Противостояние «Утомленным солнцем». Кто и зачем ведет войну с фильмами Никиты Михалкова - Петр Мультатули

Философия режиссера, его миропонимание, заставляет нас, обыкновенных зрителей, вставать на духовные цыпочки, дотягиваться до виртуозно изложенных им смыслов: в русском человеке код Божьих заповедей срабатывает онтологически, на генетическом уровне его прапамяти. Так говорил Иван Бунин… Так говорит Никита Михалков…

Финал сцены абсолютно точен – камера глазами Котова медленно сканирует раскрытый планшет с золотыми генеральскими погонами и котовскими орденами… Бог поругаем не бывает!

В какой системе координат можно оценить режиссерский дар? Много лет назад мы запоем смотрели Бергмана, потом Феллини… Нам это было чрезвычайно интересно. Мы пытались понять, освоить их миропонимание, выстраиваемые ими, непонятные нам логические и ассоциативные связи… Мы пытались понять, что помимо человеческой воли есть воля Высшего порядка благая и совершенная. Если это знает художник – рождается искусство! Если это знает кинорежиссер – рождается великое кино!

Арсентьев везет генерала Котова в Москву… «Виллис» катится по фронтовой раздолбанной дороге. Дождь… Дворники на лобовом стекле туда-сюда, туда-сюда… Завершается еще один котовский, фаустовский круг… Машина приостанавливается… Дождь шелестит… Полуторка застрявшая рядом в глубокой колее. Туда-сюда, туда-сюда… Колонна пленных, смертельно уставших от войны немецких солдат… Замешательство… И уже, и русские и немцы по колено в грязи толкают эту полуторку… Туда-сюда, туда-сюда… Гениальная камера приближает картинку, и мы видим, что солдаты… спят. Стоя спят, и раскачиваются с этим грузовичком, туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда… И камера поднимается медленно, и открывается бескрайняя панорама русского поля, и дальнего неохватного леса, и бесконечно-высокого неба… И чувствую, как трудно стало вздохнуть, и набухают влагой глаза… и вспоминаю, что впервые испытал такое в Италии, в Вероне, в маленьком кинозале… тогда я впервые смотрел Феллини…

Котов, тот самый, униженный, стертый в пыль, Фауст в рваном тельнике, бегущий по смертельным кругам апокалипсиса великой войны… Чудо… Метафизика… Он в новой генеральской шинели, в золоте погон…

Утомленное солнце…

И вновь лето, словно и нет войны, и все та же подмосковная дача, те же лица, тот же рояль… Только всюду пыль… За сотни километров отсюда огонь, кровь, смерть… Сюда только пыль долетает… Метафора, аллюзия, мелькнувшая мысль… Это надо просто увидеть…

Нежно с морем прощалось…

В пальцах Котова резиновая игрушка: белый аист – птица счастья… со свистком… Фьють, фьють… Плачущий ребенок… Маруся… Нет, нет, генерал Котов, ничего уже не вернуть, ничего… Здесь все устроилось по-своему прекрасно… Мир разделился, разъехался, распался… Вы – там, а мы – здесь… Как же отчаянно, до какого внутреннего безумного крика… До какой чудовищной, непереносимой боли… Прекрасно… Ничего не вернуть!

В этот час ты призналась, что нет любви…

Сцена на даче словно вшита в ткань фильма талантливой рукой самого Чехова… Последнее испытание, последнее искушение, последняя остановка… Это так страшно и так великолепно… Это эстетический шок! На этой солнечной чеховской, вишневосадовской веранде выстрелили из всего оружия мира в душу русского человека… и он должен умереть? Кто должен умереть?!

Никита Михалков делает потрясающую вещь! Котов мчится на станцию. Он наглухо застегнут. Он собран и взведен, как часовая пружина. Уходящий поезд. Удаляющееся женское лицо в вагонном окне. Все. Отстучала по рельсовому стыку последняя колесная пара. И смолкло. Только солнце. Наглый взгляд бандита за синими очками. Обворожительная котовская улыбка. Стремительный, как свист пули, удар. И крошево синего стекла в крови и соплях на асфальте… Девочка маленькая, солнечная, как этот день… Тебя как зовут? – Василиса… Василиса, почему Василиса? Ни Катя, ни Маша, ни Надя, наконец… Ведь здесь благодарный зритель должен пустить слезу: Ах, он вспоминает о дочери… Василиса – маленький нюанс, мельчайший режиссерский штрих, но… Но в замечательном и мудром кино, как и в гениальной книге, не бывает мелочей! Корневое русское прокалывает бытие иголочкой национальной памяти: Василиса, она же из детства каждого русского человека, она же мудрость народа, она же Премудрая! И в кадр врывается свадьба… Настоящая, будто уже послевоенная, свадьба. Безногий фронтовик-солдат женится! Безногий русский солдат женится на симпатичной русской девчонке. Горько! Стрекочут полевыми кузнечиками подшипники под его тележкой… Толпа, карусель родных лиц, крепких дружеских рук, что поднимают обрубленное его тело над головами. И жар, и страсть, и неуемная радость… инвалида… И абсолютный русский парадокс и загадка для тех, кто пытается нас понять… Нет, нет и нет… Никакой он не инвалид! Он здоровый, полный жизни русский парень. Он – победитель! И над немцем, и над собой, и над этим миром. И не только он, этот солдатик счастливый, на экране вдруг проявляется вся страна, вся Россия… И Котов в этой бесшабашной, веселой карусели, и уже часть, и уже неотъемлемая, нераздельная часть. Ух… И дух захватывает, от удали, от ухарства нашего, от не убиваемой жажды жить, любить русскую женщину, русскую землю, синиц, кукушек, воробьев, всех птиц небесных, и деревья, и поля, и реки, и небо наше синее-синее… И, вдруг, камера тихо так отъезжает и втискивает весь этот необъятный разгулявшийся мир в черную коробку салона довоенного «паккарда»… Все.

Кто это придумал, не знаю. На площадке всегда только один главный… Феллини, конечно, великий Мастер, но, видимо, пришло время для новой любви…

На этой сцене мне захотелось встать со своего мягкого кресла из 21-го века, встать, потому что я ощутил, как внутри меня, где-то глубоко, где живут мои комплексы, правила и нормы, прорывом в настоящее политкорректное, б… демократическое время рвануло мое собственное и частное чувство русскости, нации, народа…

Вот так, последовательно разбираешь по пружинкам, по винтикам, гениальный фильм, а сам думаешь: а для чего ты это делаешь? Умность свою показать? Лесенку к «громадью» Михалкова выстроить? Нет, все правильно. В каждом из нас срабатывает инстинкт соборности… Это генетическая парадигма русского человека: знаешь сам – передай другому… Поделись, объясни, и как в 1612 – на Москву… Фильм – есть, этот разбор – есть… Ну?! Пассионарность – величайшая штука…

Но вернемся в 42-й год… До открытия второго фронта еще два года… Мне так кажется, только кажется… Ведь никто не обратил внимания, что у Михалкова война есть, но в ней нет ни номеров воинских частей, ни географических названий, ни дат… Все, что снято о войне до него, было конкретно и точно. То, что снял о войне Михалков, – много точнее, но точнее в масштабах войны, всей нашей войны. Его фильм о всех фронтах и о всех наших солдатах. О каждом из них, доживших и не доживших, но победивших! Господи, помяни во Царствии Твоем души погибших во славу отечества раб твоих…

Сталин в темноте своего кабинета. Напротив – Котов. Полусвет, полуцвет, шелест сталинских слов, мелькнувшие белки сталинских глаз… Невольно вслушиваешься и вдумываешься… И вместе с Котовым ничего не понимаешь?! О чем говорит Сталин? О том, что Котов зарубил монахов в Бежецке? Знаем, уже знаем… О том, что Котов в Керчи затопил баржи с царскими офицерами?! Во, как?! О том, что в Тамбове удушил газом восставших крестьян?! Уже не волнует… Уже все это пустое, уже пройденное… Все, что мы еще не знаем о Котове, никакого значения уже не имеет… Ты уже сам внутри этого человека и генерала Котова… Да, всякое было, все уже было… Но ты – Я – Котов – русский человек, бесконечно преданный своему народу, вмещающий в себе весь свой народ, и готов жизнь за него положить без остатка и надежды, что кто-то, кроме тебя и вместо тебя, это сможет сделать… Сталин всего лишь говорит, то, о чем ты уже знаешь… Никто, кроме Котова, этого не сделает. Чудовищно, но Сталин говорит о заклании 15 тысяч жизней советских людей, а ты слышишь ушами Котова совсем другое… Как это удается сделать режиссеру я не понимаю, но это так… И думаешь мыслями Котова…15 тысяч жизней, судеб, семей… 15 тысяч… И ты уже все решил, и по-другому уже не будет.

Филигранный перфекционизм построения кадра завораживает, втягивает, всасывает… Этот разговор Сталина и Котова за чаем. Сталин своей рукой подливает чай в стакан Котова… Страшная и явная связь… Но в сцене само собой рождается антидот, противоядие, и сталинским словам, и сталинским мыслям… Котов уже не поступит по-другому… Никогда…

Логика фильма Михалкова безукоризненна по выстроенности своей необъяснимой и непонятной амплитуды. Как это у него получается – не знаю. Знаю одно: когда воспринимаешь фильм на чувственном уровне – никакого 3-D уже не нужно. Все эти фокусы – для аттракциона. А аттракцион и подлинно русское кино – почти несовместимы. Мне так кажется…

Еще не посмотрев финал, не дойдя до него, каким-то странным, метафизическим провидением, я его знал… Траншеи нашпигованные безоружными людьми, несокрушимая цитадель на холме… Режиссеру удалось создать потрясающий образ… Словно накручиваемые на немыслимый чудовищный барабан тысячи, миллионы, парсеки пространств… энергии… Непознанной энергии… Ее сжатие… и ее высвобождение…