Горбатые мили - Лев Черепанов

Один только Кузьма Никодимыч толкся у слипа близ ваеров — сталистых, туго натянутых тросов, ушедших с тралом в глубину, как в небытие.

— Назар Глебович!.. — настаивал Плюхин. — Тебе с ним сподручней. Давай… А то ж до происшествия всегда близко.

— Беру рыбу из океана, — сказал Кузьма Никодимыч Ксении Васильевне. — Сготовленную, разумеется. Потом ее… — приставил пальцы ко рту и отвел их вниз, за борт. — Чисто передаточный пункт.

Назар взял Кузьму Никодимыча под руку:

— Поднимайтесь на промысловый мостик. Сюда сначала, к трапу… Хорош!

Он постоял, поддернул сапоги. Зашел за тралмейстера. К огорчению Ксении Васильевны, словно не заметил ее.

А старший помощник Плюхин, виновник этого подъема в экипаже, собрался подать команду — освободил руку от перчатки. Озвученная частым взволнованным дыханием деревянная промысловая палуба, такая знакомая всем, набрякшая, с обрывками капроновой сети, со следами мазута, она просматривалась им вся целиком, от попарно расположенных загородок для избыточной рыбы, у левого борта и правого, до волновой толчеи, примыкающей к паре кормовых мысов. Он впервые испытал что-то вроде удовлетворенности или состояния живущего с чистой совестью, зная, что Назар рядом с ним, вот его локоть, готов, если зарвутся, взять всю вину на себя.

По-зимнему тепло одетый Зельцеров, с нахлобученным на уши воротником, нарочно, чтобы Назар обязательно увидел в нем свидетеля столь неудачного замета, изобразил, как жутко промерз: приподнял плечи.

А Плюхин не отступился от замысла. Выверил расчеты:

— Рулевой! — скомандовал. — Царапни-ка вешки левым бортом.

Над «Тафуином» ожила музыка. Сразу оборвалась, так как оказалась не ко времени. Никто ж не подсказал бы, с чем на этот раз поднимается трал.

«Тафуин» развернулся, на слипе часто-часто затрещали шары-кухтыли, обеспечивающие рыболовной снасти в отдельных ее частях наиболее выгодную плавучесть, солидно бухнули бобинцы, заскрежетали и, шатаясь, поехали навстречу океанской неустойчивой хмури — тоже шары, только преогромные, с ядро Царь-пушки… Точно, не раньше чем нужно, повернулся барабан траловой лебедки — горизонтальный, увесистый, во всю ширину, ряд к ряду, заполненный ваерами. Ими задело Клюза, оттолкнуло прочь: не мешай! Тотчас за кормой, по краям ее, скользнув по воде, в противоположной стороне от брызг неловко шлепнулись окованные железом распорные доски, быстро, как из тончайшего жестяного проката, на ребре врезались в глухую, полную загадок пучину.

Отшуршало на еще недавно взвинченно-шумном юте, на втором центре общих промысловых усилий. Отскрипело, оттрещало, отбухало, отстучало и отзвякало — кончился замет. Над кормовой площадкой, будто раздвинутой во все стороны, поверх простеганных шпиньками досок, распрямилась, поднялась на два фута, вытянулась витая пара параллельных ваеров.

Тралмейстер и матросы-добытчики, все богатырского склада, примолкли, как язычники. Внутри дробного, нарастающего гудения, в его басовой сердцевине, оживало что-то близкое и очень древнее, еще с сотворения мира.

Назар думал о том, что он действовал как подобает, его задача та же — подталкивать людей к самостоятельности, потому что без нее ничего не добиться. Только что же, необходимо, чтобы каждый забыл про себя, поскольку иначе стать самим собой нельзя?

Когда успел в сапог Бича-Раз упереться сломанным усом краб? Бич-Два присмотрелся — какой он?

— Лети!

Отпнутый краб попал под ноги Клюза. Бич-Раз покачал головой. Тогда же краб бросился спасаться. Скорей к борту! Ушел? Нет, наперерез ему прыгнул Бич-Два.

— Смотри, жить шибко хочет, — воскликнул Дима и умилился: — Ах ты мой кусучий. С домом на собственном горбу.

Крабу захотелось на волю. Шлепнул пузом о палубу. Бич-Два шагнул к нему, не очень надавил сверху, и все услышали, как треснул радужно-фиолетовый, пупырчатый панцирь…

Кок заждался мойщицу, о чем известила громкая связь. С магнитной дорожки пискнула о своем любовном томлении солистка. Бич-Два приостановился и опять принялся за свое.

Какой клешней ни шевелил краб, она тотчас же оказывалась вырванной с мясом. Он уже остался ни с чем, все клешни вырвал Бич-Два и побросал в пузатую бочку у траловой лебедки. Потом в нее, до половины залитую забортной водой, бухали клешни других крабов. Тралмейстер почему-то выбирал самых проворных, брал за коготь и подтягивал к себе. Ну, хватит. Поискал, куда запропал резиновый шланг.

Все чудесно. В бочку, под накинутый на нее брезент, ударил пар.

Огромные, свободно пасшиеся крабы, такие в продаже редкость, на «Тафуине» шли за прилов. Добытчики не знали, как от них избавиться.

Бич-Раз, Клюз и Бич-Два еще сколько-то стояли у слипа, смотрели за корму, потом взялись снаряжать про запас оснастку, вымеривать тросы, рубить манильский канат на метки для ваеров. Они не нуждались в том, чтобы кто-то досматривал за ними, следил — то ли делали, так ли, и за это Зельцеров произвел их в матросы первого класса.

— Доспели! — смеясь над содеянным, чтобы не осудили, удовлетворенно сказал тралмейстер, и все из-под промыслового мостика потянулись к бочке… Перед вожделенно раскрытыми глазами сквозь струистый пар, пробивая его, заиграли, задвигались золотисто-пурпурные выступы с переменчивыми растекающимися оттенками. А какой взвился запах!

— Ай-яй! — понарошку захныкал боцман. — Клешни-то какие! С пуд! Не удержу никак. Эхма! Не удержу! — одну из выхваченных палкой подбросил, чтобы обдуть пальцы. Загривок его попунцовел.

Не в силах совладать с собой — слюньки текли, Ершилов поддал плечом Зельцерова:

— Скорей! Нам не достанется. — И обежал бочку, потирая руки.

Ершилову пригодилась проволока. Вынул ее из кармана, конец загнул — получился крючок. Запустил его за крабовой шейкой.

Несмотря на то что Зельцеров изрядно проголодался, все же он не оставил свое, так же злобствовал. Шепнул-прошипел Ершилову:

— Не знаю уже как вился вокруг нашего чифа первый помощник, а все равно никакого проку. Нет ничего, никаких окуней. Обоих надо гнать отсюда в три шеи.

Все враз ощутили одно и то же: настал срок вспарывать крабьи клешни, нельзя медлить. Звякнули ножницы.

Какой только морской пищи не отведали русские богатыри-добытчики. Они, а с ними боцман, в общем круговороте не отученный от своих неусыпных забот, Ксения Васильевна, настроенная вежливо подшучивать над Назаром, осторожничающий Лето (как бы не испачкаться!), всегда, в любом случае серьезный начальник рации и безудержный весельчак Дима — все они старательно протыкали острым концом хитиновый желто-красный, сизо-молочный покров, расстригали его повдоль, разваливали на две стороны с внутренней матовой белизной. Пряно дымила им в нос воздушная багрянцево-матовая мякоть. А сок-то оказался каким! Где до него наивкуснейшему куриному бульону!.. Потесненный Плюхиным Клюз смачно швыркал, втягивал его в себя обожженными о клешни влажными губами и не вспоминал про соль: сами крабы взяли ее из океана сколько требовалось.

Не переставая жевать, Плюхин локтем приподнял козырек фуражки, запустил раздвинутые ножницы в белую клубящуюся мглу, прикрывающую кипяток, поводил ими, чтобы поддеть яблоко — конечную часть правой клешни, чуть-чуть не круглую и в меру подрумяненную, ее вполне хватает одной на стандартную жестяную банку. Туда же, в бочку, полез тралмейстер, отмахиваясь свободной ладонью, дурашливо изображая, как хочет есть. Столкнулся с Клюзом. А с ним не так-то просто. Может отмахнуться. Но Клюз как будто ничего не заметил. Вытянул руку, чтобы помочь Плюхину завладеть клешней. Обморячился, привык, что старшему помощнику ничто не давалось как следует, не только траление.

— К… Ник!.. — поманил к себе Кузьму Никодимыча памятливый самоучка — электромеханик Бавин. — Передвигайтесь!.. У крабов какая кровь?.. Не опередили меня с этим известием? Никодимыч, взгляни, голубая. Вот, вот — у меня на ладони. Я ее… — втянул в себя и причмокнул и посмотрел, кто делает то же.

На правах распорядителя на пиршестве тралмейстер вытащил со дна еще одно яблочко, все в румянах, сплюнул подхитиновую пленку, утерся рукавом.

— Не потому ли так охочи до крабов короли? — сказал и не стал ждать, у кого появится желание высказаться. — Только не есть им свежих, прямо из океана. Разве сунутся сюда! Их участь — хуже не придумать. Пробавляются размороженными. Ничего?

— Как здорово, что нас никто не короновал! — поддал Бич-Раз.

— Впредь будем такими! — как на зло кому-то, сказал Дима. — Мы же не эти, не августейшие особы! Так, подражатель?

Рулевой с бородой викинга зыркнул на него, поперхнулся. Плюхин кончил смаковать, пошел по своему штурманскому делу наверх.

Игнатич скосил глаза налево. Оказывается, боцман набирал клешни в беремя. Для себя, что ли?