Звездные войны товарища Сталина. Орбита «сталинских соколов» - Владимир Перемолотов

Вода вскипела, с грохотом орудийного салюта превратившись в пар. В секунду Посох наискось пересек Ист-Ривер, коснулся моста, и, словно гнилые нитки под ножом, стальные тросы, державшие на себе многотонную махину, лопнули. Несостоявшийся самоубийца не услышал этого за ревом кипящей воды, но увидел, как половинки моста кренятся и рушатся в воду, пропадая в вале горячего пара, поднявшегося даже до верхушки пилона.

Из горячего тумана, словно щупальце неведомого морского гада, выхлестнул оборванный трос и чуть не снес ему голову. Только что готовый умереть Джошуа смотрел на все это без страха.

Мелькнула мысль, что и затеяно-то все это было исключительно для того, чтобы остановить его, не дать совершить непоправимое. Негр упал на колени, уже не думая, что сорвется. Бог повелел ему жить!

– Прости, Господи! На все воля твоя!

И он узрел ЕГО волю!

Ветер словно ладонями раздвинул горящее марево, и безработный увидел, как Посох уперся…

Не уперся! Не уперся, а легко, словно бумагу проткнул башни ненавистного Манхэттена и унесся дальше, оставив за собой косо срезанные башни небоскребов и дымы начинающихся пожаров…

СССР. Москва

Июнь 1930 года

…Ягода косился на Артузова, но молчал. Конечно, у каждого имелись свои секреты, но раз Менжинский после коллегии пригласил остаться обоих, то, верно, в этом есть смысл. Однако любопытство все же покусывало Генриха Григорьевича.

– Начнем с вас, товарищ Ягода. Как успехи, Генрих Григорьевич?

– Определенные есть, Вячеслав Рудольфович. Нам удалось идентифицировать профессора. Теперь мы знаем, кого ищем.

Менжинский поднял брови.

– И кого же?

– Это профессор Московского университета Владимир Валентинович Кравченко. Изобретатель. Столбовой дворянин.

– Это всё? Медленно работаете… Место их базы установили?

– Побережье Болгарского царства. Район Бургаса. Но сейчас можно точно сказать, что там никого нет. Все, кто нас интересуют, находятся на станции. Утром зафиксирован старт аппарата.

Менжинский постучал пальцами по столу.

– Не кажется ли вам, Генрих Григорьевич, что мы несколько потеряли в темпе?

– Нет, Вячеслав Рудольфович. Операция по захвату станции подготовлена. Будет команда – начнем хоть сегодня.

– Есть команда.

Ягода поднялся и, уже уходя, поймал фразу, адресованную Артузову.

– А вы беритесь за британцев всерьёз. Запускайте операцию «Тарантелла».

СССР. Малаховка

Июнь 1930 года

…Летние ночи коротки, но и за них можно многое сделать.

– Станция?

Сколько раз это слово за последние три дня влетало в эбонитовый кружок микрофона, никто не сказал бы. Некогда было считать. Дела такие заварились, что только дурак стал бы тратить на это время.

– На подходе, – ответили с вышки. – Двадцать секунд…

Эта фраза тоже бессчетное число раз уходила в мембрану телефона и пропадала там.

– Приготовились.

– Станция на горизонте! Пошел отсчет!

Суета пронеслась по лабораторному бараку и сгинула. Сквозняк, раскачивающий подвешенную на шнуре слабенькую лампочку, тоже, казалось, замер.

– Подключение!

За стеной взвыл мотор. Лампочка под потолком вспыхнула, но уже через мгновение притухла. Затрещали перебрасываемые в рабочее положение рубильники, электрические разряды пронзили воздух, насыщая его озоном и запахом обгорелой меди.

– Частота! Модуляция!

Вой мотора стихает. Невнятные восклицания. Лампочка разгорается ярче, свет режет глаза.

– Повтор!

– Станция уходит!

Уверенности уже нет, но остаётся надежда.

– Повтор! Еще сеанс!

Снова воет двигатель… Визг его становится невыносим, и кто-то из лаборантов, не выдержав звука, бьет себя по ушам и кричит.

– Отключить!

Вой стихает. Не сразу, а перейдя из визга в басовый ключ, оканчивающийся сытым животным урчанием.

Осунувшиеся лица, угрюмые взгляды.

Никто ничего не спрашивает. И так все ясно.

Владимир Иванович выбрался под серое предрассветное небо, подставив лицо каплям. Небо плакало грибным дождём. Неудача! Опять неудача… За спиной заскрипели ступеньки. Он не стал оборачиваться. Чиркнула спичка, запахло дымом от хорошего табака, и знакомый голос спросил:

– Чем вы это объясните, товарищ Бекаури? Почему станция вас не слушается?

Изобретатель почувствовал внутри себя унизительное желание оправдаться, разъяснить, но сдержался. При строительстве станции предусмотрительно установили и дублирующую систему управления. Как раз на такой случай, что в случае чего можно было бы перехватить управление. На Земле при испытаниях системы все получалось как надо – управление перехватывалось «на раз», но сейчас ничего не получалось. Почему? Ответа на этот вопрос не знал никто.

– Не знаю… Вы же видите, что мы уже больше тридцати раз пытались взять её под контроль..

– Аппаратура?

– Аппаратура в порядке. Мы же проверяли… Может быть, расстояние… Может быть, излучение Солнца. Не знаю.

О том, что было причиной его неудачи, он думал уже вторую неделю, но в голову ничего не приходило…

– А не могли они отключить оборудование?

Соблазнительно было согласиться, снять с себя ответственность, но учёный нашел в себе силы на правду.

– Это маловероятно. Чтобы отключить, сперва нужно понять, с чем столкнулся. Вряд ли они в состоянии это сделать…

Молча они простояли минут пять. Тухачевский курил, интеллигентно стряхивая пепел в ладошку. Владимира Ивановича это молчание не тяготило. Он уже знал, что ему скажут, и с облегчением услышал.

– Работу приказываю прекратить. Оборудование переправить на Свердловскую пусковую площадку.

СССР. Москва

Июнь 1930 года

… По виду Генерального Менжинский не сказал бы, что тот как-то особенно волнуется. Да и поводов особенно не наблюдалось.

– Товарищ Сталин! Уничтожить станцию мы можем хоть сегодня. Но я думаю, не следует сейчас прибегать к крайним мерам. Надо попытаться сохранить её.

Сталин повернулся спиной, и Менжинский чуть тише добавил.

– Жаль ведь… Столько труда, столько денег вложено! К тому же там остались наши люди – рабочие-комсомольцы.

– Остались?

Кто бы знал, что там теперь осталось… Чудом вырвавшийся со станции экипаж «Иосифа Сталина» ничего толком рассказать не мог. Правда, после удара по Варшаве, Парижу и Нью-Йорку ясно стало самое главное – аппарат профессора Иоффе работает и угрозы золотопогонников не пустая болтовня.

– Будем надеяться на лучшее.

Сталин сломал карандаш. Это было не волнение. Это был гнев. Сталинские усы дернулись, ноздри шевельнулись, но вождь все же сдержался. Как всегда, когда он волновался, прорезался акцент.

– Ви, товарищ Менжинский, свои поповские штучки бросьте. Что значит «надэяться»? Нам увэренность нужна. Нэужели вы думаете, что Политбюро устроят ваши прэдположения?

– Не устроят, товарищ Сталин, – подтянулся чекист, – но в любом случае там стоит уникальное оборудование, которое нам еще понадобится.

Сталин смотрел сердито.

– А вы представляете, что будет, если им на Западе поверят и откликнутся на их кровожадные призывы?

– Да, товарищ Сталин.

– Я не представляю – а он, видите ли, представляет!

Генсек раздраженно подхватил трубку и стал набивать её, просыпая табак на стол.

– Так что же будет, товарищ Менжинский?

– Война, товарищ Сталин!

Генсек зажег спичку и долго-долго водил огоньком по тлеющему табаку. Размеренность привычных движений помогла укротить гнев. Уже гораздо спокойнее он сказал:

– Вы все правильно говорите, товарищ Менжинский, другое дело, нужна ли она нам именно сейчас…

– Нет, товарищ Сталин.

Слово слетело с губ легко и просто. Война так и так неизбежна, так чего же бояться неизбежного?

И опережая новый вопрос вождя, добавил:

– Прежде чем они там на что-то решатся, станция снова станет нашей.

А потом чуть тише добавил:

– Или её совсем не будет…

Дымя трубкой, Генсек прошелся по кабинету, от глобуса до книжных полок. Словно черпая силу для непростого решения, Сталин провел по корешкам недавно вышедшего многотомного ленинского Собрания сочинений. Темно-синие с золотым тиснением корешки поделились ленинской мудростью. Конечно, риск тут присутствовал, но риск оправданный.

– Сколько вам нужно времени? – уже спокойно спросил он, косо глянув через плечо.

– Нам нужно два-три дня, чтоб попробовать новые способы…

– Вроде не оправдавшей себя аппаратуры профессора Бекаури?

– Мы решаем этот вопрос, товарищ Сталин, – неожиданно твердо ответил Менжинский. – И не сомневаюсь, что в самое ближайшее время решим. Слово коммуниста!

САСШ. Вашингтон