Фотограф (СИ) - о’Лик Франсуаза

– Мы можем просто расписаться, – заметил я.

Она прожгла меня злым взглядом и прошипела:

– Я не собираюсь “просто расписываться”! Я собираюсь выйти замуж в лучшем ресторане города! В лучшем платье! Пригласить всех, кого только знаю! Заказать живые цветы и увить ими весь потолок! Я собираюсь сделать этот день лучшим!

– У меня нет денег, – снова заметил я.

Честно говоря, мне было неприятно признаваться в этом – как и любому мужчине. Но мне уже стало любопытно, куда могла завести нас эта беседа.

– Так достань! – птичка топнула ножкой. – Найди! Займи! Укради!

– Нет.

Она сузила глаза и чуть сбавила тон:

– И что, ты собираешься и дальше гнить в этой бедности?

– Это не бедность, – хмыкнул я. – Для начала можно продать двадцать пар одинаковых туфлей, потом ещё столько же сумочек…

– Не смей трогать мои туфли и сумочки!

– А ты не смей трогать мою машину, – парировал я. – Сейчас я зарабатываю немного, но нам бы хватало, если бы ты не спускала все деньги на шмотки.

– И значит ты собираешься просто ждать, когда всё само наладиться? – язвительно уточнила она. – А если не наладиться?

– Ты говорила, что веришь в меня, – хмыкнул я.

– Это было месяц назад! – прокричала птичка. – За это время можно было уже миллионы заработать!

– Ну так, зарабатывала бы, – пожал плечами я, наслаждаясь ссорой.

– А знаешь что… – она смерила меня взглядом полным отвращения. – Если ты не можешь заработать, то катись к черту! Найду того, кто сможет!

Она в ярости выскочила из комнаты, и я крикнул ей в спину:

– И этот кто-то будет содержать чужого ребёнка?

– А нет никакого ребёнка, понял?! – птичка обернулась и с превосходством в голосе добавила. – Если у тебя нет денег, то у меня нет ребёнка!

– В смысле? – не понял я.

Но беременная птичка бросилась на выход из квартиры и умчалась со скоростью света, оставив меня в замешательстве.

Что это сейчас было? Это гормоны беременные или… или реальность? Я что, такой лопух?! Она меня так развела?! Или она имела ввиду, что я не увижу ребёнка, если не буду зарабатывать достаточно денег?

Поколебавшись, я пошёл обшаривать ее многочисленные сумочки. В одной из них я нашёл тот черно-белый снимок фасолинки. На нем была указана дата и фамилия врача. Интернет помог найти мне нужный телефон, и вскоре я уже звонил.

– Нет, пациенток с такими фамилиями у нас нет, – огорошили меня.

На всякий случай я назвал фамилию и птички, и свою, но выходило… выходило, что беременная птичка не была беременной! Выходило, что я полный кретин!

Зато свободный.

Я ухмыльнулся. Меня охватило радостное чувство, словно я вдруг ожил. Мне хотелось гулять, хотелось напиться и накуриться, хотелось орать пьяные песни на улице!

Я расхохотался безумным смехом приговорённого к смерти, но помилованного в последний момент.

Где-то глубоко внутри меня скребла грусть – я уже привык к мысли о ребенке – но я заглушил в себе это чувство. Будет ещё! От другой… от совсем, совсем другой. Непохожей ни на кого.

А пока – свобода!

Я выскочил на улицу и прыгнул в машину. В бардачке лежала заначка, половину которой я тут же спустил на алкоголь и сигареты. Я отмечал свою свободу в гордом одиночестве, сидя на скамейке на набережной, прислонившись спиной к большому и тёплому камню.

Никаких больше каприз, никакого нытья, никаких обувных коробок! Никаких жалоб, никаких причитаний! Я был сам себе хозяин – снова! – а значит, меня ждали птички в клубах! Меня ждал секс! Меня ждали развлечения!

Я пил и не мог остановиться. И вскоре мысли о девушке в сером, которые я обычно глушил и топтал, напомнили о себе. Я мог начать свой победный сексуальный марш с неё! Просто переспать с ней, чтобы избавиться от этой болезненной тяги. Поставить точку и с ней, освободиться и от ее пут!

Да, мысль была определенно здравой. Никитос уехал, а небеременная птичка, надо полагать, съедет. И тогда… я закрыл глаза, представляя, как сорву с мышки ее серые хламиды, как ласками доведу ее до исступления, как она сама будет просить, умолять меня трахнуть ее! Как я удовлетворю ее просьбу, ее желание – потому что она меня уговорила! Как буду брать ее так долго, как захочу. Как изучу ее тело вдоль и поперёк, как заставлю ее кончать раз за разом! Как потом она будет просить ещё, но мне будет уже все равно. У меня будут другие птички. Но так уж и быть, иногда я буду снисходить до мышки, буду трахать ее, когда мне вздумается и где мне захочется. И как она будет счастлива раздвинуть передо мной ножки и как она будет благодарна мне…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

За этими пьяными грезами я и уснул. Прямо там – на скамейке, спиной привалившись к тёплому камню, с незаженной сигаретой в руках.

– Фу, блядь, ну и видок, – сквозь сон услышал я голос командоса и разлепил глаза.

Солнце клонилось к горизонту, а передо мной стоял Костяныч, и от него отвратительно пахло перегаром.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ – Как от тебя воняет, – прохрипел в ответ я.

– Это от тебя воняет, – хмыкнул он. – Вставай, бомжик, дело есть.

Я встал, выбросил пустые бутылки и мятые сигареты и воззрился на командоса.

– Пошли, – скомандовал он и потащил меня прочь с набережной.

Потом он затолкал меня в свой рэндж ровер, ворча, что я весь салон загажу. Я молчал, потому что чувствовал, что и впрямь мог бы. Но к счастью, доехали мы спокойно, и салон остался чист.

Командос выгрузил меня около моего дома и потащил в квартиру.

– Давай быстро в душ, а потом тебя ждёт фотосессия.

– Чего? – удивился я.

– Клиента я тебе нашёл. Проведёшь фотосессию, хоть денег заработаешь немного.

Мы зашли в квартиру, и я с изумлением узнал свою старую холостяцкую берлогу – ни тебе туфлей, ни сумочек, ни вязаных салфеток. Ни вкуснопахнущего ужина, от которого я бы сейчас не отказался.

– Топай в душ, сейчас поесть закажу, – прочитал мои мысли братиш.

Я мылся целую вечность, смывая с себя не только перегар, но и прошлую жизнь. Какое же это было наслаждение!

Но уже выйдя из душа я уловил знакомый запах мудрёно-запечённой рыбы. Птичка ведь не вернулась? Она же вещи увезла, с чего бы ей готовить мне?

На кухне стоял командос и распаковывал пакеты.

– Доставка из ближайшего ресторана, надеюсь, съедобно.

Я в ступоре смотрел на такое знакомое блюдо, а потом с хохотом сложился пополам. Птичка-то обвела меня вокруг пальца на все сто процентов!

Давясь смехом, я всё рассказал командосу – и про рыбу, и про утреннюю ссору с птичкой.

Костяныч посмеялся вместе со мной, а потом мы съели всю рыбу и поехали на фотосессию. Я чувствовал небывалый подъем, словно начинал жизнь заново, и эта ее новая часть должна была быть в разы лучше предыдущей.

По дороге я проверял фотоаппарат и настройки, а потому был очень удивлён, когда мы внезапно припарковались около мебельного магазина.

– Командос, ты что задумал?

Магазин с виду был закрыт.

– Сейчас всё увидишь, – хмыкнул брат и повёл меня внутрь.

Часы работы магазина точно закончились. Внутри свет горел лишь местами, и кроме нас там никого не было. Мы прошли сквозь отдел прихожих, потом были гостиные, затем ванные комнаты, и наконец мы пришли к кухням.

Холодное предчувствие шевельнулось во мне.

– Что за?.. – пробормотал я, осматриваясь.

Неподалеку на витрине стоял пакет с напитками и какой-то едой, а чуть дальше со всех сторон ярко освещалась одна из кухонь. И там… там у стола стояла девушка в сером.

– Командос! – я с рыком повернулся к брату, но он меня перебил.

– Я уже договорился. Как закончишь, отвези Милу домой. Готовые фотографии завтра скинь Снежане.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Он всучил мне ключи от своего джипа и свалил.

Мила

Егор медленно повернулся ко мне.

– Это твоя идея? – прорычал он с такой злостью, что я задрожала.

– Нет, – испуганно выдохнула я.