Звездные войны товарища Сталина. Орбита «сталинских соколов» - Владимир Перемолотов

А попались они по-глупому…

Хотя как тут не попадешься? Кому могло прийти в голову, что на станции непонятно каким образом окажутся беляки. Мистика какая-то… Обскурантизм и поповщина!

«Иосиф Сталин», как всегда это случалось, вошел в створки причальных ворот, Дёготь открыл люк и…получил по голове. С Федосеем та же история. Высунул голову, получил по ней, отключился… Только вот оптимизма у товарища оказалось больше. Несколько минут Федосей еще вертел головой.

«Не иначе план побега измысливает…» – подумал Дёготь и как в воду глядел.

– Сбежать отсюда проще простого, – сказал старый товарищ. – Для этого всего лишь нужно повязать беляков, открыть ворота ангара, забраться в корабль и убежать…

Оптимизм в его голосе был какой-то не настоящий. Дёготь отчетливо недоверчиво промолчал.

– Сложна ли эта задача? – спросил Федосей. – Да, сложна! Выполнима ли? Безусловно! Помнишь, как говорил Феликс Эдмундович: «Раз нужно – значит, можно!»

Деготь вместо ответа только бровями шевельнул. Нужно-то нужно, только ведь железо вокруг и до Земли верст полтораста, да воздуху ни капли.

– Нет таких крепостей, которые не смогли бы взять большевики, – добавил Федосей.

Тут Деготь спорить не стал – одобрительно кивнул и вытащил из потайного кармана фляжку, просмотренную беляками при обыске.

– Осталось только придумать, как…

– Не думаю, что их тут много…

– Во всяком случае, их достаточно для того, чтобы захватить станцию, на которой работало почти пять десятков человек. Интересно, кстати, что с ними?

– Хороший вопрос…

Ни тот, ни другой не стали развивать эту тему. Оба знали, что творилось в Гражданскую, не понаслышке. Жалеть врагов тут было не принято, оттого и первым делом при смене власти победители учреждали комиссии по выявлению совершенных противной стороной зверств. Работы таким комиссиям всегда хватало.

– Во всяком случае, рассчитывать приходится только на себя.

– Если нам удастся добраться до…

– Я так понимаю, что одним «если» ты не ограничишься? Тогда имей в виду, что если в плане больше двух «если», то это не план, а утопия… Это закон природы.

– «Если» существуют в любом плане, – ничуть не смутившись, отозвался Федосей. – У тебя есть план без «если»?

Товарищ с полминуты покусывал нижнюю губу, пошевеливал смоляными бровями.

– У меня, по крайней мере, есть здравая идея. Если совпадут два «если» и мы уложимся в десять секунд…

За ними пришли примерно через час. Дверь отъехала в сторону, и на пороге появился аккуратно одетый незнакомец с револьвером. Первые слова сразу расставили все по местам. Весело оглядев их, офицер, видно, еще не изживший привычек Гражданской войны, скомандовал.

– Ну, краснопузые, давай на выход.

Пленные, скорее по привычке, чем по необходимости старавшиеся держаться ближе к полу и оттого висевшие в десятке сантиметров над ним, спросили:

– Это еще зачем?

– Не бойся… Расстрела не будет, – ухмыльнулся конвоир. – В случае чего всего-навсего на Землю-матушку своим ходом отправитесь… Тут недалеко, всего-то верст с полсотни будет. За три дня дойдете.

Он поманил их «наганом», взывая к здравому смыслу. Пришлось подчиниться.

Конвоиров оказалось трое. Один плыл впереди, а два других позади. Оружие, правда, имелось только у одного.

В длинном коридоре не было ни людей, ни звуков, и Федосей снова подумал, куда враги могли подевать комсомольцев, что тут работали. Неужели и впрямь выбросили в пространство?

– Эй, господа хорошие… А с мастеровыми что сделали?

Спросил в пространство, словно не надеялся, что ответят.

– Что сделали, переделывать не будем, – отозвался тот, что шел впереди. – Разговорчики в строю…

Следов крови, как Малюков ни всматривался, нигде не увидел. Это обнадеживало, однако куда-то же подевался народ… Никого не было ни видно, ни слышно.

Уже представляя строение станции, Деготь скоро сообразил, что они идут в рубку.

У двери ангара пришлось задержаться. Прямо перед ними из стояночного ангара двое вытаскивали привезенные ими же баллоны с кислородом. Осторожно, стараясь не повредить вентили, беляки направляли его им навстречу. Пришлось прижиматься к полу и пропускать их над головами.

Деготь глазами показал Федосею на внутреннюю дверь ангара. То ли по незнанию, то ли по нерадивости, её прикрыли не до конца. Между створкой и стеной оставалась щель толщиной в палец… Федосей пожал плечами. Скорее всего произошло это оттого, что там еще не прекратились работы по разгрузке «Иосифа Сталина». Открывать-закрывать дверь никто не хотел. Тяжелое это было занятие – каждый раз герметизировать шлюз.

Их довели до рубки управления, и конвоир движением ствола пригласил их внутрь. Федосей замешкался и влетел туда первым. И первым же увидел нового хозяина станции.

– Профессор? – удивился Федосей. – Ульрих Федорович!!???

И от удивления чуть не бросился обнимать немца, но не долетел. Офицер с «наганом», ухватив за воротник, остановил его порыв. В лице профессора что-то изменилось.

– А-а-а-! И вас они тоже поймали… – сообразил Малюков. Профессор отозвался сразу, но чужим голосом, без привычного акцента.

– Да как вам сказать… Все по-другому, но объяснять вам все это времени у меня нет. Станция «Святая Русь» экспроприирована у большевиков мной и отрядом героев Белого движения.

– Так, – влетев внутрь, сказал Деготь. – Вот уж кого не ждал тут встретить…

Коминтерновец сообразил, что тут к чему, быстрее товарища. Слишком уж спокойно стоял немец. Слишком независимо для жертвы.

– И что дальше?

– А дальше я предлагаю вам сотрудничество.

Он замолчал, и чекисты молчали, глядя по сторонам. Это помещение было сердцем станции, отсюда она управлялась. Видно было, что новые хозяева стараются разобраться, что тут к чему. Причем в самом прямом смысле – кое-где в пультах зияли прорехи, видно, так проверяли коммутацию, кое-где над кнопками и рубильниками виднелись листочки бумаги, приклеенные гуммиарабиком, пояснявшими назначение приборов. Федосей пригляделся. Почерк был разборчивый, но старорежимный. С «ятями». Профессор не стал тянуть и все объяснил.

– Мне некогда разбираться с устройством станции, и нас сильно выручил бы человек, который взял бы на себя труд объяснить, что тут к чему.

– И что после? – спросил Федосей. Профессор, отчего-то по-немецки, откинул палец от сжатой в кулак ладони.

– Во-первых, жизнь.

Деготь поднял бровь. Федосей оценил. Получилось это у товарища хорошо. Вроде бы агент Коминтерна удивился такому несерьёзному предложению. Профессор не захотел увидеть изломанной брови и продолжил, играя пальцами.

– Во-вторых, участие в деле, которое прославит вас на века. Новая Россия будет помнить всех нас, что бы ни случилось… Даже если кто и заблуждался раньше…

Он голосом выделил это слово «раньше», уже зачислив их в команду.

– А если нет? – остановил его Федосей. – Заставите?

Профессор отрицательно мотнул головой, и от этого движения стал медленно поворачиваться.

– Нет… Рабы мне не нужны. Мне нужны союзники… Если вы откажетесь, то пользы от вас мне не будет никакой. Зачем мне тратить на вас ресурсы? Оставлю вас где-нибудь, отключу воздух – и живите, как знаете и сколько хотите…

Деготь, до сих пор молчавший, с интересом спросил:

– А чего вы хотите-то? Чего добиваетесь, Ульрих Федорович?

Господин Кравченко поморщился, успел уже отвыкнуть от похабного заграничного имени, ну уж ладно… На такой вопрос нельзя было не ответить.

– Величия России! Хочу, чтоб Великая Российская империя встала во главе всего цивилизованного мира и…

Офицеры медленно дрейфовали, не сводя глаз с арестованных, а их руководитель говорил о самодержавии и о границах 14-го года, о Маньчжурии и Дарданеллах…

Федосей слушал и не верил ушам. Слушать такое после тринадцати лет Советской власти? Бред! Бред, да и только!

– А мне это нравится, – неожиданно прервал профессора Деготь, заметив, как меняется лицо Федосея. – Слушай, а почему бы и нет?

В глазах агента Коминтерна горели знакомые Федосею огоньки азарта. Малюков внутренне подобрался. Что-то подступало, что-то близилось.

– Потому что они – враги! – ответил чекист. Он говорил так, как говорил бы на партийном собрании, глядя профессору в глаза.

Коминтерновец кивнул.

– Верно. Враги. Только они не только нам враги… Ты программу оценил? Понял?

– Величие России? Я – пролетарский интернационалист. Мне не Россия важна, а власть пролетариата в ней.

Деготь расстроенно покачал головой. Тот офицер, что не расставался с «наганом», направил его на Федосея и спросил у профессора:

– Может быть, я облегчу господину чекисту выбор? Вам ведь и одного большевичка хватит?