Амнистия - Андрей Троицкий

Оганян успел заметить, что к дверце почтового ящика перекреплен какой-то плоский продолговатый предмет, размером с небольшую коробку конфет. Он спросил себя, что делает на дверце его почтового ящика чужая коробка из-под конфет.

Это была последняя мысль Оганяна. Последняя, потому что коробка конфет взорвалась и не дала Оганяну додумать другие мысли.

Конфетная коробочка содержала взрывчатку, детонирующую при помощи проволочного расцепного устройства. В верхней части коробки находился ударник, напоминающий стержень от шариковой ручки, заостренный на конце. К основанию ударника была привязана тонкая проволочка, конец которой был закреплен на задней стенке почтового ящика.

Когда Оганян открыл дверцу ящика, проволочка порвалась. Ударник упал на неэлектрический запальный капсюль, который загорелся и воспламенил двухсот пятидесятиграммовый кусок динамита.

Взрыв потряс подъезд.

Оганяна подняло вверх, спиной бросило к противоположной стене. От удара проломилась грудная клетка, сплющилась голова. Металлические болты и рубленные гвозди, начинявшие взрывчатку, разлетелись в стороны.

Они превратили Оганяна, уже мертвого, в огромную кровавую котлету. Рассыпалась на мелкие осколки оконные стекла на всех этажах подъезда. Все четыре двери на первом этаже вылетели из косяков. Одна из дверей размазала по паркету прихожей светлого мраморного дога, проявившего беспокойство при появлении в подъезде Оганяна.

Треснула и сдвинулась с места сорокасантиметровая железобетонная плита, на которой были закреплены почтовые ящики.

Рухнул козырек подъезда. Упал вниз и раздавил собой двух старух, мирно беседовавших на лавочке и даже не успевших сказать «ах». Превратил в плоскую лепешку бабу Дусю белом платочке и другую старуху в красной кофте, чье имя Оганян так и не запомнил при жизни.

Над подъездом вырос столб дыма и цементной пыли. Сломался, вывернулся с корнем из земли старый тополь, достигавший своей вершиной седьмого этажа. Дерево упало, раздавило кузов, сплющило радиатор и крышу голубого с серебристым отливом нового «Мерседеса».

Через пару минут из подъезда выбежала Надежда Николаева, новоиспеченная вдова Оганяна. Она заметалась, не зная, в какую сторону броситься, кого просить о помощи. Наконец, упав на газон, завыла в голос.

На грохот отгремевшего взрыва, на эти душераздирающие нечеловеческие крики со всех окрестных домов уже сбегались люди.

Глава двенадцатая

Местом явочных встреч Локтева и Руденко по воле следователя стала шашлычная «Вид на Эльбрус».

Явившись туда, Локтев окинул взглядом темноватый зал. Мутные витрины, пластиковые столы с потертыми столешницами и отбитыми углами, осыпающийся потолок и облезлые стены. И пахнет чем-то несъедобным. Кажется, половой тряпкой и мокрой собачьей шерстью.

Локтев почему-то затосковал.

Ну и мрак. Такое впечатление, что в этом заведении уже десять лет назад должен начаться капитальный ремонт, но по какому-то недоразумению это мероприятие все откладывается. Посетителей почти нет. Худая, как палка, женщина гложет куриную ногу. Какой-то старик со всклокоченной седой головой копается в тарелке пальцами, выбирая съедобные куски шашлыка. Пара мужиков за ближним столиком расфасовывают бутылку водки по пластиковым стаканчикам.

Конечно, более приятного места Руденко выбрать не мог, только эту забегаловку с тараканами. Локтев прошел за металлический турникет, отделявший кассу и стол раздачи от зала, пробил чек, составил на поднос порцию шашлыка, компот и овощной салат.

Он устроился за дальним угловым столиком и обнаружил, что через витрину шашлычной открывается вовсе не вид на Эльбрус. Хорошо просматривались не сияющие горные вершины, а узкий переулок, домик с облупившимся фасадом и обширная помойка за узкой дорогой. Локтев взял в руку вилку, развернул на столе свежий номер газеты.

Но так и не успел прочитать новости и попробовать здешнюю стряпню, в дверях появился Руденко.

Быстро прошагав зал, он отодвинул стул и упал на него.

– Ну, вы даете, Кактус…

Руденко с удивлением разглядывал лысую голову Локтева.

– Что это вы вдруг оголились?

– Жарко.

– А синяк под глазом откуда? Впотьмах на грабли наступили?

– Точно, на грабли, – подтвердил Локтев. – Скажите, вы не занимаетесь взрывом в ресторане «Домино»?

– Нет, не занимаюсь, – покачал головой Руденко. – Давайте к делу.

– Так я уже говорю о деле. Взрыв в ресторане…

– Что вам об этом известно?

– Проходил мимо, когда там рвануло. Кое-что видел.

– Туфта все это, не берите в голову, – Руденко резко взмахнул рукой и поймал в кулак муху. – Что вы могли видеть? Взрывом занимается ФСБ. Кажется, одна радикальная организация националистов хочет взять на себя ответственность за этот петрушку. Хозяин забегаловки – лаврушник. То ли армянин, то ли азербот. Ну, его немного поучили. Показали, откуда хрен растет. А этот кабак давно следовало взорвать. Говорят, там кормили, как на гарнизонной гаубтвахте. Короче, это меня не касается. Это политика.

– Хорошо, – вздохнул Локтев. – Не касается, так не касается. А теперь можно задать ещё один вопрос? Кого все-таки я сбил машиной? Сперва это был некий Игнатов, отец благородного семейства. Затем жертвой ДТП стал Мизяев, вор, московский «авторитет». Я навел справки в Лефортовском морге. Мизяева дейстрительно сбили машиной, но в другой день. Так кого я все-таки сбил?

– Не знаю кого, – Руденко пожал плечами. – Честно. Мы даже имя его не смогли установить. Какой-то бродяжка, какой-то сраный бомж. Его жизнь ничего не стоит. Так что, не переживай понапрасну.

– Не переживай?

Локтев прищурился.

– Хорошо сказано. Вы обманули меня, вклеили в альбом фотографию мертвеца. И обманом, угрозами заставили написать агентурную подписку. Ваши угрозы – пшик…

Руденко не дал договорить.

– А, вот ты о чем… Слушай Кактус, не выливай на меня все свое дерьмо. Вставь затычку в одно место. Ты думал, что сбил «авторитета», ты наложил в штаны. И от тебя плохо пахло. А это не авторитет, а ханыга без фамилии, без имени. Запомни: такие парни, как Мизер, пешком за бутылкой не ходят.

– Отныне я отказываюсь выполнять обязанности милицейского осведомителя. Пусть меня судят, пусть дадут срок.

– Значит, вот зачем ты меня сорвал с места, вытащил сюда. Я это уже слышал, задница моя, уже слышал. И про суд и про срок. И не гони мне в жопу дым. Ты хочешь засесть в тюрьму? Нет, этого подарка ты от меня не дождешься. Я сделаю по-другому. Сделаю так, что все твои московские друзья, знакомые в театре узнают, что ты милицейский осведомитель. Стукачок, птичка певчая. Первым, естественно, узнает главный режиссер твоего поганого театра. Так его там, этого засранца? А, Старостин Герман Семенович. Видишь, я уже знаю твоих знакомых по именам.

– Вы этого не сделаете.

Руденко придвинул к себе стакан с компотом и плюнул в него. Локтев заскрипел зубами.

– А теперь можете в мою тарелку насрать, – сказал он. – Для большего воспитательного эффекта.

– Насру, если ты мне задницу языком вытрешь.

Локтев сжал под столом кулаки. Он был готов броситься на Руденко, перевернуть стол и придушить сволочь руками, разорвать горлу. Возможно, если бы у Локтева был с собой пистолет, он разрядил бы всю обойму в эту ненавистную морду. Но пистолет Журавлев обещал показать завтрашним вечером.

– Вы этого не сделаете, – повторил Локтев.

– Еще как сделаю. С большим удовольствием. И все женщины, с которыми ты общаешься, тоже узнают. Узнают о твоем хобби. О том, чем ты занимаешься в свободное время. И все бабы от тебя отвернуться, станут плевать тебе в спину. Тебе никакая женщина не даст. Самая старая, самая страшная, которая без мужика вся высохла, тебе не даст. Потому что распоследняя сучка побрезгует трахаться со стукачом. Это для них хуже, чем спать с больным пидрилой. Тебе останется только на ферме, где-нибудь в сарае овец трахать. Грязных овец. Это для тебя в самый раз будет. Возможно, со временем ты привыкнешь, даже войдешь во вкус. С овцами.

Руденко говори довольно громко. Мужики у двери, приступившие к дележу второй бутылки, стали поочередно оборачиваться на их столик и о чем-то шептаться.

– Хватит.

Локтев провел рукой по голому черепу.

– Что я должен сделать, чтобы наше соглашение было аннулировано? Слетать на Южный полюс и убить белого медведя?

– Ну, зачем такие крайности? – покачал головой Руденко. – Достаточно будет убить человечка. Я имею в виду Тарасова. Отрежь ему голову столовым ножом. Или сделать так, чтобы я его арестовал. Мне почему-то кажется, что эта задача тебе по силам. Хотя и я могу ошибаться.

– И что тогда случится?

– Ты получишь от меня амнистию. Если ты прихлопнешь Тарасова, тогда я своими руками разорву твою агентурную подписку или сожгу её, на выбор. Не знаю, как ты будешь искать Тарасова, но ты его найдешь. Потому что у тебя есть веские причины его найти. А сейчас я назначу тебе срок поимки. А то ты целый год будешь тянуть резину. Так и быть, даю тебе на это дело две, нет, даже три недели. Я сегодня добрый. Все, время пошло.