Ва-банк - Анри Шарьер

Так прошло несколько месяцев, постепенно работа стала мне приедаться и давить на психику, как сдавливает шею слишком тесный воротничок. И вот настал день, когда я попросил начальника геологической партии нашей компании взять меня поваром с собой в экспедицию по очень интересным и, как считалось, опасным местам.

Целью экспедиции была геологическая разведка Сьерра-Периха — горной цепи к востоку от озера Маракаибо, что отделяла Венесуэлу от Колумбии. Земли эти населяло дикое и воинственное племя мотилонов. Даже теперь никто не знает, откуда появились здесь эти мотилоны, столь отличавшиеся по языку и обычаям от всех остальных местных индейских племен. Жили они общинами в больших хижинах, вмещавших от пятидесяти до ста человек. Единственным домашним животным у них была собака. Они были настолько дикими, что, попав в плен к так называемым цивилизованным людям, наотрез отказывались от пищи и воды, и, даже если с ними обращались хорошо, все до единого кончали жизнь самоубийством, перекусывая на руках вены передними зубами, специально заточенными, чтобы рвать ими мясо. Впоследствии на берегах Рио-Санта-Росы, всего в нескольких милях от ближайшей мотилонской хижины, поселились монахи-францисканцы. Их отец-настоятель применял самые современные методы воздействия на дикарей — сбрасывал с самолета к хижинам еду, одежду, одеяла и даже фотографии монахов-францисканцев. И еще соломенные чучела в монашеских одеяниях, карманы которых были набиты разными лакомствами. Но толку было чуть. Бедняга настоятель: в тот день, когда он сам наконец появился в деревне, мотилоны решили, что это очередное чучело, сброшенное с небес…

Впрочем, все это случилось гораздо позже, а наша экспедиция состоялась в 1948 году, задолго до того, как начались попытки «приобщения» мотилонов к цивилизации.

Меня эта экспедиция привлекала по трем причинам. Во-первых, она означала приятную смену обстановки. Наконец-то после недель и месяцев, проведенных на кухне, меня ждали настоящие приключения. Конечно, риск, как и в любом другом приключении, был, зачастую вернувшиеся в Маракаибо партии не досчитывались одного, а то и двух человек, ибо мотилоны были весьма искусны в стрельбе из лука. Недаром в тех краях бытовала поговорка: «Куда мотилон метнет взгляд, туда метнет и стрелу». Но даже если меня и убьют, то хоть, по крайней мере, не съедят — каннибализмом мотилоны не грешили.

Во-вторых, это трехнедельное путешествие по девственному, полному опасностей лесу прекрасно оплачивалось. Я должен был получить вдвое больше, чем за месяц работы у кухонной плиты.

И третье — мне нравилось быть в обществе геологов. Они так много знали. А я понимал, что уже не в том возрасте, чтобы учиться самостоятельно, и чувствовал, что не напрасно потрачу время, общаясь с образованными людьми. Да и готовка в походных условиях не требовала премудростей и кулинарных книг, достаточно было уметь открывать консервные банки и печь хлеб и лепешки.

Моего нового друга, начальника партии, звали Крайчет. Этот американец знал абсолютно все, что имело хоть какое-то отношение к нефти, имел славную жену и прекрасных детей. Вскоре я научился понимать его грубоватый юмор, и мы ладили замечательно.

Партия состояла из начальника, еще двух геологов и человек двенадцати носильщиков и помощников, главными требованиями к которым при найме были физическая выносливость и послушание. Они жили в отдельных палатках, и у них был свой повар. Кстати, люди это были вовсе не простые, среди них затесался даже участник левого демократического движения военных по имени Карлос. Но так или иначе, а между всеми членами экспедиции существовали взаимопонимание и согласие. Путешествие оказалось необычайно интересным и познавательным. Следуя вдоль рек, мы постепенно забирались все дальше и дальше в горы. Сначала в грузовике, потом на джипе. Когда тропа стала совсем уж непроезжей, оставили машины и поплыли в каноэ, на мелководье вылезали из лодок и толкали их вперед и вперед, к цели. Снаряжение и продукты несли носильщики. На каждого приходилось килограммов по тридцать с лишним груза. Трое геологов и повар были свободны от ноши.

Все было бы прекрасно, если бы каждый наш поход не омрачала перспектива нападения мотилонов. Нередко их стрелы ранили и иногда даже убивали геологов. Понятное дело, найти добровольцев, желающих отправиться в такие экспедиции, было сложно, подобные предприятия стоили компаниям бешеных денег.

Одним из геологов был голландец по имени Лэпп. Как-то раз он решил заняться сбором крокодильих яиц — они очень вкусны, если их высушить на солнце. Отыскать их несложно, надо просто идти по следу, оставленному самкой, когда она ползет на брюхе от реки к сухому месту, где и устраивает кладку. Воспользовавшись отсутствием мамаши, Лэпп выкопал яйца и спокойно понес их в лагерь, но не успел добраться до вырубки, как появился крокодил. Со скоростью гоночного автомобиля прорывалось чудовище сквозь заросли, направляясь прямо к нам. Оно шло по следу явно с намерением наказать грабителя. Лэпп бросился наутек, сперва он бежал прямо, потом заметался вокруг большого дерева. Я просто покатился со смеху при виде этого огромного детины в шортах, мечущегося вокруг ствола и взывающего о помощи. Выбежали с ружьями Крайчет и еще несколько человек, две разрывные пули остановили аллигатора раз и навсегда. Лэпп же плюхнулся задом на землю и сидел неподвижно, тяжело дыша, бледный, как сама смерть. Всех удивило мое поведение. Я сказал, что в любом случае ничем Лэппу помочь не мог, ведь у меня даже не было ружья.

Вечером, поедая сварганенный из консервов ужин, Крайчет вдруг спросил меня:

— Ты ведь уже не так молод, а? Года тридцать четыре тебе?

— Больше. А почему ты спрашиваешь?

— Просто ведешь себя как двадцатилетний мальчишка. Вот я и удивляюсь.

— Знаешь, а мне не намного больше. Всего двадцать шесть.

— Что-то не верится.

— Правда. Сейчас объясню. Просто тринадцать лет я прожил в наглухо запертом ящике. Можно сказать, эти тринадцать лет и не жил вовсе. Надо прожить их теперь. Улавливаешь арифметику? От тридцати девяти отнять тринадцать — как раз и будет двадцать шесть.

— Не понял.

— Ладно, неважно.

Я нисколько не кривил душой — действительно чувствовал себя двадцатилетним мальчишкой, и мне еще предстояло прожить украденные у меня тринадцать лет. Я должен был вернуть эти годы, прожечь их, промотать беззаботно, как делают юноши, чье сердце переполнено безумной жаждой жизни.

Однажды перед рассветом нас всех разбудил отчаянный крик. Оказывается, в повара, того, который готовил для носильщиков и как раз только что встал и засветил фонарь, чтобы сварить кофе, попали две стрелы — одна вонзилась ему в бок, другая в ягодицу. Его нужно было немедленно отправить в Маракаибо. К лодке раненого несли на носилках четверо.

Настроение было омрачено. Мы чувствовали, что индейцы где-то рядом, в лесу, но не видели и не слышали их. Чем дальше мы углублялись, тем больше усиливалось чувство тревоги, похоже, мы вторглись в самое сердце их охотничьей территории. Дичи вокруг было полно, почти у всех нас были ружья, и время от времени мы подстреливали то птицу, то некое подобие зайца. Лица у всех были мрачные, никто не пел и не смеялся.

Постепенно люди впали в совершенно истерическое состояние. Многие хотели прервать экспедицию и вернуться в Маракаибо. Крайчет настаивал на ее продолжении, считая, что нам следует подниматься дальше вверх по течению реки. Карлос бы парнем не робкого десятка, но и он, похоже, нервничал. Однажды он отозвал меня в сторонку.

— Как считаешь, Энрике, может, стоит вернуться?

— Но почему, Карлос?

— Из-за индейцев.

— Да, верно, здесь есть индейцы, но ведь они вполне могут напасть на нас и на обратном пути.

— Не знаю, не уверен. Может, мы слишком близко подошли к их деревне? Вон, посмотри на этот камень, похоже, на нем они размалывали зерно.

— Похоже, что так, Карлос. Ладно, пойдем потолкуем с Крайчетом.

Переубедить американца оказалось непросто. Он твердил, что мы находимся в уникальном с геологической точки зрения районе. Выслушав наши возражения, совершенно вышел из себя и закричал, чего никогда не позволял себе раньше:

— Как хотите! Если боитесь, возвращайтесь! А я остаюсь!

И вот все ушли, кроме Крайчета, Карлоса, Лэппа и меня. Пять дней мы продвигались вперед без всяких происшествий, однако, пожалуй, еще никогда в жизни я так не нервничал, всей кожей чувствуя, что на протяжении двадцати четырех часов в сутки за нами наблюдают одному Богу ведомо сколько пар внимательных невидимых глаз. Только раз они обнаружили свое присутствие. Это случилось, когда Крайчет пошел к берегу реки справить нужду и заметил вдруг, как зашевелился тростник, а потом две руки раздвинули его плотную стену. Это моментально отбило у него всякую охоту делать то, зачем он туда пришел, однако, проявив обычное для него удивительное хладнокровие, он, как ни в чем не бывало, повернулся к тростнику спиной и отправился в лагерь, словно ничего не случилось.