Звездные войны товарища Сталина. Орбита «сталинских соколов» - Владимир Перемолотов

– Я не хочу воевать. Польша не готова…

Семен Николаевич демонстративно пожал плечами.

– Это, наверное, в крови у всех славян. Мы тоже никогда не были готовы к войне, но всегда воевали. И почти всегда выигрывали войны… Но тут у вас нет выбора. Гарантами мира, насколько я понимаю, в Европе ныне являются Франция и Англия, а отнюдь не Польша и Румыния.

– Зачем же ты приехал в Варшаву, а не отправился сразу в Париж и Лондон? – В голосе диктатора слышалась насмешка. – Неужели только из чувства дружбы?

Словно не почувствовав насмешки в тоне диктатора, собеседник ответил:

– Тому три причины. Во-первых, ты прав, я помню о нашей дружбе. Во-вторых – в Париж и Лондон поехали мои товарищи, к словам которых там прислушаются внимательнее, чем к моим. А в-третьих – воевать все-таки придется не французам и англичанам, а полякам, чехам и румынам. Во всяком случае, в первых рядах.

– Польша – суверенное государство, – отчеканил хозяин Польши.

– В какой-то степени, – согласился Семен Николаевич, даже не стараясь, чтобы слова казались дипломатией. Ведь политика нельзя оскорбить правдой. – Она суверенна настолько, что может открыть свой кошелек и заплатить за свой суверенитет.

– Не понял?

– Если Старая Европа даст «добро» на войну, вам никуда не деться. Это – аксиома.

– Мы – суверенное государство, – повторил Пилсудский.

– Но не в вопросах большой европейской политики.

Оба понимали, что правы лишь отчасти. Пилсудский осознавал, что идти против общих политических тенденций, задаваемых странами-победительницами, бывшими своего рода гарантами существования новых европейских государств, Польше просто невозможно, а Семен Николаевич понимал, что польский гонор может и трезво оценивающего ситуацию политика толкнуть по неверному пути.

– Я понимаю, что нужны аргументы… В самое ближайшее время мир увидит их. А лично ты…

Он оглянулся, поискал глазами часы. Старинный циферблат, украшенный римскими цифрами, показывал четверть третьего.

– Точные? – серьезно спросил гость. Пилсудский только челюсть выпятил.

– Сегодня между 17 и 17.30 мы покажем, чем мы можем поддержать польский бросок на восток… Ты ведь знаешь, что Советы запустили туда, – он показал пальцем в потолок, – свой аппарат?

– Знаю, разумеется…

– Наверное, ты читал и о том, что они пристроили там установку для рытья каналов, – насмешливо продолжил он. Пилсудский в ответ тоже усмехнулся, мол, знаем мы ваши каналы. Даже если б дело не касалось старого врага – России, он все равно исходил не из декларируемых кем-то намерений, а из теоретических возможностей. Имея в руках пулемет, можно пытаться убедить окружающих, что у тебя самые мирные намерения, вроде распугивателя воробьев, но окружающие почувствуют себя спокойными не раньше, чем сами получат такие же распугиватели.

– Так вот, теперь эта землеройная машина в наших руках. Если ты последуешь моему совету, мы поддержим тебя с небес.

Он не сказал, что будет, если поляк не последует совету. Все было и так ясно.

– Давно не был в Варшаве… Левый берег в районе Жерани по-прежнему пуст?

– Мы строимся… Там теперь парк.

– Да? Жалко ваш парк…

Орбита Земли. Станция «Святая Русь»

Июнь 1930 года

… Господин Кравченко бесшумно подлетел к открытой двери. Как он и рассчитывал, князь сидел, точнее, висел перед иллюминатором, провожая взглядом проплывающую поверхность. В позе его Владимиру Валентиновичу виделась усталая безысходность.

«Устал, – подумал профессор. – Все устали…Вторая неделя заканчивается. Все-таки тяжкий крест мы на себя взвалили… Одни против всего мира!»

Князь спиной почувствовал гостя и, не оборачиваясь, сказал:

– Никак не могу привыкнуть, что нет на нем меридианной сетки. Параллелей нет…От этого кажется, что несколько сдвинулся умом.

Профессор посмотрел на самый большой в мире глобус и удивился вместе с князем.

– Верно! Действительно! Зато облака.

Офицер осторожно кивнул.

Они несколько секунд смотрели, как расползается облачный фронт над Канадой. Зрелище, конечно, того стоило. Где-то под многокилометровыми слоями водяного пара ползали по земле букашки, возомнившие себя венцом творения и хозяевами Вселенной.

– Но ведь и впечатление от всего этого гораздо мощнее, чем от глобуса, не так ли?

– Конечно… Ну что, профессор? Покажем червякам, кто в доме хозяин?

«Нда-а-а-а, – подумал профессор, – всего пара недель на орбите, и вот – первый сумасшедший с признаками мании величия!»

– Что-то вы, князь, сегодня какой-то не такой?

– А что, чувствуется?

Профессор ограничился кивком без медицинских размышлений.

– Я, профессор, себя сегодня человеком почувствовал.

– Не Богом?

– Нет, нет… Именно человеком. Только из сказки… Простым русским Иваном, которому в руки попал меч-кладенец.

Он глубоко вдохнул, и от этого вздоха его закрутило по каюте. Медленно дрейфуя и словно вальсируя под неслышную музыку, он продолжил.

– Всегда думал, что получится, если б такое чудо и впрямь существовало.

– И что?

– Махнешь в одну сторону – улица, отмахнешься – переулочек…

– Скорее уж наоборот, – серьезно поправил его Владимир Валентинович, – махнём – и нет улицы…

– Да-а-а, пожалуй, – согласился князь. Он посмотрел на часы. – Мы за разговорами Варшаву не пролетим?

Профессор откинул кожух аппарата и приник к прицельному окуляру. Под тридцатикратным увеличением перед глазами побежала земля Европы.

– Варшава – хороший город, – продолжил князь у него за спиной. – Я там бывал… Брудно, Жолибож, Марымонт… Вы уж там поосторожнее как-нибудь… Поаккуратнее, что ли… Все-таки всё скоро опять Российской империей станет.

Профессор присел на корточки и, не отрывая глаза от окуляра, закрутил рукоять червячного механизма, настраивая излучатель.

– А в Париже были?

– Представьте, и там был, – рассеянно отозвался князь. – Между прочим, в девятисотом году на Всемирной выставке какие-то хамы украли у меня бумажник.

– Значит, с этими можно и по-плохому?

Князь кивнул. Совершенно хладнокровно кивнул. Словно не понимал, что все это означает.

Владимир Валентинович захлопнул крышку и, едва не взмыв к потолку, раздраженно спросил:

– Какой вы толстокожий, князь! Ей-богу не поверю, что вам всё равно. Вы хоть понимаете, что, сделав это, мы все, поименно, станем врагами человечества? По-и-мен-но!

– Понимаю.

Гагарин сбросил улыбку, словно ненужную шкуру. В один миг лицо стало злым, жестким.

– Меня это ничуть не коробит. Если этот мир принял большевиков как данность, то ничего другого он и не заслуживает.

Польская Республика. Варшава

Июнь 1930 года

…Солдаты стояли негустой цепью, не столько запрещая варшавянам входить в парк, сколько обозначая это запрещение. Так и так желающих погулять оказалось немного – все-таки рабочий день. На вопросы редких прохожих, что тут такое происходит, солдаты не отвечали, просто кивали головами на два огромных плаката по бокам центральных ворот. Там на польском и немецком языках прописано было, что парк сегодня не работает и все желающие побывать тут могут прийти сюда завтра.

Чуть в стороне от ворот, в тени огромной столетней липы, стояли два автомобиля. Один пустовал, там не было даже водителя, а во втором расположилось трое мужчин в штатском. Несмотря на жару, одеты все были строго и изысканно.

Пилсудский достал часы, посмотрел и недовольно встряхнул свой «Лонжин».

– Ну и сколько на ваших?

Оба его спутника одинаковым движением полезли за своими хронометрами.

Разница оказалась в полторы минуты.

– Десять или двенадцать минут шестого, пан Юзеф. Это не может оказаться дурной шуткой? – спросил один из них, демонстративно не глядя на второго. Второй только улыбнулся, как улыбаются упрямому ребенку. Через секунду сомневающийся уже позабыл о своем вопросе.

Странное, небывалое ощущение – в секунду неизвестно откуда появившийся звук из тонкого комариного писка выросший до оглушительного рева – заставило их разом прижать ладони к ушам, а потом выскочить из машины.

Из совершенно пустого неба, залитого бесконечной голубизной, на землю упало дрожащее полупрозрачное щупальце, и тут же в недрах парка началось движение, словно кто-то огромный ворочался там, пробираясь сквозь толщу земли.

Свечками вспыхивали деревья, и сквозь стену ветвей поднявшийся горячий ветер гнал на людей плотное облако запыленного пара.

Со скоростью гоночного авто (ни с чем другим скорость никто из наблюдателей сравнить просто не мог) щупальце добралось до берега. Там, словно оно угодило в забытый с войны склад боеприпасов, вверх рванул плотный фонтан пара и грязной воды и… Все смолкло. Рев пропал. В том, что теперь можно было смело назвать тишиной, трещали, обгорая, деревья и, шелестя, падал с неба горячий дождь.