Любовь: история в пяти фантазиях - Барбара Розенвейн

поиски нежности не предполагали четких описаний того, что вас ждет, когда вы пересечете Море Опасностей — когда вы и в правду вступите в брак. В XIX веке романы наподобие «Джейн Эйр» Шарлотты Бронте заканчивались словами «Читатель, я стала его женой»[116]. Или же, как в «Госпоже Бовари» Гюстава Флобера, в таких произведениях рассматривались трагические последствия брака, который не оправдал блаженных ожиданий, обещанных романами и красочными книгами с картинками. «Там было все про любовь, там были одни только любовники, любовницы, преследуемые дамы, падающие без чувств в уединенных беседках… дремучие леса, сердечные тревоги, клятвы, рыдания, слезы и поцелуи… герои, храбрые, как львы, кроткие, как агнцы, добродетельные донельзя»[117]. Эмма Бовари, до замужества думавшая, что влюблена в своего мужа, обнаружила, что он отнюдь не был мчащимся к ней на вороном коне «рыцарем в шляпе с белым плюмажем» из ее мечтаний, а представлял собой унылую посредственность, чья «речь была плоской, словно панель». Когда же в Эмме пробудилось возбуждение, вызванное любовником, она почувствовала, что наконец вступила в царство, где жили в «трепете счастья» героини романов, но все же вскоре ей захотелось надеть «кольцо, настоящее обручальное кольцо, в знак любви до гроба». Жизнь с возлюбленным не оказалась вечной и вскоре закончилась. Но предположим, что мечты Эммы сбылись и они жили бы вместе вечно. Что тогда? Принесла бы Эмме семейная жизнь с возлюбленным удовлетворение, которого она так жаждала?

Примерно в то же время, когда писал Флобер, представители белого американского среднего класса, в особенности из северных штатов, вырабатывали ритуалы ухаживания, призванные обеспечить счастье, которое для Эммы Бовари оказалось столь неуловимым, и возлагали надежды на познание «истинного я» друг друга[118]. Как и в XVIII веке, важным средством выражения чувств оставались письма, но теперь, столетие спустя, требовалось гораздо больше, чем признание в любви, — возникла потребность в раскрытии себя. «Свободное излияние мыслей ваших и чувств стало одним из величайших удовольствий в моей жизни», — писал некий Альберт Жанен объекту своих ухаживаний Вайолет Блэр. Издатель цитируемого сборника писем извинялся, что предлагает «образцовую» любовную корреспонденцию, поскольку «подходящие формулировки могут исходить только из самых глубоких тайников человеческого сердца». Одна юная дама умоляла своего сдержанного жениха: «Джеймс, напишите мне обо всем этом. Может быть, это станет для вас облегчением. Позвольте мне разделить ваши трудности. Дайте мне знать о них. Я смогу посочувствовать вам». Здесь обязательство быть откровенным сливается с фантазией о единодушии. Точно так же американский писатель Натаниэль Готорн, ухаживая за Софией Пибоди в 1830‐х годах, утверждал: «Ваши письма позволяют все глубже проникать в ваше существо, но все же у меня не возникает чувство удивления от того, что я вижу, чувствую и узнаю в них. В глубинах вашего сердца мне все знакомо так же, как у себя дома».

Католики уже давно привыкли исповедоваться в своих грехах, а американцам-нонконформистам было свойственно обращаться к собственной душе перед Богом, порой представляя свидетельства о своем духовном прогрессе перед всей конгрегацией. Романтическое движение, начавшееся в самом конце XVIII века (см. главу 4), противопоставляло социальным условностям, общественным нравам и предписанному этикету «истинные» мысли, личные страсти и неподдельную искренность. Для авторов любовных писем XIX века стало обязательным моментом размышлять о своем внутреннем «я» и выражать его, культивировать свою особую индивидуальность, чтобы доверить ее другому человеку. Частью ритуалов ухаживания стали поцелуи и ласки, поскольку секс тоже понимался в качестве одного из аспектов самораскрытия как тела, так и души.

Несмотря на то что влюбленные раскрывались в отношениях полностью, им — в особенности мужчинам-ухажерам — часто требовалось пройти дополнительные испытания, чтобы доказать свою непоколебимую привязанность. В некотором смысле эти испытания замещали практику принятия решения родителями: сомнения женщин по поводу их «свободного» выбора устранялись путем возникновения серьезных препятствий, которые следовало мужественно преодолеть. Например, даже после того, как Вайолет Блэр излила Альберту свое сердце, она все же подвергла возлюбленного чрезвычайным испытаниям, в какой-то момент сделав вид, что у него есть соперник, в другой раз «вроде бы» прервав их взаимные ухаживания, а в третий — дав Альберту повод сделать это самому. Несмотря на то что Альберт весьма умело справлялся с этими испытаниями, Вайолет предвидела грядущие неприятности, признаваясь в письме: «Что за злосчастная буква М, с которой начинаются медицина, мученичество, мертвечина и матримониальные связи!»

Вайолет очень хорошо знала, что, как только пара вступает в брак, обязательства по ухаживанию, как правило, заканчиваются, поскольку каждый из супругов берет на себя предписанные им гендерные роли: мужчины преуспевают в общественной жизни вне дома, а женщины следят за домашним очагом. Большинство супругов старались проводить различия между романтическими волнениями и устоявшимся течением супружеской жизни, но это автоматически не приводило к удовлетворенности. В целом, пока мужчины купались в лучах семейного счастья, наслаждаясь «своим милым маленьким домом», женщины, как правило, стремились к тому, что по определению обещали ритуалы ухаживания, — к партнерскому браку, в котором два человека, раскрыв друг другу душу, становились компаньонами в общем предприятии, которое приносило удовольствие обоим супругам. Однако случалось такое редко.

Начиная с 1920‐х годов в книгах с полезными советами, журнальных статьях и романах стали предлагаться новые способы сохранения пикантности ухаживаний и любовных отношений еще долгое время после свадьбы. Первая мировая война привела к тектоническим изменениям ценностей и традиций, среди прочего освободив «женщин-эмансипе». Еще до того, как это произошло, новое значение эротической жизни придали сексология Хэвлока Эллиса и психоанализ Зигмунда Фрейда. Вслед за этими изменениями вышла получившая огромную популярность книга Мэри Стоупс о супружеском сексе, где мужьям советовалось учитывать ежемесячные «приливы любви» своих жен. В этой работе приводились графики приливов и отливов женского сексуального желания, объясняющие, когда следует заниматься любовью, а когда необходимо от этого воздерживаться. Мужьям было рекомендовано превращать каждый половой акт в момент «нового ухаживания», что совершенно противоречило понятию супружеского долга или женского послушания[119]. Но не только мужья должны были следить за «приливами любви» — свои обязанности существовали и у жен, от которых требовалось позволять супругам заниматься чем-то помимо семейных отношений, а кроме того, женам следовало формировать собственные интересы за пределами дома. Тем самым Стоупс разглядела будущий тип семьи, которая будет производить на свет не только детей (сама она выступала за контроль над рождаемостью), но и некую «метафизическую сущность», представляющую собой «идеальный союз мужчины и женщины в любви». Однако речь не шла о «компаньонском браке», на который в XIX веке рассчитывали некоторые женщины в откровенных любовных