Занавески - Михаил Алексеевич Ворфоломеев

Б а с а р г и н а. Этот? Липтанский. С Лондону Егорий привез.

Д о м н а  П а н т е л е е в н а. Сам, что ли, ездил?

Б а с а р г и н а. А как же…

Д о м н а  П а н т е л е е в н а. Пускают?

Б а с а р г и н а. Покудова можно, а что дальше будет, неизвестно. Живем, как на извержении!

Д о м н а  П а н т е л е е в н а. На чем?

Б а с а р г и н а. Черт его знает, на чем!

Д о м н а  П а н т е л е е в н а. Сподобилось тебе, Лександра, на старости. А Андрею-то и не сподобилось! А уж Андрей-то Ильич, сама знаешь… Уж кого и помянешь добрым словом, так то Андрея Ильича!

Б а с а р г и н а. Ты кушай, Домнушка, кушай! Вот рыбки красненькой! Поедиста! Егору-то я так и щи варю. Он у меня пищу простую любит. Русский человек.

Д о м н а  П а н т е л е е в н а. Ну да, конечно.

Б а с а р г и н а. А уж гости придут, тем подавай уже чего из деликатов.

Д о м н а  П а н т е л е е в н а. Гостей, поди, много бывает?

Б а с а р г и н а. По-разному. Какие, конечно, свои, а которые иностранные.

Д о м н а  П а н т е л е е в н а. А меня дочка все к тебе посылает — езжай, говорит, покуль тетка Лександра жива. Потом уж не пустют! Думаю, господи, а куда ехать? Это у Москву ехать! До того дурно в голове станет, прямо хоть к кровати привязывайся!

Б а с а р г и н а. Как теперь жизнь-то в колхозе?

Д о м н а  П а н т е л е е в н а. Да я уж от колхоза отстала. Какой колхоз? Дома свой! Валька своих внучат тащит, Семен своих, а тут еще огород! Двух коров ведь держу. Ведь сказать — шестеро внучат! Разорение одно! Ивана уже пять лет как схоронила. И пошто мужики не живут?

Б а с а р г и н а. Я-то уж двенадцатый год одна.

Д о м н а  П а н т е л е е в н а. Что сделаешь. Андрей-то Ильич и на войну сходил, и лямку председательску тянул после. Потом уж и мой Митя взялся. Взялся, так по сей день тянет. А где он гостевал, Егор-то?

Б а с а р г и н а. Во Франции, в городе Париже. Три месяца держали, паразиты! Свово-то ума не хватает, так занимают нашего!

Д о м н а  П а н т е л е е в н а. Он у тебя по какой части?

Б а с а р г и н а. По истории. Вице-президент.

Д о м н а  П а н т е л е е в н а. Ой, царица небесная… так я, может, уж пойду? Спокойнее, подружка.

Б а с а р г и н а. Вот те раз! Да мы чо, немцы, чо ли?

Д о м н а  П а н т е л е е в н а. А еще как скажет: а пошто тут эта?! Ну-ка быстро ее взашей!

Б а с а р г и н а. Да ты его совсем, видно, не помнишь?

Д о м н а  П а н т е л е е в н а. Так ведь, подруга, жизнь что плохая, что хорошая, гнет да ломает. Митька-то мой чего учудил! Взял да на каком-то собрании, при всех властях, и ляпнул, что, мол, землю надо распределить по семьям. Вроде как назад возвернуть. А кто-то из зала по простоте душевной и скажи — кому, мол, она теперь нужна! Ты же знаешь Митяя? Он же за эту землю — он глотку перервет. Как он кинулся! Это, говорит, как случилось, что крестьянину земля не мила? Кто виноват?! Ну, видно, лишнего и ляпнул. Домой приехал черный! А ему уже из района секретарь звонит. И чуть не матом. А как ему еще, если он этого секретаря самого пуще всех распек. При обкомовских-то властях. Ну, Митяй побрыкался, побрыкался и, гляжу, обмяк… А твой-то вот уж и академик. Я-то пошто, дура такая, не пустила своего в город? Теперь в председателях ходит! Ни свет ни заря, ни свет ни заря! А его… ой, господи! Чего! А ведь Митрий, он с твоим Егором одногодки. За одной партой сидели.

Б а с а р г и н а. Пьет?

Д о м н а  П а н т е л е е в н а. А кто теперь не пьет? Теперь, подруга, все через донышко глядят! Молодые вовсе с ума посходили! Едет на мотоцикле, да так и норовит тебя задавить! Ой, куда идем, не знаю, но жить стали лучше.

Б а с а р г и н а. Ну так и живите!

Д о м н а  П а н т е л е е в н а. Так ведь хочется знать: а куда идем? Не бараны какие ходить в потемках. Может, мы к капитализму чешем!

Б а с а р г и н а. А ты не хочешь?

Д о м н а  П а н т е л е е в н а. Да упаси бог! Уж лучше на одной картохе, чем ихними мыслями жить!

Б а с а р г и н а. А у нас которые прямо об этом мечтают. Хорошо бы, говорят, капитализм пустить в Расею! Все бы, говорят, забогатели и всяких каких ни на есть штанов и рубах было бы полно!

Д о м н а  П а н т е л е е в н а. Да их теперь полно, штанов этих! Ой, господи… А все от музыки ихней! Все от ее, проклятой! Ты сядь, паразит, книжку почитай, так нет, включит свой рататуй и хлопает глазами! А там, подруга, ни одного русского словечка! А когда и русские, так и не поймешь какие! Он же, дурачок, не понимает, что не быть ему американцем, а те, которые музыку-то эту нам спроваживают, те-то все понимают. Вон, мол, Ванька-дурак, свои песни забыл, а чужие не понимает.

Б а с а р г и н а. Это рататуем что зовешь?

Д о м н а  П а н т е л е е в н а. Магнитофон этот!

Б а с а р г и н а. У нас, милая, чище! У нас в телевизоре пленку засодят и кино глядят. Какое захотел, такое и гляди. Я единожды нашла каку-то, включила. Знаю как. Премудрость невелика. Так, милая ты моя! Вот я тебе скажу, ты не поверишь, что я увидела. Баба голая! (Шепчет на ухо подруге.)

Д о м н а  П а н т е л е е в н а. Не может быть такого!

Б а с а р г и н а. Не божиться же мне за такое дело!

Д о м н а  П а н т е л е е в н а. Не может. Покажи!

Б а с а р г и н а. Вот приедешь, покажу!

Д о м н а  П а н т е л е е в н а. Ой, не верю! У Егория жена-то кто?

Б а с а р г и н а. С первой он разошелся. Да уж давно. Первая-то, Вера Серафимовна, певица. Я, конечно, мало чего понимаю в ихнем пенье, но, матушка моя, как заблажит с утра! Как заблажит! Святых выноси! Веришь, ажно страшно становится! Стекла гудят, посуда позвянькивает, а она пуще горло дерет.

Д о м н а  П а н т е л е е в н а. Да зачем она так?

Б а с а р г и н а. Горло развивала. К вечеру расфуфырилась — и на концерт шасть. Приходит за полночь! А концертное дело до хорошего не доведет! Нет! Цветочки, подарочки. Колечки пошли с бриллиантами! Года четыре прожили и разошлись! Тогда Вера Серафимовна вышла за генерала.