Дневник эфемерной жизни (Кагэро никки) - Митицуна-но хаха

Я устала, а тут еще поднялся сильный ветер. Заболела голова... Я поставила загородку от ветра и выглядывала из-за нее, пока не наступила темнота. Лодки для ловли рыбы с помощью бакланов, с зажженными факелами скользили вверх и вниз по реке. Смотреть было бесконечно интересно. Прошла даже моя головная боль. Я подняла шторы и вспомнила, когда выглянула наружу, как во время самовольного своего паломничества, на обратном пути, заехала к уездному начальнику. Это было здесь. Господин Адзэти вышел ко мне и одарил многими подарками. Каким он был очаровательным! Я думала тогда: «В каком из миров определена нам такая судьба?»

Всю ночь я не смыкала глаз. Глядя на лодки с бакланами, которые плыли вверх и вниз по течению, я думала:

Если спросят: «Что за огоньСкользит то вверх, то вниз?»Отвечу: «Тот, что в грудиМоей, ну а еще - на лодкеУ рыбака».

Когда я посмотрела наружу опять, картина изменилась: приближался рассвет, и теперь на речке появились так называемые лодки с ярусными снастями. Мне стало очень любопытно.

На рассвете мы поспешили дальше, и сердце мое наполнилось очарованием, когда я обнаружила, что и пруд Ниэно, и река Идзуми не изменились с тех пор, как я видела их в первый раз. Увиденное давало пищу для размышлений, но шумное и оживленное сопровождение смешивало мои мысли. В роще Ётатэ мы остановили повозки и достали дорожные коробки для еды. Все ели с удовольствием. Решив поклониться в святилище Касуга[56], мы остановились на ночь в бедном постоялом дворе при нем.

Когда мы выехали оттуда, шел сильный дождь. Не идти же было из-за этого в Микасаяма - под гору Трех зонтов - и многие из нас сильно промокли. Но мы все же доехали до святилища, совершили положенные жертвоприношения и направились дальше, в сторону Хассэ. К храму Асука мы подъехали с поднятыми факелами, и, пока оглобли укрепляли на подставках, я осмотрелась и увидела, что здесь очень красиво расположены деревья. Двор был чистым, а из колодца так и хотелось напиться. Пожалуй, верно поется: «Здесь нужно остаться на ночлег».

Еле-еле добрались до Цубаити. Пока сделали все, что положено и поехали дальше, уже стемнело. Дождь с ветром еще не перестал, светильники наши задуло, настала полная темнота, чувство было такое, что эта дорога - во сне, и я серьезно беспокоилась, не зная, чем это все закончится. С превеликим трудом мы достигли очистительного зала. Дождь стал едва различим, слышен был только сильный шум реки. Мне подтвердили, что это она шумит.

К тому времени, как мы поднялись к главной пагоде, самочувствие мое было совсем дурное. Было у меня много настоятельных просьб, которые я думала высказать, но я была слишком подавлена, а когда мне сказали, что уже рассвело, лил все такой же дождь. По опыту прошедшей ночи мы не стали выезжать и оставались там до обеда.

Когда мы проезжали перед рощей, где нельзя издавать звуки[57], мои люди, как обычно слуги и делают, стали отчаянно жестикулировать и строить гримасы друг перед другом, предупреждая: «Только тихо, только тихо!» Почти все беззвучно, как рыбы, шевелили губами и выглядели забавно, как никогда. Возвратившись в Цубаити, большинство наших людей завершило пост, но я еще продолжала поститься. Отсюда мы должны были съездить по многим приглашениям, которые получили от хозяев поместий. Стараясь перещеголять друг друга, наши хозяева, кажется, истощили свою изобретательность.

Вода в реке Идзумигава поднялась, и когда мы обсуждали, как нам быть, кто-то сказал:

- От Удзи поедем в сопровождении умелых лодочников. - После чего мужчины решили:

- Это неудобно. Лучше переправимся на тот берег, как обычно.

Однако женщины попросили плыть дальше на лодках, все сошлись во мнении, что так тому и быть, сели в лодки и долго спускались вниз по реке, испытывая при этом немалые затруднения. Гребцы, начиная с рулевого, громко распевали. Недалеко от Удзи опять пересели в экипажи. В Удзи мы остановились ночевать, потому что нам сказали, что наш дом - в неблагоприятном направлении.

Пока мы были заняты разными приготовлениями, я решила посмотреть на лодки для ловли рыбы при помощи бакланов; их было великое множество.

- Давайте подойдем поближе! - сказала я и, остановившись на самом берегу, взяла подушки для сидения. Когда я сошла на землю, лодки оказались прямо передо мной. До этого я никогда не видела, как ловят рыбу, и мне это показалось очень интересным... Переезд так утомил меня, что я даже не заметила, как настал вечер, пока там и тут не стали мне напоминать:

- Уже пора возвращаться. Больше ничего особенного не будет.

- Хорошо, - согласилась я и поднялась в экипаж.

Смотреть мне еще не наскучило, а огни на лодках горели всю ночь напролет. Я было немного вздремнула, но от слабого постукивания по днищам лодок, как будто специально не дававшего мне спать, то и дело просыпалась.

Утром мы увидели, что вчерашний улов форели оказался очень богатым. Нам показалось весьма кстати взять ее отсюда для подарков в разных местах. Отсюда мы выехали, когда солнце было уже высоко, и приехали в столицу затемно. От отца я думала было отправиться сразу к себе, но мои люди устали и не смогли ехать.

На следующий день, в полдень, в отцовский дом мне принесли письмо Канэиэ.

«Я думал поехать встретить тебя, - было написано в нем, - но поскольку ты путешествовала под присмотром, я решил, что это лишнее. В своем ли ты обычном доме? Я сразу приеду к тебе».

Дамы мои торопили меня:

- Скорее, скорее!

Едва мы приехали к себе, вскоре показался и Канэиэ.

Видимо, даже его тронули воспоминания далекой старины. Но наутро Канэиэ уехал, сказав, что приближается банкет по случаю окончания соревнований по борьбе. Его объяснения вполне заслуживали доверия, но мне сделалось грустно, как и всякий раз, когда я слышала его слова:

- Теперь мне нужно опять...

Восьмая луна начнется с завтрашнего дня, сегодня исполнилось четыре дня, как у Канэиэ обычное религиозное воздержание. Ко мне он показывался всего два раза. Состязание по борьбе завершилось, я слышала, что он совершает паломничество в очень дальний горный храм. От него не было ни звука уже дня три-четыре, пока, наконец, в один очень дождливый день не принесли письмо: «Я слышал, что, когда человек живет в таких тоскливых горах, то некоторые его навещают. А другие говорят, что если бывает иначе, то на душе печаль». Я ответила: «Я знаю лишь, что о том же думала еще раньше, чем те, кто сказал тебе об этом. Ты думаешь, роса сегодня утром - это не следы разлуки на ресницах, поэтому и не захочешь увидеть, "как сгустились чужие облака"».

От него тут же опять пришло письмо.

Прошло всего три дня, и вечером я увидела самого Канэиэ, который показался со словами:

- Сегодня вернулся!

Я была не в состоянии гадать, что опять случилось и какое у него настроение, я сидела с холодным лицом и была безразлична к Канэиэ, даже без особой с его стороны вины; он тогда приезжал ко мне всего раз в семь или восемь дней.

В конце девятой луны небо было очень волнующим. Подряд вчера и сегодня дул холодный ветер, сыпал мелкий осенний дождик, навевая трогательные воспоминания. Когда я посмотрела на дальние горы, они были словно покрыты лазурью и выглядели при этом так, «будто там идет град».

- Хорошо бы, - говорила я, - отправиться куда-нибудь на паломничество, любуясь по дороге этими красивыми полями.

Мои дамы сейчас же откликнулись:

- Действительно, как бы это было прекрасно! Давайте отправимся в Хассэ, только на этот раз потихоньку ото всех.

Но я уныло добавила:

- Давайте сначала посмотрим, к каким результатам привело нас прошлое паломничество в Исияма, а уж весной съездим в Хассэ. Думаю, что моя горькая жизнь еще продлится до тех пор.

Ведь было время:Рукава моиОт горьких мыслей намокали.Теперь я мокнуЛишь от осеннего дождя.

Это была пора, когда вся моя жизнь казалась мне совершенно бессмысленной. И так, от рассвета до сумерек, прошло двадцать дней. С рассветом я вставала, когда темнело - ложилась; настроенная очень неуверенно, каждый раз думала, что сегодняшний день опять не принесет мне ничего нового.

Однажды утром я выглянула наружу: на крышах ярко белел иней. Мальчишки в ночных халатах выбежали, очень радостные, и кричали:

- Давайте сотворим заклинание от обморожения!

- Ой, как холодно! Этот иней лучше всякого снега! - закрыв рты рукавами, в таком виде стали просить меня, как хозяйку. Мне очень странно было слышать их бормотание.

Десятая луна тоже прошла в постоянной тоске от чувства одиночества.