Династии Сперанских, Филатовых, Живаго, Овчинниковых и ХХ век. Записки счастливого человека - Алексей Адрианович Овчинников

людям и очень добрым человеком. Он очень любил животных, и они любили его. Наш огромный черный кот Урс (медведь по-латыни), который ни к кому не ласкался и не любил нежностей, регулярно по вечерам приходил к деду в кабинет, прыгал на его стол, ложился прямо на бумаги под лампу, и дед никогда не прогонял его, а начинал расчесывать ему шерсть, отчего кот впадал в нирвану и урчал на всю квартиру. Ко всем нашим собакам, а в нашей семье постоянно жили собаки, дед относился с большой теплотой и уважением, не целуясь с ними, как мы, но никогда не поднимая на них голос и не обижая их.

Он помогал материально и поддерживал многих знакомых и родственников. И при этом не просто давал людям деньги, а находил для них пусть маленькую и не всегда ему нужную, но все же работу. И люди ценили это, так как не чувствовали унижения от подачки. Я помню старого и больного человека, двоюродного брата моей бабушки, дядю Виктора. Он плохо видел и почти ничего не понимал. Однако дед давал ему разбирать какие-то бумаги и регулярно платил «жалованье». Другим примером его тактичной помощи может служить случай с сыном старейшей медицинской сестры, долго работавшей с Георгием Несторовичем в Институте охраны материнства и детства, Е.Э. Цоппи. Елизавета Эрнестовна жила очень скромно со своим сыном Виктором. И когда Виктор стал студентом, дед пригласил его к себе домой составить картотеку своих книг, которые он и без того хорошо знал. Молодой человек в течение нескольких недель по вечерам переписывал названия книг в карточки и получал за это от деда зарплату. Вспоминая об этом много лет спустя, Виктор Цоппи, ставший к тому времени известным журналистом, признавал, что дед дал ему эту работу, понимая, что просто так деньги от него Виктор не примет. Дед постоянно помогал деньгами семье своего сына Сергея, жившего отдельно. А то, что мой отец, заболев во время войны туберкулезом легких, остался в живых, это целиком заслуга Георгия Несторовича. И все время, пока отец болел, мы с мамой жили целиком на иждивении у деда. При этом он никогда не давал нам почувствовать свою от него зависимость, считая, что содержать семьи своих детей – это его святая обязанность.

Наши соседи по даче и жители окрестных деревень часто приходили к деду за помощью, и не только медицинской. Даже в отпуске дед никогда не отказывал в помощи больным людям, всегда внимательно выслушивал и давал советы медицинского свойства не только детям, но и их родителям. Среди соседей и жителей нашего поселка Георгий Несторович пользовался большой любовью и уважением. До сих пор, хотя со смерти деда минуло более 40 лет, я встречаю в Деденеве людей, которые, узнав, что я внук Сперанского, начинают с благодарностью вспоминать, как он лечил их, когда они были детьми.

Дед очень любил, уважал и ценил физический труд и рукоделие. В начале века, еще будучи молодым врачом, вместе со своим другом, известным акушером Николаем Михайловичем Побединским, он купил участок земли в 60 км от Москвы на станции Влахернская (теперь Турист) Савеловской железной дороги и построил там дом. Всю свою жизнь, за исключением нескольких лет эвакуации во время войны, дед проводил все свое свободное время в своем саду и в мастерской. У него был токарный станок и множество различных столярных инструментов, часть которых досталась ему в наследство от его умершего старшего брата. Дед сам вытачивал ручки для этих инструментов, а также для ножей и вилок, делал дачную мебель, чинил различную утварь. Он редко выкидывал старые сломанные вещи, полагая, что они могут еще послужить, клеил и восстанавливал их собственноручно. Он очень хорошо плел корзины и для этого специально разводил корзиночную иву. Дед старался приучать к рукоделию своих детей и внуков, считая, что, кроме основной профессии, человек обязательно должен владеть каким-либо ремеслом. Так, в 1918 году в Одессе он работал «холодным» сапожником на набережной, пока не устроился на службу, и тем спас детей от голода.

Дед очень любил свой дом и особенно сад. Сад был большим. В нем росло много яблонь, за которыми дед тщательно ухаживал – обрезал, прививал, опрыскивал от вредителей. Была большая плантация малины, много смородины, крыжовника, вишня, слива, ягодники, большой огород. У деда была даже своя лошадь, которую в конце двадцатых годов отдали в соседний колхоз. Своя картошка и овощи, яблоки и ягоды существенно облегчали пропитание большой семьи, всегда окруженной друзьями и гостями в летние месяцы.

Дед любил косить траву и пилить дрова, а зимой получал удовольствие, расчищая снег на дорожках. Он пытался привить любовь к физическому труду в саду и нам, детям. Но что касается меня, то в полной мере этот «зов предков» я ощутил только в зрелые годы, став владельцем доставшейся мне по наследству части нашего сада и дома. Вообще нравоучениями дед нам не досаждал, считая наилучшим методом воспитания собственный пример. На вопрос, который ему часто задавали, как лучше воспитывать детей, он неизменно отвечал: «Нет ничего проще проблемы воспитания – только ты сам не должен делать того, чего бы ты не хотел, чтобы делали твои дети, и хорошо делал сам то, чего хотел бы добиться от них».

Дед был физически очень здоровым человеком. Он не курил и выпивал лишь рюмку коньяка по праздникам. На моей памяти он никогда ничем не болел и не боялся простуды. Большое значение придавал закаливанию. Сколько я его помню, не было ни одного зимнего вечера, чтобы он не сделал себе ножной ванны, подставив ноги на несколько минут под холодную воду. Летом и осенью на даче дед всегда купался почти до самых морозов, будучи уже очень старым человеком. До последних дней своей жизни по утрам он всегда делал зарядку, а во время отпуска, просыпаясь очень рано, после зарядки до завтрака совершал продолжительные прогулки быстрым шагом. В первые послевоенные годы дед и бабушка любили отдыхать на Рижском взморье, из-за умеренного климата, чистоты и хвойного воздуха, и брали с собой меня и мою двоюродную сестру Марину, дочь сына Сперанских Сергея Георгиевича. Я прекрасно помню, как дед каждое утро вышагивал по 5–7 километров по пляжу вдоль моря в таком темпе, что мне приходилось бежать за ним трусцой. Возвращаясь, он часто приносил к завтраку какие-нибудь интересные предметы, выброшенные волнами на берег, или занятные корни, из которых он делал различные фигуры: балерин, дирижера, дровосека, ведьму, чертей – и дарил их