Маска - Сабина Мартин

Мелисанда в отчаянии взмолилась Богу, и Всевышний, сжалившись над ней, вернул больному левую руку.

Раймунд открыл глаза, улыбнулся приемной дочери и написал на табличке то же самое, что и каждый день: «Освободи меня».

И Мелисанда, как всегда, ответила:

— Я не могу. Прости меня.

Она вымыла отца, сменила простыни и платяной подгузник, который сооружала, чтобы Раймунд не испачкал всю кровать. Затем она помассировала ему руки и ноги и перевернула на бок. Семь раз в день она его переворачивала и смазывала пролежни, чтобы он не сгнил живьем. В больнице Святой Катарины Мелисанда видела лежачих больных, спина которых полностью покрылась пролежнями. С Раймундом такого не должно было случиться.

Сегодня Мелисанду ждал необычный день: в городе должна была пройти публичная казнь. Это была не первая ее казнь, но и не каждый день приходилось выполнять такую работу. Вот уже пять лет прошло с тех пор, как Мелисанда играла роль Мельхиора, немого подмастерья мастера-палача Раймунда Магнуса. После удара Раймунд был прикован к постели, и Мелисанда стала городским палачом Эсслингена. Четыре недели назад, в Вальпургиеву ночь, стражники задержали мужчину, который изнасиловал женщину и перерезал ей горло. Он еще держал нож в руках и с его одежды стекала кровь, когда его арестовали. Убийца вопил, точно свинья, вырываясь из хватки стражников, которые волокли его прочь от места преступления: мол, это не он ее убил, он только пришел, а она уже была мертва.

Мелисанде потребовалось пять минут, чтобы выбить из него признание. Она отвела его в подвал и показала пыточные инструменты, которыми воспользуется, чтобы развязать ему язык. На табличке она нарисовала, как вырвет ему ногти.

Писарь едва успевал записывать его признание.

Казнь назначили на сегодня, и в город стекались любопытные: в округе давно уже никого не казнили, а тут речь шла о состоятельном горожанине.

Мелисанда приготовила кашу с медом и свежей мятой. Лето выдалось дождливое, и травы в саду пышно разрослись. Стол она давно уже переставила в спальню Раймунда и удлинила столешницу, чтобы отец мог дотянуться до миски с едой здоровой рукой.

Он сунул ложку в кашу, вытер тыльную сторону ложки о край миски, поднес еду ко рту и, проглотив, потянулся за следующей порцией.

Пока Раймунд завтракал, Мелисанда готовилась к казни. Она надела шнуровку, скрывавшую ее истинный пол. Правда, скрывать было особо нечего — у некоторых мужчин груди были больше, чем у нее. И все же она крепко затянула грудь, так что теперь ее тело казалось плоским, как доска. Пройдясь по комнате, девушка проверила, ничего ли ей не жмет. Шнуровка сидела идеально. Затем она набросила наряд палача: крупные зеленые, красные и синие квадраты на ткани давали любому понять, каким делом она занимается. На голову Мелисанда надела черный капюшон из блестящего шелка.

Раймунд улыбнулся ей.

— Сегодня будет казнь, — шепнула Мелисанда. — Людвиг Минтроп, насильник, помнишь? Он сознался еще в трех преступлениях. Вскоре он предстанет перед Господом.

В глазах Раймунда читался вопрос.

— Почему его не четвертуют и не повесят? У него нашлись влиятельные друзья. Мне приказали дать ему обезболивающую настойку, чтобы он не мучился. Но его все равно не похоронят. Обезглавленное тело повесят, и оно будет качаться в петле, пока не превратится в скелет.

Раймунд, помрачнев, кивнул. Мелисанда знала, о чем он думает. Обезглавливание — несправедливое наказание для Минтропа. Ему нужно было отрезать его мужское достоинство и бросить на съедение собакам, а потом четвертовать. Однако для важных шишек закон не писан. Впрочем, Минтропа все равно ждет преисподняя. Каждому известно, что чем больше человек мучается перед смертью, тем легче ему в загробном мире.

Иногда подобные мысли пугали Мелисанду. Она вспоминала о своем детстве, о том, как росла дочерью богатого купца и даже не могла предположить, что когда-нибудь будет зарабатывать себе на хлеб подобным ремеслом. Юная Мелисанда Вильгельмис видела только светлую сторону жизни, только счастливых, сытых и благополучных людей. Конечно, она знала, что у жизни есть и темная сторона, что люди страдают от болезней и горестей, что они умирают. Однажды она даже присутствовала при казни. Но все те ужасные вещи не имели к ней никакого отношения. Ни к ней, ни к ее жизни, ни к ее семье.

Закрывая глаза, Мелисанда иногда позволяла себе на пару мгновений вновь стать маленькой девочкой, так не любившей переводить псалмы с латыни, украдкой бегавшей в лес на охоту и мечтавшей о благородном рыцаре Гаване. В последнее время Гаван в ее мечтах все чаще походил на красавца Адальберта Брайтхаупта. Несколько месяцев назад она увидела сына главы гильдии на судебном разбирательстве, и с тех пор не проходило и дня, чтобы она не думала о нем.

За последние пять лет Мелисанда успела привыкнуть к своей судьбе и никогда не жаловалась. Мысли о мести придавали ей сил, но после встречи с Адальбертом все изменилось. Ей вновь захотелось стать девушкой, красивой и любимой. Захотелось оставить в прошлом личину одинокого мальчишки, которого все презирали за его грязную работу. Она представляла себе, как вновь становится Мелисандой, носит женскую одежду, наслаждается восхищенными взглядами Адальберта. Втайне от Раймунда она даже сшила себе платье и иногда, когда отец крепко спал, наряжалась и любовалась своим отражением в лезвии меча. Она даже воображала, как Адальберт приглашает ее на танец, и кружила по комнате.

Ах, если бы он только увидел ее такой! Мелисанда была уверена, что любовь сразу же вспыхнула бы в душе Адальберта.

Из комнаты Раймунда донесся какой-то звук, и Мелисанда вернулась к яви. Убрав завтрак, она вымыла посуду и все расставила по своим местам, а потом подошла к приемному отцу — в сердце девушки он занял место ее близких.

— Я вернусь сразу после казни, — прошептала она. — И почитаю тебе Библию, которую нам дал мастер Генрих.

Вендель Фюгер набрал пригоршню земли и принюхался, растирая комья в пальцах. Затем он удовлетворенно кивнул. Лето будет урожайным: оно было не очень сухим, но и без проливных дождей. Гроздья винограда наливались соком, так что вино получится не слишком сладким, но и не кислым. Этот виноград двадцать три года назад, вскоре после рождения сына, посадил отец Венделя. Лозы уходили корнями глубоко в землю. Стояло раннее утро. На листьях блестела роса, солнце только поднялось над горизонтом.

Вендель потянулся. Неподалеку белел замок Ахальм, всегда напоминавший жителям Ройтлингена о том, что прямо за городскими воротами простираются вражеские земли. Замок принадлежал Вюртембергу, как и носившая его имя гора. Низ склона покрывали виноградники. Некоторые из них принадлежали семье Венделя. У них были звучные названия: Зоммерхальде, Лихтенберг, Зюдлаген. Виноград был сладким, даже когда лето выдавалось холодным и дождливым. Один из лучших виноградников отец Венделя, Эрхард Фюгер, купил только в прошлом году: старик Амманн продал принадлежавший его семье виноградник под названием Аммандль из-за долгов. Когда-то семья Амманна была очень влиятельной, но он любил кутить и промотал все деньги. К тому же у него было семь дочерей и за всех нужно было давать приданое. Эрхард Фюгер предложил старику достойную цену, и тот, стиснув зубы, согласился: Амманн был дворянином и ему претило продавать свою землю простому купцу, пусть цена и была хороша. Фюгер состоял в гильдии виноторговцев, в которую входили трактирщики и люди, занимавшиеся перевозками вина. У него был свой маленький трактир, но основную прибыль Фюгер имел от продажи вина. Вино он получал с собственных виноградников, где работали нанятые им виноградари, и покупал в других городах. Семья Фюгера была очень зажиточной, их винный погреб никогда не пустовал, и они даже обзавелись собственным виноградным прессом, установленным рядом с их домом у Верхних ворот.