Ледяная тетрадь - Андрей Викторович Рубанов

То была великая и тщательная подготовка к большому Вселенскому Собору. Всю зиму того года в Москву свозили его участников, не менее сотни человек, – от иноземных мыслителей до своих смутьянов.

Собор устроил царь Алексей Михайлович. Грандиозный «саммит» греческих, греко-латинских и русских иерархов должен был всецело одобрить реформу, провозгласить сближение, дружбу русской и греческой церквей; но при этом также надо было красиво и без скандалов осудить Никона, низложить его – и выбрать нового предстоятеля.

Никона обвиняли прежде всего в перегибах. Его ведущая роль в реформе не оспаривалась, но и не считалась условием для снисхождения.

Патриарх не может быть выше царя. Патриарх – не католический папа, власть держит царь, и если патриарх дерзнёт быть наравне с царём, или, не дай бог, выше царя – такого патриарха православная церковь наказывает и изгоняет.

Впрочем, для Алексея Михайловича низложение Никона было второстепенной задачей. Главное – провозгласить успех реформы и союз церквей, примирение церквей, и желание сближения с Западом. Эту функцию Собор – выполнил.

Латинство, смягчение нравов уже было повсюду. Когда-то Аввакум избивал скоморохов и их дрессированных медведей – а теперь московские вельможи устраивали театральные представления в своих домах.

Чтобы подвести под обвинения, предъявляемые Никону, доказательную базу, царь повелел доставить со всех концов страны самых известных старообрядцев, Аввакума – в первую очередь. Свидетели должны были подтвердить самодурство Никона, его жестокость и самоуправство, его претензии на высшую власть.

В отсутствие патриарха его обязанности выполнял местоблюститель, Павел, митрополит Крутицкий и Сарский, – идеологический враг Никона, значительный церковный деятель того времени, образованный и благочестивый пастырь, друг Симеона Полоцкого, свободно читавший по-гречески. Павлу царь поручил провести предварительные собеседования, «установочный инструктаж».

Аввакума доставили в Москву – тайно, и каждые несколько дней перевозили из одного монастыря в другой.

Митрополит Павел встретился с Аввакумом и попытался уговорить вести себя на Соборе мирно. Вероятно, пообещал что-то от лица царя. Например, перевод из Мезени в Вологду или на Соловки. Аввакум должен был появиться перед царём и иерархами, коротко подтвердить факты самоуправства и жестокости патриарха Никона, а затем удалиться, никого не оскорбляя и не устраивая скандалов.

Аввакум наотрез отказался – да в таких выражениях, что митрополит Павел приказал на всякий случай вообще увезти смутьяна из Москвы.

8. Последняя опала

Спустя несколько дней Аввакума доставили в Пафнутьев монастырь, что близ города Боровск Калужской области. Там посадили на цепь, и держали на цепи 10 недель.

Келья Аввакума в Боровском монастыре сохранилась, сейчас её может осмотреть любой желающий. Гости приезжали сюда и в советское время, когда имя Аввакума понемногу стало возвращаться в культурное пространство.

Вот запись из дневника писателя Юрия Нагибина:

«13 июня 1980 г. В прошлое воскресенье ездили в Пафнутьев монастырь под Боровском, где томился протопоп Аввакум. Я был в его камере, которую некогда так картинно описал. Потрясённый моим появлением, создатель и хранитель музея Алексей Алексеевич Антипов сказал, что помнит мой рассказ кусками наизусть и всегда читает экскурсантам, которые только что в обморок не падают. Одно моё высказывание приколото возле кельи, как плакат. Видать, у Аввакума не было клаустрофобии: в камере нельзя распрямиться даже человеку небольшого роста. Как гнулся и горбился здесь рослый протопоп! Неподалеку отсюда кончили свою жизнь боярыни-сёстры Морозова и Урусова. Они похоронены в Боровске, но их могилы снесли, когда обводили садиком новое здание райкома, а плиты увезли в Калугу. […] Сильное впечатление произвёл договор, заключённый мастерами-каменщиками с монастырём. Они наращивали два яруса колокольни нарышкинского стиля. Это смесь обязательств с требованиями, но насколько же первые превосходят вторых – и сколько в них рабочей, цеховой чести, достоинства, уверенности в своих силах! Они берут за работу 110 рублей, но не сразу, а поэтапно. Называют день окончания работы – 7 июля, и ежели не сдадут всё в величайшем порядке, красоте и прочности, то платят монастырю 200 рублей. Оговаривают дотошно всё: как и когда перевезут их рухлишко от Ивана Великого, а равно и рабочий инструмент в монастырь, какой материал им потребуется и в каком количестве, упоминаются, естественно, и два ведра вина перед началом работы. Зато, если потом будут замечены в употреблении зелий или хождении в город по непотребному делу, подлежат большому штрафу или вовсе увольнению. Сравнить этих мастеров с нынешней пьянью. Вот, оказывается, каким был этот народ и рабочая честь его – я и представить себе не мог. Душа плавилась, когда я параграф за параграфом перечитывал этот удивительный документ. А подписаться смогли лишь четверо или пятеро, за остальных “руку приложил”… Без грамоты и науки, а как строили! Крепко пришлось поработать, чтобы лишить такой народ достоинства и умения».

Горько сетует Нагибин, наблюдая пьянство и деградацию народа в последние годы существования социализма, – но мы уже знаем, что употребление алкоголя в России стимулировало само государство для увеличения доходов казны. Не было никакого «генетически предрасположенного русского пьянства», а были – государственные «бизнес-проекты».

…Март и апрель Аввакум сидел в Боровском монастыре.

12 мая его привезли в Москву и судили. 13 мая – расстригли и предали анафеме. В ответ Аввакум проклял судей.

Узнав об этом, царица Мария Ильинична устроила царю Алексею Михайловичу такой скандал, что тот уехал из Кремля.

Аввакуму отре́зали бороду, снова заковали в цепи и перевезли в Угрешский монастырь. Оттуда 5 сентября его вернули в Боровск, там он пробыл ещё 9 месяцев, до 30 апреля 1667 года, после чего его снова привезли в Москву.

Почти четыре месяца, под охраной целого отряда стрельцов, Аввакума тайно перевозили из одного московского монастыря в другой. Причина понятна: «сарафанное радио» – работало, и куда бы ни доставляли непримиримого протопопа – к месту его заточения тут же во множестве прибывали его сторонники, в том числе богатые бояре и боярыни; они подкупали охрану, добиваясь встречи с Аввакумом, передавали одежду, еду, бумагу и чернила, приносили письма и забирали ответные послания.

Помимо единомышленников, приходили и неприятели. В кельях Аввакума перебывали все представители московской элиты: и вновь избранный патриарх Иоаким, и боярин Артамон Матвеев, и Симеон Полоцкий, и крутицкий митрополит Павел, и десятки других.

Кто являлся по воле царя, кто по просьбе царицы Марии Ильиничны, а кто и по своей инициативе. Каждому хотелось попытаться уговорить Аввакума.

Уже было ясно: тот, кто сумеет сломить волю главного «диссидента» страны, будет осыпан великими милостями и царя, и царицы. Каждый умник с деньгами и амбициями считал своим долгом посетить заточённого упрямца и попытать удачу.

Это был настоящий мышиный цирк. Посетители выстраивались в очередь. Аввакум распознавал каждого ходатая с одного взгляда. Половину визитёров он сразу выгонял, самых сановных