Противостояние «Утомленным солнцем». Кто и зачем ведет войну с фильмами Никиты Михалкова - Петр Мультатули

В «Утомленных солнцем-2» шаровой молнии нет и быть ее там не может. После бесчисленных унижений, запугивания и постоянного балансирования на грани жизни и смерти героев фильма за несколько лет их вера в будущее угасла, непререкаемость и красота власти исчезла. Остался лишь страх, желание стать невидимыми, не выделяться, осталась лишь хрупкая надежда на то, что все это ошибка и их жизнь может стать лучше, трудности закончатся и все скоро встанет на свои места. Эта надежда легкой бабочкой мечется в фильме, но потом ее прихлопнут, в одно мгновение. И не останется больше ничего, ни надежды, ни светлого будущего, только горькая тоска.

«Горе тебе, если нарушаешь закон по незнанию, но благо, если ведаешь, что творишь».

Фильм «Предстояние» продолжает с большей силой раскручивать колесо, запущенное в первом фильме. У Александра Солженицына есть потрясающий по своей силе роман-эпопея «Красное колесо» о России 1914–1917 годов. Сам автор определил жанр романа как «повествованье в отмеренных сроках». Трилогия «Утомленные солнцем» это фильм в отмеренных сроках. Фильм о том, что за все сделанное и несделанное в своей жизни придется расплачиваться. О том, что ни Котов, ни Митя не являются жертвами, они заслужили все и платят по своим грехам. И если уж говорить масштабно, то вся страна заплатила за свои грехи. За умерших от страшного голода миллионов людей, за ограбленные деревни, за постыдные расстрелы военных, верных своей присяге, за убитых священников, за снесенные церкви, за убийство миллионов людей, виноватых только в том, что они родились не в том месте и не в то время, да и просто за равнодушие, за нежелание знать, что творится в соседнем дворе, в соседней квартире, в соседней комнате. Каждому воздалось по делам его.

Фильм «Предстояние» – это фильм о разрушении всего того, чем живет и дышит человек. О разрушении армии в самом начале войны, когда из-за неподготовленности, недальновидности, армия осталась абсолютно голая, практически без оружия, без командования, без специалистов. О разрушении семьи, когда дети идут против отцов, брат против брата. Когда не к кому обратиться за защитой и негде найти покоя. О разрушении самого человека, о его моральном разложении, когда не остается ничего святого и становится нормальным убивать детей, когда унизительное положение человека становится нормой жизни, когда важно не столько убить, сколько унизить, а потом еще и убить. Поэтому самое страшное в этой Великой войне была не смерть, а унижение. Унижение и презрение. К фашистским танкам прилеплялись гигантские змеи со свастикой, танки шли на большой скорости, змеи развевались. За ними шла конница, все лошади были в противодымных масках, всадники были в противопыльных масках. Это невероятное зрелище, вызывающее просто животный ужас. С самолетов скидывали ложки, чтобы запугать, чтобы оскорбить и унизить не воина, но человека, показать ему всю его ничтожность. Юрий Нагибин, известный русский писатель, прошедший войну, в своем дневнике описал посещение в 1956 году Бухенвальда, одного из гитлеровский лагерей смерти: «…перед каждой печью – железная тележка на колесах. На этих тележках к печам подвозили трупы, а иногда и полутрупы. Тут же помещение, где расстреливали. В стену вделан прибор для измерения роста. Планка, отмечающая рост, бегала по вертикальной сквозной щели. За стеной, против щели, стоял эсэсовец. Когда планка останавливалась над макушкой узника, он стрелял ему в затылок <…>. В музее Бухенвальда: гора женских и гора детских туфелек. Груда волос. Простреленное сердце в спирту. Блестящие, похожие на зубоврачебные, инструменты, которыми сдирали, а потом обрабатывали человеческую кожу <…>. В Бухенвальде работали крупные немецкие ученые, врачи. Они испытывали на заключенных противочумную сыворотку. Эксперимент долго не удавался, и в жертву науке были принесены более семи тысяч человек. Испытывали также воспламеняющееся вещество, необходимое для производства зажигательных бомб. Капля такого вещества прожигала тело до кости. Испытывали различные яды <…>. Бок о бок с лагерем находился парк, где прогуливались жены охранников и прочего обслуживающего персонала с детишками. Я еще забыл упомянуть о высушенной до размера картофелины человеческой голове, хранящейся в музее. Сушение производилось в горячем песке. Такие головы дарились особо знатным гостям, посещавшим Бухенвальд…» Неужели ЭТО война?

«…Помню Родину, русского Бога, Уголок на подгнившем кресте, И какая сквозит безнадега В рабской, смирной его красоте». Лев Лосев

Но если «Предстояние» это метафизика разрушения, то «Цитадель» это метафизика любви. Простой человеческой любви. Любви отца к дочери, любви к народу, любви к своей стране, к месту, где вырос ты, где выросли твои родители, твои предки, к месту, где будут расти твои дети. «Цитадель» это крик о желании, о потребности любить и быть любимым. Это желание вернуться в дом, в котором тебя ждут, это желание видеть любимые глаза, лишь бы видеть и ничего не надо больше, только дышать свободно и просто жить. Жизнь везде жизнь. И на войне тоже есть жизнь, она никогда не заканчивается. Человек, оставшийся без ног, тоже очень хочет жить и любить, а побывав на войне, хочет этого намного больше, чем здоровые люди. Фильм о том, что человек всегда находит надежду на любовь, даже находясь в самых катастрофических и безвыходных ситуациях. Этого очень не хватает в сегодняшнее время, когда люди погрязли в обывательской стабильности. Не ценится дружба, не ценится любовь, не ценится семья. Все на продажу. Люди погрязли в вещах, в своих мелких страхах и обидах, думая только о том, как бы сделать себе получше, и требуя, чтобы было только лучше, не обращая внимания на то, что где-то рядом, в соседнем доме, живет человек, которому просто физически трудно жить, которому больно, у которого нет надежды, который готов отказаться от всего, лишь бы просто можно было встать с кровати. Фильм Михалкова о войне является прямым продолжением наследия, оставшегося нам с прошлого века. Произведения Константина Симонова, Виктора Астафьева, Валентина Распутина, Анатолия Рыбакова; фильмы Юрия Озерова, Владимира Рогового, Станислава Ростоцкого, Леонида Быкова и многих других талантливых людей, прошедших войну и рассказавших о ней, так же как и «Утомленные солнцем-2» рассказывают о том, что неисповедимы пути Господни: крепость действительно может взорваться из-за неповоротливой мыши, комар может спасти жизнь. Жизнь на войне иррациональна, она не поддается никаким логическим законам и объяснениям сытых людей, никогда не знавших войны и никогда не интересовавшихся ею.

«Я шел к тебе четыре года, Я три державы покорил…» М. В. Исаковский

Последний фильм трилогии «Утомленные солнцем: Цитадель» ставит все на свои места, он связывает все воедино и завораживающим образом перекликается с первым фильмом. Митя снова вторгается на территорию Котова, нарушает его уже сложившуюся военную жизнь и выдергивает его оттуда. Комдив возвращается в свой дом, но это уже не тот чеховский дом, который мы помним. Это какой-то другой дом, советский. С запрещенными разговорами, со снятыми, по причине их неуместности, фотографиями опального комдива, хозяина дома, серыми одеждами и страхом. Это дом, в котором есть ревность, ненависть, скандалы, измены. Это дом без хозяина. Дом, в котором хоть и есть жизнь, но она затхлая, зацикленная на самой себе, неживая. Котов в этом доме лишний, чужой, мешающий, и он это понимает, но он хочет любить. Он готов и простить, и просить прощения, он готов строить, созидать, снова жить. Этим он напугал всю свою бывшую семью. У этих людей своя правда. Они не хотят ни строить, ни любить, ни быть счастливыми. Они хотят жить тихо, незаметно, с краю, по-маленькому, как мышки. Они испугались Котова, как лилипуты испугались Гулливера, испугались тех изменений, которые он может принести с собой. Это маленькие люди. «Вы большой человек, Сергей Петрович, но если бы не было нас, маленьких людей, вы – большие люди – никогда не узнали бы, что вы большие», – кричит Кирик Котову, сбегая. Но здесь нет ни уважения, ни почитания. Есть лишь мелкая злоба маленьких людей, понимание своей ничтожности, нежелание расти, несоразмерное тщеславие и жажда побороть больших людей. Сбиться в стаю и скрутить Гулливера. И это тщеславие свербит, поэтому, понимая, что его не убьют, Кирик кричит: «И вообще, скоро придет время маленьких людей. И тогда большие люди пожалеют, что они не маленькие».

«– Иосиф, кто же ты теперь будешь? – спрашивает мать.

Трудно не знать, кем стал ее сын, чьи портреты развешаны на каждой улице. Она попросту хотела дать ему погордиться. И он погордился:

– Царя помнишь? Ну, я вроде царь.

Вот тут она и сказала фразу, над наивностью которой тогда добро смеялась страна:

– Лучше бы ты стал священником.