Взгляд Медузы - Торкиль Дамхауг

Но голос у Бреде был другой — так и мать всегда говорила. Бреде никогда не просил, утверждала она, он требовал. «Но это не совсем так, — подумал Аксель. — Его голос всегда был исполнен того, что не находило выхода. Что никто не был в состоянии принять. Бреде принесли в жертву». Его пришлось принести в жертву, чтобы из Акселя что-нибудь получилось. Произошла ошибка, из-за которой их оказалось двое, но только один из них мог получить жизнь.

Мог бы он воспрепятствовать этому? Если бы он промолчал… Ему было пятнадцать лет от роду, когда Бреде отослали из дому. Брат не играл уже больше в борца Сопротивления, пытающегося бежать в Швецию через границу. Он подбил соседских мальчишек помладше на участие в нацистских играх. Бреде был фюрером, называл себя ГГГ — Гитлером, Гиммлером и Гейдрихом в одном лице. По вечерам мальчишки возвращались домой с нарисованной на груди дегтем черной свастикой и отказывались отвечать на вопросы, чем они занимаются целыми днями. Даже тогда, когда на них наткнулись в лесу возле Свеннерюда, где они, полуголые и возбужденные, стояли вокруг Бреде, размахивающего одним из пистолетов полковника Гленне, ни один из них не посмел его выдать. Но из дому его отослали не тогда. Это произошло позже тем же летом. «Вот поэтому я спрашиваю тебя, Аксель. И я спрошу тебя только один раз».

Аксель бесцельно кружил по кухне. Оставался еще час до возвращения Бии с Марлен. Он открыл хлебницу: там завалялась засохшая горбушка, и он вдруг вспомнил, что обещал по пути домой купить продуктов. Как раз когда он собрался посмотреть, что у них есть в холодильнике, зазвонил мобильник. На экране высветился незнакомый номер; ему не хотелось ни с кем разговаривать, но он переборол себя и нажал кнопку приема.

— С вами все в порядке, Аксель?

Он узнал голос Сольвейг Лундвалл. Всего раз до этого она звонила ему в нерабочее время. Это не предвещало ничего хорошего.

— А у вас как дела? — попытался он перевести разговор.

— Вы должны обратить внимание на Пера Улава, — потребовала она. — Он пьет еще больше, чем раньше. Литрами. Я знаю, вы ему говорили, что ему необходимо уменьшить дозу, но он и слышать об этом не желает. Не успеет заявиться домой, как давай хлестать. Ребята тоже, но больше всех Пер Улав. Он даже ночью встает, чтобы напиться этого проклятого молока. И наутро всё — пусто. Я скоро не выдержу.

Он не стал прерывать ее и, только когда она замолчала, чтобы вдохнуть, поскорее вставил:

— Я обязательно поговорю с Пером Улавом, Сольвейг. Назначу ему консультацию.

Хотя назначить консультацию следовало в первую очередь ей самой, и он собирался уже пригласить ее на прием на следующий же день, как она сказала:

— Я его видела. Того, о ком вы спрашивали в прошлый раз.

— Это о ком я спрашивал?

— Вы спрашивали, не видела ли я того человека, который на вас похож. Который совсем как вы. Я его видела. Я за ним следила. Больше никто про него не знает. Но теперь час уж близок, вам это тоже известно, Аксель. Близок час.

— Вы говорите, вы за ним следили? — спросил Аксель, думая о том, что, наверное, уже сегодня нужно бы позвонить в психлечебницу.

Повисла пауза, а потом она ответила:

— Я звоню, чтобы предостеречь вас, Аксель Гленне.

— Как мило с вашей стороны думать обо мне…

— Мило? Ничего тут милого нет. И вы должны слушать меня, а не только болтать без умолку и давать умные советы.

— Я слушаю, Сольвейг.

— Вчера… — начала она. — Вчера я вас опять видела. В метро.

Он не ездил на метро накануне, но не стал прерывать ее.

— И лицо было ваше, и глаза ваши, и руки. Но у вас были длинные волосы и борода как у жалкого нищего, точь-в-точь как в тот день, когда я вас видела возле здания администрации района Майурстюа. Я знаю, вы так выглядите, чтобы вас пока никто не мог узнать, Аксель Гленне, пока еще время не настало, но я-то вас узнала.

— Где это было, сказали вы?

— В метро.

— А на какой ветке?

— Фрогнер-сетерской. Вы сидели и смотрели в окно. Но казалось, что вы смотрите на мое отражение в оконном стекле. Это было неприятно, но все-таки и чудесно. Торжественно. Я собиралась выходить на станции «Рис», но не могла встать на ноги, пришлось сидеть там столько, сколько вам было угодно. Ехать аж до конечной станции. Там вы сошли и исчезли в лесу. Вы понимаете?

— Нет, Сольвейг, этого я не понимаю.

— Вы тогда обернулись, и я хотела последовать за вами, вы это знайте, но я не могла. Пока еще. И я знаю, что Сесилию Давидсен убили, потому что она была вашей пациенткой. — Она понизила голос. — Это за вами они охотятся, Аксель. Они охотятся за вами потому, что внутри вас скрывается Иисус. Вы для них опасны.

32

Он воткнул автомобиль на свободное место на улице Хельгесенс-гате, заглушил мотор. Если нагнуться, видно окно квартиры на последнем этаже. В окне горел свет. Он еще не решил, поднимется к ней или нет. Он еще мог передумать, поехать домой, по пути купить продукты, как он и обещал. Бия вчера напомнила ему, что обязательно нужно купить хлеба, домашнего фарша, туалетной бумаги. Ну и чего-нибудь еще, пусть сам решает. «Молока», — подумал он и враз вспомнил разговор с Сольвейг Лундвалл. То, что она видела в метро, не было плодом ее воображения. Просто истолковала она эту встречу как психопат, но то, что она видела человека, как две капли воды похожего на него, не вызывало сомнений. «Не поэтому ли ты тут сидишь, Аксель?» — подумал он.

Когда он вышел из автомобиля, было уже половина пятого. Минула неделя с тех пор, как он в последний раз видел Мириам. Он позвонил, и не прошло и десяти секунд, как она открыла. Он шагнул внутрь и прикрыл за собой дверь. Ничего не говоря, она обвила рукой его шею и крепко прижалась к нему.

Мириам наклонилась к нему поближе и налила кофе. До его прихода она занималась гимнастикой: на ней все еще были белые спортивные брюки и футболка, на груди которой блестящими пайетками было выписано имя: Мириам.

Внезапно раздался звонок в дверь. Она вздрогнула, выскочила в прихожую, закрыла за собой дверь. Ему был слышен ее голос и другой — женский голос, с хрипотцой, более громкий. Он поднялся и заглянул в спальный альков. На кровати хватало места для двоих, но было только одно одеяло. Над изголовьем висела полочка с книгами, которые она читала на ночь: учебник ортопедической хирургии и несколько книг на ее родном языке. Рядом с ними — фото мужчины того же возраста, что и Аксель, в белой форме, похоже морского офицера.

Когда она вернулась через несколько минут, он уже снова сидел на диване.

— Это женщина, которая живет в квартире ниже этажом, — пояснила Мириам. — Ей нужно было поговорить с кем-нибудь. Я сказала, что у меня гости. Придется заглянуть к ней завтра утром, перед тем как ехать на занятия.

— А она что, не работает?

Мириам остановилась перед ним. Он ощутил ее запах, подумал, что и запах может парализовать.

— Только врач мог задать такой вопрос, — поддразнила она его. — Вы работаете? Вы получаете пособие по инвалидности?

Он мог бы протянуть руку, провести ею вниз по ее спине, до резинки в поясе брюк. Было чуть ли не больно сдерживать себя.

— А ты боишься превратиться в типичного врача, — заметил он.

— Врач Аниты не особенно старается ей помочь. Для него она прежде всего случай из практики.

— Анита — это твоя соседка?

Мириам кивнула:

— У нее все так ужасно сложилось! Она осталась одна с Викторией, ей пришлось очень много работать, чтобы свести концы с концами. Два года тому назад к ней пришли из инспекции по делам несовершеннолетних и провели в квартире пару часов. Она не знала, зачем они приходили. А через неделю после этого они снова пришли и забрали у нее Викторию.

— Уж наверное, у них были для этого какие-то основания.

Пока еще получалось вести нормальный разговор — о соседке, о чем угодно. В тот самый миг, как один из них не найдет что сказать, это и случится.

— Никаких серьезных оснований у них не было, — возразила Мириам. — Кто-то в детском саду уверял, что Виктория недостаточно тепло одета и всегда кажется голодной. Вот они и решили действовать. Анита когда-то раньше употребляла наркотики, но после рождения Виктории завязала.

— А ты уверена в этом?

— Зачем бы ей врать мне?

Ему было больше нечего сказать. Он схватил ее за руку и потянул вниз, на диван.

— Ты надолго можешь остаться, Аксель?

Она вынула заколки из волос, распустила их по спине. Прильнув лицом к ее затылку, он вдыхал ее аромат. Остаться у нее он не мог.

Кто-то наклоняется над ним, неотрывно всматривается в его лицо. Он отворачивается. На берегу озерца стоит Мириам. Он идет к ней, чтобы обнять ее нагое тело, а она, удаляясь от него, начинает медленно входить в воду. Он следует за ней. Озерцо разрастается, закрывая весь горизонт. Тогда она бросается в воду и ныряет.