливом приглашении. Он воспринял ее страстный зов. Колено медленно раздвинуло ее ноги…

Когда боль, словно от молниеносного удара ножа, пронзила ее, под веками закрытых глаз вспыхнули искры. Боль сразу же прошла. В го­лове со скоростью света проносились какие-то образы, картины разных этапов ее жизни. Она вспомнила все свои переживания. Радость, горе, одиночество, успех, страх, ненависть, любовь. Каждое переживание оживало перед ней. Одно за одним.

И вот возникла картина происшедшего на Саймоновой вершине. Там, где с ней случилось несчастье. Пустынное и опасное место, куда ее заманили.

Она ощутила поцелуй. Но не Люка, а Чада. Грубые, причинявшие боль мужские руки на ее теле. Руки не Люка, а Чада. На нее смотрели глаза не Люка, а Чада.